Раньше, как только в июне заканчивались школьные занятия, мы паковали вещи и отправлялись в Казенс. Накануне мама ехала в «Костко»[1] и закупала яблочный сок и большие коробки батончиков, крем от солнца и мюсли. А попроси я хлопья, мама говорила: «Не волнуйся, этого добра, которое перепортит тебе все зубы, наешься у Бек». И, конечно, не ошибалась. Сюзанна – а для мамы Бек – любила детские завтраки не меньше меня. В летнем домике хлопья поглощали в огромных количествах. Этот продукт там никогда не залеживался. Однажды летом мальчишки ели хлопья на завтрак, обед и ужин. Мой брат Стивен уплетал хлопья в глазури, Джереми – кукурузно-овсяные квадратики, а Конрад – кукурузные шарики. Джереми с Конрадом – как истинные сыновья своей матери – обожали хрустящие завтраки. Ну а я ела все, что оставалось, лишь бы там был сахар.

Я ездила в Казенс всю жизнь. Мы не пропустили ни одного лета, ни разу. Почти семнадцать лет я все гналась за мальчишками, надеялась и ждала, что однажды я дорасту до их компании. Летней компании сорванцов. Я, наконец, выросла, вот только слишком поздно. В бассейне, в последнюю ночь последнего лета, мы обещали, что всегда будем туда возвращаться. Даже страшно, до чего легко забываются обещания. На раз-два.

Вернувшись прошлым летом домой, я стала ждать. Август сменился сентябрем, начались занятия, а я все ждала.

Мы с Конрадом ни о чем не договаривались. Своим парнем я его не называла. Мы всего лишь поцеловались. Он поступил в колледж, где учится миллион других девчонок. Девушек, у которых нет комендантского часа, которые живут в его общежитии, и все – умнее и симпатичнее меня. Загадочные и совершенно незнакомые, какой я для него никогда не буду.

Я думала о нем постоянно: что это значит, кто мы теперь друг для друга? Потому что повернуть все вспять мы уже не могли. Я точно не могла. То, что с нами произошло – со мной и Конрадом, со мной и Джереми, – все изменило. Поэтому, когда минул август и начался сентябрь, а телефон все молчал, мне достаточно было вспомнить, как Конрад смотрел на меня в ту последнюю ночь, и я понимала, что у меня еще есть надежда. Понимала, что мне не показалось. Не могло показаться.

По словам моей мамы, Конрад уже обустроил свою комнату в общежитии и успел устать от назойливого соседа из Нью-Джерси, и Сюзанна беспокоится, что он плохо ест. Мама упоминала об этом обыденно, как бы вскользь, чтобы не задеть мое самолюбие. Я никогда ее не расспрашивала. Потому что знала, что он позвонит. Просто знала. Надо было только подождать.

Звонок раздался на второй неделе сентября, через три недели после того, как мы попрощались. Я ела клубничное мороженое в гостиной и сражалась со Стивеном за пульт от телевизора. Девять вечера в понедельник – лучшее время перед экраном. Зазвонил телефон, но ни я, ни Стивен не кинулись снимать трубку. Кто первый встанет – проиграет битву за телевизор.

Мама ответила на звонок у себя в кабинете. Она вынесла трубку в гостиную и сказала:

– Белли, это тебя. Конрад. – И подмигнула.

У меня внутри все задрожало. В ушах загудел океан. Заплескался, зарокотал. Меня словно охватила эйфория. Редкое ощущение. Я ждала – и вот моя награда! Как же приятно, что моя уверенность, мое терпение себя оправдали.

Но Стивен быстро вывел меня из забытья.

– Зачем Конрад позвонил тебе? – спросил он, нахмурившись.

Не обращая на него внимания, я взяла у мамы трубку. Развернулась и пошла прочь от Стивена, пульта, тающего мороженого. Они меня не интересовали.

Я не произнесла ни слова, пока не добралась до лестницы. И только усевшись на ступеньки, выдохнула в трубку:

– Алло.

Я старалась не улыбаться: знала, что он услышит.

– Алло, – отозвался он. – Как дела?

– Потихоньку.

– Прикинь, – сказал он, – мой сосед храпит даже громче тебя.

Он позвонил и на следующий вечер, и на следующий. Мы болтали часами напролет. Когда раздавался звонок, и к телефону звали меня, а не Стивена, его это поначалу ставило в тупик.

