Андрей Матвеев - Летучий голландец

В голове опять замельтешили пятна. Затылок разламывался от боли, будто по нему со всей силы врезали бейсбольной битой. А самым мерзким было то, что он болтался в воде, как пустая бутылка, как поплавок, как кусок коряги.

Спасательный жилет не давал утонуть, воротник плотно подбирал шею, голова торчала высоко над водой.

Волны слегка покачивали, будто объясняя, что ничего страшного, они просто поют прощальную колыбельную — скоро рассветет и покажутся акулы, вот тогда уже больше никогда и ничего не будет.

Боль в голове не утихала. Вилли смотрел туда, где начала проявляться нежно-розовая полоска восходящего солнца, и пытался понять, что с ним произошло и как он здесь очутился.

Пятна замельтешили сильнее. Вода попала в глаза, Вилли почувствовал жгучую резь, а когда она поутихла и он вновь смог увидеть, что происходит вокруг, То солнце уже появилось над горизонтом, и его первые еще нежаркие лучи освещали плот и три человеческие фигуры на нем.

Вилли попытался закричать, но из пересохшего горла раздался лишь невнятный хрип.

Тогда он замахал руками, заколотил ими по воде, одна из фигур шевельнулась и замахала в ответ.

Что-то неясное мелькнуло в стороне, как раз на полдороге между ним и плотом.

Вилли пригляделся: ему показалось, что это был темноватый, грозно скошенный верхний плавник акулы.

Марко Вандердекер всегда знал: когда-нибудь это случится, и самолет с ним на борту обязательно упадет в воду.

Впервые представив себе подобную картину, он так испугался, что пришел в отчаяние и зарекся больше летать.

Только произошло это давно.

Сейчас даже сложно сказать — когда.

Он был еще мальчиком, они с мамой летели из Кейптауна к бабушке, в Австралию.

Именно тогда он впервые поинтересовался, отчего у него такое странное имя.

Совсем не голландское, хотя все они в семье — голландцы, пусть и не живут на родине.

Несколько поколений уже разбросаны по миру.

— В честь предка! — сказала мать очень тихо.

— А кто он был? — спросил маленький Марко.

— Летучий Голландец, — все так же тихо ответила мать, — капитан Марко Вандердекер…

— Тот самый? — спросил Марко, как раз недавно наткнувшийся в отцовской библиотеке на книгу, так и называвшуюся — «Летучий голландец».

— Тот самый! — ответила мать и принялась за свежий номер «Вога».

А Марко стал думать про свое имя и про того, первого Марко.

Лететь предстояло очень долго. Самолет шел высоко, снизу был ровный ряд плотных облаков, звук турбин убаюкивал, и он заснул.

Мать накрыла его пледом.

Откуда-то со стороны мыса Доброй Надежды налетел жуткий вихрь и начал мотать его суденышко в разные стороны.

Небо было черным, океан — тоже.

Марко стоял на палубе и выкрикивал незнакомые слова.

Грубые, жестокие, совсем не такие, каким его учили дома, в школе и в церкви.

Ему надо было пройти мимо мыса Доброй Надежды и дойти до тихой глубокой бухты, где можно было починить корпус судна и залатать паруса.

Но волны вздымались до самого неба, тонны воды обрушивались на палубу.

Так и было написано в книге, хранящейся на одной из полок отцовского кабинета.

А еще в ней рассказывалось, что капитан Вандердекер был отличным мореходом и плохим человеком — в тот шторм он продал душу дьяволу, чтобы не погибнуть.

Когда он выкрикнул последние слова, обращаясь к ревущему ветру, то буря стихла, но вокруг капитана на палубе стояли одни скелеты.

Капитан плюнул под ноги, взялся за штурвал и направил парусник в бухту.

Внезапно штурвал закрутился сам собой, судно повернулось кормой к берегу и снова пошло в открытое море, унося в кильватерной струе призрачную тень успокоившегося шторма. Но стоило любой посудине показаться на горизонте, как небо опять становилось черным, капитан же стискивал зубы, пытаясь сдержать клокотавшую внутри ненависть к тем, кто — в отличие от него — мог погибнуть, но пока еще был живым…

Марко вздрогнул во сне и открыл глаза.

