Ольга Тартынская - Лето в присутствии Ангела

— Юрий Петрович, а мне, мне, пожалуйста! — приплясывала от нетерпения Аннет, похожая на бабочку в своем воздушном платьице. Маша и Нина весело смеялись, разглядывая карикатуры, и не хотели никому их показывать. Наталья Львовна с недовольной гримасой сидела за карточным столиком: ее не предупредили о вечеринке, поэтому она не принарядилась сообразно случаю, что и выводило даму из себя. Она окончательно расстроилась, когда увидела наряд Лизаветы Сергеевны. Татьяна Дмитриевна вышла к ужину в серо-жемчужном, очень открытом платье.

Юноши громко спорили, кто будет музицировать во время танцев, установили очередь. Хозяйка дома обратила внимание на то, что Nikolas не участвует в споре, он склонился над альбомом Анне. Сергей, увидев это, засмеялся:

— Какие нежности, Мещерский! Рисуете лягушку или сердце в разрезе?

— Всегда вы так, — обиделась Аннет. — И вовсе не лягушку! Nikolas, это ваши стихи?

Тут налетели другие девочки:

— Прочтите, прочтите!

— Кажется, будет кому стихотворствовать в нашем рукописном журнале, — вставился опять Сергей.

Nikolas, мягко улыбаясь девочкам, отвечал:

— Нет, это не я написал, это стихи одного неизвестного поэта.

— Как же вы их узнали, если поэт неизвестен? Вы с ним знакомы? — вмешалась в разговор Лизавета Сергеевна. Nikolas только теперь заметил ее присутствие в гостиной, он от неожиданности смутился и с запинкой ответил:

— Нет. В определенных кругах… среди студентов…

Сергей решил пояснить:

— Наш доблестный студиозус был вытурен из столичного университета за участие в волнениях. У него страсть к запрещенным стихам.

Наталья Львовна, услышав это, возмутилась:

— Зачем же детям читать их? Вы хотите для нас неприятностей?

Волковский взял в руки альбом Аннет и прочел:

— Успокойся, душенька, эти стихи весь Петербург наизусть читает. Их написал какой-то гусарский не то корнет, не то поручик. Как бишь имя его?

— Лермонтов, — ответил Nikolas рассеянно. Он не сводил глаз с Лизаветы Сергеевны. «Опять этот странный взгляд», — подумала она, волнуясь, однако спокойно спросила:

— А как же вас приняли в наш университет?

— До первого проступка, — с усмешкой ответил Мещерский.

— Все! Танцы! Танцы, иначе я усну! — захлопала в ладоши Татьяна Дмитриевна, оторвавшись от карт. — Сержинька, к роялю!

— Сейчас моя очередь, сударыня, — шаркнул ножкой Петя и понесся к инструменту. Юноши загремели стульями, расставляя их по стенам.

Под первые звуки мазурки кавалеры ангажировали дам. Волковский подхватил Татьяну Дмитриевну, московские кузены Мими и Зизи, бледных и молчаливых девочек, очень похожих друг на друга. Сергей рашаркивался перед Машей. Лизавета Сергеевна ожидала, что Nikolas пригласит Нину, но он медлил в нерешительности. Он посмотрел своим странным взглядом на Лизавету Сергеевну и даже сделал шаг в ее сторону, но в последний момент с шутливой церемонностью протянул руку Аннет. Девочка была очень довольна, она с важностью выступала за ним и еле сдерживала на лице серьезное выражение.

Лизавета Сергеевна осталась в малоприятном обществе Волковской, которая непрестанно жаловалась то на детей, то на мужа, то на самочувствие. Впрочем, партнеры быстро сменились, Nikolas танцевал уже с Ниной, затем с Мими, Зизи, потом сел за рояль. Всем было весело и жарко, только Лизавета Сергеевна продолжала слушать монотонный, бесцветный голос Натальи Львовны. Сергей пытался ее пригласить, но она отказала под предлогом, что барышням не хватает кавалеров. Волковский боялся сцен ревности и не приглашал.

Уморившись и проголодавшись, решили отдохнуть за едой, а после ужина устроить фанты и еще танцевать! Хозяйка дома пригласила всех в столовую, где был накрыт роскошный ужин. Она усадила рядом с собой Татьяну Дмитриевну, чтобы побеседовать с ней.

— Ты не устала, душа моя? Сразу после дороги такой насыщенный день, — обратилась она к подруге.

— О нет! Конечно, если бы дома, давно бы лежала в постели. Но я так рада видеть тебя и мне очень нравится здесь.

