А еще Максим… рядом с ребенком он изменился до неузнаваемости. Это был совершенно другой человек. Неизвестный мне никогда ранее. Я никогда не думала, что кто-то может вдруг стать настолько иным. До меня доносился его голос, и тембр стал мягким, невыносимо нежным. И те вчерашние сомнения костенели, обрастали мясом, я понимала, что у меня в душе невероятнейший диссонанс. Тот монстр, о котором мне говорили, не мог быть настолько нежным, настолько любящим отцом. Я не слышала, о чем он с ней говорит… я могла только смотреть, как поднимает на руки, как качает ее на качелях, и она заливисто смеется ему и визжит. На высоких нотках "папа… папааа… папоськааа"… а у меня внутри каким-то несбыточным эхом "мамааааа". Мне вдруг захотелось услышать, как она мне это закричит. А потом снова полоснуло пониманием, что пока слишком рано. Потом Максим катал ее на пони, вместе с ней ел сахарную вату, и она испачкала ему лицо, а он ей, и потом сцеловывал налипшие синие комочки, а она снова хохотала… а я… я почему-то плакала. Я вспомнила свою маму.
Вернулась в машину и ждала его там, стараясь успокоиться и, отпивая маленькими глотками минеральную воду, смотрела в лобовое стекло в никуда. Мой мир еще раз разрушился на осколки, потому что я наконец-то осознала свою реальность и приняла ее. Пока что я в ней очень плохо ориентировалась и тыкалась везде как слепой котенок, но я уже не хотела от нее отказываться, потому что у меня появилась ОНА. Моя дочь. А еще в ней появился он. Нет, совсем не тогда, когда он предъявлял на меня свои права самым наглым образом, и не тогда, когда ласкал меня, заставляя признать свою власть над моим телом.
Он появился в ней сейчас, когда с такой невыносимой любовью смотрел на нашего ребенка, и я чувствовала эту отцовскую фанатичную одержимость на уровне подсознания. Я больше не сомневалась, что любила его. Да, я была в этом более чем уверена. И мне было страшно любить его снова, я боялась, что он причинит мне много боли. Боялась, что если я позволю этому безумию захлестнуть себя, то уже никогда не стану собой. Разве можно любить такого мужчину и не расплатиться за эту любовь самым жутким образом? Только я уже не была уверена, что мне удастся все это контролировать… меня влекло к нему все сильнее и сильнее. Влекло с такой силой, что сопротивляться этому урагану было бесполезно.
— Все хорошо?
Сел на водительское сиденье, и в салоне запахло ванилью, смешанной с его собственным запахом.
— Да. Все хорошо.
— Посмотри на меня.
Я не поворачивалась, так как слезы еще не высохли, но он взял меня за подбородок и заставил обернуться.
— Почему?
— Не знаю… мне было больно смотреть на нее. Очень больно. Я хочу ее вспомнить. Я хочу, чтобы она меня любила, и хочу любить ее.
Он вдруг привлек меня к себе, и у меня не возникло ни малейшего желания сопротивляться. Я уткнулась лицом ему в плечо… там так же пахло ребенком. Очень сильно и остро.
— Она тебя любит. Обещаю, что в следующий раз она увидит тебя, и вы попробуете пообщаться, если ты уверена, что сможешь… — его голос странно успокаивал, а рука на моих волосах… мне не хотелось, чтоб он ее убирал, а Максим вдруг тихо добавил, — мне тоже больно смотреть на тебя.
Какое-то время мы так и сидели — я, глотая слезы, а он просто молча перебирал мои локоны, а потом спросил.
— Я завтра уезжаю по работе на несколько дней. Ты бы хотела поехать со мной?
Спросил, а не поставил перед фактом.
— Ты хочешь, чтоб я поехала? — не поднимая голову, все так же с закрытыми глазами, убаюканная его запахом и голосом.
— Очень хочу.
— Тогда поехали.
Рука чуть дрогнула на моих волосах и зарылась в них на затылке. Да, мне хотелось уехать. Хотелось сменить стены этого дома на другую обстановку. А еще я вдруг перестала его бояться. Меня как выключило. После встречи с дочерью.