Мать спала, журнал лежал у нее на коленях, открытый на рекламе купальников, — несколько девушек на коралловом песке и голубая полоса моря, тянущаяся до горизонта.

Облаков за окном уже не было, внизу тянулась необозримая водная гладь, спокойная и умиротворяющая при взгляде с такой высоты.

И ни одного суденышка, лишь далекая сине-черная гладь, над которой летел сейчас высоко-высоко в небе маленький Марко.

Он поудобнее устроился у круглого окошка и продолжил смотреть вниз.

Внезапно ему показалось, что поверхность океана начала пульсировать, приподниматься, потом из нее стремительно, как ракеты, вылетели два щупальца.

Они начали приближаться, вот они совсем рядом сейчас ухватятся за фюзеляж и потянут самолет вниз к безбрежной поверхности океана. Она проглотит их, вновь сомкнет волны и последним, что он услышит, будет громкий смех его предка, капитана Марко Вандердекера, того Летучего Голландца, в честь которого отец дал ему такое странное, совсем не голландское имя…

Марко заплакал.

Проснувшаяся мать успокоила его, тогда он снова заснул, забыв про все, и больше не вспоминал.

Но когда, проведя месяц у бабушки, они засобирались обратно, он наотрез отказался лететь, заявив, что самолет обязательно упадет и океан съест их, как большие рыбы поедают маленьких, маленькие — еще более маленьких, а те — водоросли и совсем малюсеньких рачков.

Мать подумала и решила, что обратно они поплывут на корабле.

— Ты не боишься по воде? — спросила она.

По воде Марко не боялся, страх был заперт там, в небе, высоко над океаном.

— Я больше никогда не буду летать! — сказал он матери.

Но младший Вандердекер вырос, и ему все равно пришлось летать. Когда самолет шел над сушей, то все было еще ничего, но стоило под крыльями появиться бескрайнему водному пространству, как давний детский страх возвращался, и Марко пил, глотая одну порцию виски за другой, пока не забывался в тяжелом, дурном сне. Просыпался же лишь к посадке, с трудом соображая, где он и как его зовут.

А летать приходилось много — отец оставил Марко бизнес, требующий постоянного присутствия то в одном конце мира, то в другом, мир же наш состоит, в основном, из воды.

Наконец Марко не выдержал и решил пройти курс у психоаналитика. Стоило это больших денег, психоаналитик долго, из недели в неделю, копался в его бессознательном, пытаясь убедить последнего из Вандердекеров в том, что причина всех его страхов не в далеком уже детском испуге, а в еще более ранней родовой травме, которую они совместными усилиями должны найти и уничтожить все ее последствия.

Травма никак не находилась, счета росли, а летать было надо.

Водная гладь под крыльями и брюхом самолета сразу же напоминала о виски, хотя на суше он предпочитал пиво.

Временами темное, но больше любил светлое.

Иногда нефильтрованное, но все же лучше не очень крепкое.

Зато в большой кружке — одна, вторая, после третьей в голове и в желудке наступала приятная тяжесть, Марко с удовольствием закуривал свои любимые темные сигариллы «Captain Black», продирающие горло и очищающие мозг.

Но чтобы добраться до сигарилл и пива, надо провести какое-то время в воздухе.

И пить виски, а значит — напиваться. У Марко стала болеть печень, да и там, на суше, виски все чаще смешивалось с пивом, и не по тому приятному принципу, когда «виски на пиво — чудно на диво»…

А по другому: «пиво на виски — будут излишки»… Он обрюзг, лицо приобрело кирпично-красный оттенок.

В делах начался спад.

Печень стала болеть еще сильнее.

Марко плюнул на психоаналитика и решил лечь в клинику для алкоголиков.

Его подштопали, промыли кровь, подчистили душу.

И из нее опять начал выпирать страх.

Вот тогда это и произошло.

Врач, выписывая его из клиники, довольным тоном сообщил, что беда Марко, как и многих других, не в том, что он пьет, а в том, что он пьет слишком много.

Будто пытается от чего-то убежать.

Уйти, забыть, вырвать из памяти.

И Вандердекер-младший вдруг честно рассказал доктору как про предка, так и про то, что самолет все равно когда-нибудь упадет и Марко не спасется.