– Чего это Конрад тебе названивает? – допытывался он.

– А ты как думаешь? Я ему нравлюсь. Мы оба друг другу нравимся.

Стивена чуть не стошнило.

– Совсем рехнулся, – покачал он головой.

– Я что, значит, не могу понравиться Конраду Фишеру? – возмутилась я, вызывающе скрестив руки на груди.

– Да, – не моргнув глазом выпалил он. – Значит, не можешь.

И, если честно, он прав.

Я словно окунулась в сон. В иллюзию. Сколько томления, тоски, желания – длиною в годы, лета напролет, – и он звонил мне. Хотел со мной поболтать. Я его смешила, даже если ему было не до смеха. Я понимала, чтó он переживает, потому что я, в каком-то смысле, переживала то же самое. На всем белом свете лишь несколько человек любили Сюзанну так, как мы. Мне казалось, этого достаточно.

Мы чем-то друг для друга стали. И хотя мы никогда не давали этому названия, что-то между нами было. Что-то настоящее.

Несколько раз он приезжал ко мне из колледжа, – а это три с половиной часа пути. А однажды ночевал у нас, потому что мама не захотела отпускать его «в такую темень». Конраду постелили в гостевой комнате, а я несколько часов лежала без сна в своей, думая о том, что он спит совсем рядом, всего в нескольких шагах, подумать только, у меня дома.

Если бы Стивен не лип к нам как банный лист, Конрад, глядишь, осмелился бы меня поцеловать. Но на глазах у брата надеяться было не на что. Скажем, смотрим мы с Конрадом телевизор, а Стивен плюхается на диван аккурат между нами. И заговаривает с Конрадом о чем-нибудь непонятном или совершенно неинтересном, о футболе, например. Как-то после ужина я предложила Конраду сходить в кафе-мороженое, а Стивен тут как тут:

– Я за!

Я свирепо на него уставилась, а он только шире заулыбался. Тогда Конрад взял меня за руку, прямо перед Стивеном, и сказал:

– А поехали все вместе.

И поехали все, даже мама. Я поверить не могла, что хожу на свидания вместе с мамой и братом.

Но, если честно, наша единственная удивительная ночь в декабре от этого стала только слаще. Мы с Конрадом поехали в Казенс, вдвоем. Идеальные ночи бывают так редко, но эта была. Идеальной. Такой ночи стоило подождать.

Я рада, что у нас была эта ночь.

Потому что к маю у меня ничего не осталось.

Глава 3

От Марси я вернулась рано. Сказала Тейлор, что решила отдохнуть перед вечеринкой Джастина. И почти не солгала. Я действительно хотела отдохнуть, но к вечеринке это не имело никакого отношения. Дома я сразу переоделась в свободную футболку с надписью «Казенс», смешала в бутылке виноградную газировку с колотым льдом и, усевшись перед телевизором, пялилась в экран, пока глаза не заболели.

Вокруг царила блаженная тишина. Только тихо бормотал телевизор, да время от времени включался и выключался кондиционер. Дом был в моем полном распоряжении. Стивен на лето устроился в магазин электроники. Он копил деньги на огромный плоский телевизор, который хотел осенью взять с собой в колледж. Мама никуда не уходила, но на целый день запиралась в кабинете, якобы, чтобы наверстать дела.

Я ее понимала. Будь я на ее месте, я бы тоже искала одиночества.

Тейлор, вооруженная ядовито-розовой фирменной косметичкой, явилась около шести. Вошла в гостиную, оглядела мое разлегшееся на диване тело в необъятной футболке и нахмурилась:

– Белли, ты еще даже не мылась?

– Утром принимала душ, – ответила я, не поднимаясь.

– Ага, а потом весь день жарилась на солнце. – Я покорно села, когда она потянула меня за руки. – Быстро в душ!

Вслед за ней я поднялась наверх и свернула в ванную. Тейлор ждала в моей комнате, поэтому я вымылась в рекодный срок. Без присмотра она норовит во все сунуть нос и копается в моих вещах, как в своих собственных.

Я обнаружила Тейлор на полу перед зеркалом. Отрывистыми движениями она натирала щеки автозагаром.

– Тебя тоже накрасить? – спросила она.

– Нет, спасибо. Зажмурься, пожалуйста, я оденусь.

Она глянула на меня с упреком, но глаза закрыла.

– Белли, ну ты и скромница.