Уже привычно Лизавета Сергеевна поискала глазами Nikolas. Он сидел немного наискось, рядом с Аннет и, чуть склонив голову, слушал ее милое лепетанье. Справа от Nikolas села Наталья Львовна, которая без всякой связи произнесла на весь стол:

— Lise, отчего вы никак не выйдете замуж? Ни одного приличного кавалера!

Волковский расхохотался. Наталья Львовна покосилась на него обиженно:

— Да, когда был жив генерал, здесь всегда собиралось интересное общество, а теперь… одни дети!

— Разве только дети? — спросил Nikolas, улыбаясь.

Наталья Львовна повернулась к нему и оценивающе осмотрела. Кажется, она только сейчас увидела Мещерского. Лизавета Сергеевна, уже обретшая чуткость в отношении к Nikolas, замерла в ожидании продолжения. Для соседей не было секрета в том, как любила Наталья Львовна флиртовать и окружать себя поклонниками, к которым, впрочем. Волковский был совершенно равнодушен. В ее глазах зажегся интерес, и она вся подобралась, как охотничья собака перед прыжком.

— Дорогуша, — отвлек хозяйку Юрий Петрович, — вы непременно должны мне спеть свои романсы! Я ехал сюда чуть ли не с единственной целью: увидеть вас и послушать.

Лизавета Сергеевна вдруг смутилась:

— Я думаю, сейчас не время, как-нибудь потом.

Но тут вступили дети: услышав просьбу Волковского, они ее поддержали довольно шумно. Причина смущения Лизаветы Сергеевны была вполне объяснима: романсы считались чуть не дурным тоном, мещанским пением. Однако Лизавета Сергеевна не просто любила романсы, она пела их, как цыганка, под гитару. Она пела песни, которые поют в простонародье, старинные, а еще, в довершение всего, дама сама сочиняла романсы. И все же она смутилась более не из-за своего не светского репертуара, а потому что не решалась что-то исполнить после услышанного давеча в гостиной. Будто ища поддержки, Лизавета Сергеевна взглянула на Nikolas, и тот сказал тихо, но внятно:

— Пожалуйста, спойте.

Аннет, как всегда, бестактно заявила:

— Маменька, ты же всегда поешь, когда приезжают Володины и Алешины друзья!

Лизавета Сергеевна рассмеялась:

— Ну, делать нечего, такая атака!

После ужина все перетекли снова в гостиную, и вечер продолжился пением под гитару. Голос у Лизаветы Сергеевны не был очень силен, но тембр его, проникновенность, звонкость сообщали исполнению неподдельную трогательность. Она пела свои романсы с особенным чувством и пылом молодости, все обаяние женственности сосредоточилось в этом тоненьком, нежном голоске.

— Спасибо, спасибо, родная, — Волковский целовал руки Лизаветы Сергеевны, на его глазах она заметила слезы и погладила его по голове. Он отошел в сторону и тихо стоял у окна, пока дети играли в фанты и смеялись. Наталья Львовна же вдруг почувствовала интерес к играм молодежи и с энтузиазмом придумывала задания для фантов. Самой ей выпало выйти в темный сад и принести оттуда какой-нибудь цветок.

— Я боюсь темноты! Nikolas, проводите же меня!

Дети запротестовали: это не по правилам, но Мещерский хладнокровно предложил даме руку. Они отсутствовали довольно долго, за это время Лизавета Сергеевна дважды повысила голос на лакея, что с ней почти никогда не случалось. Бессвязные мысли блуждали в голове: «Но ведь этот восторг в глазах, когда я пела, он был совершенно неподдельный! И я видела, как он хотел что-то сказать, но подошел Волковский…» Татьяна Дмитриевна обратила внимание на рассеянность подруги и спросила, что случилось.

— Ах, нет, ничего. Ровным счетом, — кажется, она удивлялась себе и своему смятению.

— Mon ami, я сдаюсь! Просто валюсь с ног. Я к себе, если ты не против. Я хотела бы поболтать с тобой, но не здесь. Мне кажется, не будет невежливо, если мы покинем юное общество? Им весело и без нас.

— Пожалуй, — ответила Лизавета Сергеевна и подумала: «Что со мной? Из-за чего я так раздражена? Наверное, за ужином слишком много выпила вина». Она попрощалась с Волковским, старательно не глядя в сторону появившегося в гостиной Nikolas, и ушла вслед за подругой, поручив суровой англичанке присмотреть за детьми.