Вот с этого дня все началось или со следующего.
Или они слились вместе, но я начинала меняться. Пока едва уловимо. Не ощутимо. Мы остановились в гостинице в Праге. Я не помнила, бывали ли мы здесь раньше вдвоем, но сама я точно еще никогда и нигде не бывала, и я с детским восторгом оглядывалась по сторонам, даже плотное кольцо охраны мне не мешало, настолько восторженно я восприняла эту поездку. На ресепшене я сильно напряглась… вдруг осознав, что уехала с ним и что у нас может быть один номер на двоих. Но Максим заказал два номера через стенку, и это было не облегчением, нет… это было осознанием, что он принял во внимание мои желания, что он подумал об этом. Но я совершенно забыла за это время — с кем именно имею дело, и кто такой Максим Воронов, перед которым расплывалась в кокетливых улыбках администратор и строила глазки. Я забыла, что он тот, на чьих руках чужая кровь, что он выкалывал людям глаза, мучил их и безжалостно убивал. В какой-то момент эта информация напрочь исчезла из моей головы, и я даже не знала, когда именно… но скорее всего, после нашей встречи с дочерью.
А потом для меня перестало иметь значение — в каких мы с ним номерах, потому что туда мы попадали глубокой ночью. Все остальное время Максим таскал меня за собой везде, где только можно. И я с каким-то жадным удовольствием ездила следом на все деловые встречи, обеды, приемы.
Я узнавала его с разных сторон, и он больше не казался мне неуправляемой машиной смерти с обманчиво красивой внешностью. Я видела, как на него смотрят другие женщины, я видела его полнейшее равнодушие к ним и голодный взгляд, направленный на меня, пока ожидала его в вестибюле, читая журналы.
Иногда я украдкой за ним наблюдала, сама не понимала, что рассматриваю его так же восторженно, как и другие женщины. Пока он листает контракты и горячо спорит с партнерами, или смеется с ними, поднося к губам бокал и тут же глядя на меня пронзительным взглядом. Напоминая мне, что не забыл. Это было волнующе, это было как-то совершенно необыкновенно вдруг реально понимать, что я на самом деле жена вот этого сногсшибательного дико сексуального мужчины. Что все эти женщины вокруг нас дохнут от зависти ко мне.
Я слышала разговор двоих из них на одном из деловых приемов. Две красотки типа Инессы и ее сестры обсуждали на веранде моего мужа, когда я вышла подышать свежим воздухом.
— Нет, ты это видела — он повсюду таскает ее за собой. Ладно б молодожены, но они ведь уже не первый год женаты. Я рассчитывала… что мы с ним, как раньше. До его брака.
— Ну девочка у него молоденькая, красивая. Я слышала, недавно только выздоровела после тяжелой травмы.
— Тем более. На хрен ему сдалась эта инвалидка.
— Ну любовь — это такое дело.
— Я тебя умоляю, этот е***рь-террорист и слово любовь — не сочетаемы. Он же вечно трахал все, что двигалось.
И меня захлестнуло какой-то едкой волной ярости. Я переступила порог и, облокотившись на перила, громко сказала.
— А теперь он трахает только меня. Вам придется смириться с такой потерей и найти нового террориста… кстати, осведомитесь у вашего мужа — может, он вам посоветует кого помоложе из своих новых партнеров.
Ее глаза округлились, и она захлопала ресницами от удивления.
— Неслыханное хамство.
— Бл*дство, вы хотели сказать? Да, совершенно неслыханное — ваш муж был бы в ужасе.
Одна другую схватила под руку, и они поспешили уйти с веранды, громко возмущаясь, а я рассмеялась и посмотрела вниз на голубую воду бассейна и снующих там официантов.
— И что ты сказала Ставродиной и ее двоюродной сестре? Они схватили своих мужей и стремительно покинули прием? А их благоверные отказались от сотрудничества.
Я повернулась к Максиму и, отобрав у него бокал с коньяком, сделала маленький глоток, чувствуя, как адреналин шкалит по венам.
— Сказала, чтоб она посоветовалась со своим мужем насчет нового любовника вместо тебя.
И он вдруг расхохотался от всей души так громко, что на нас начали смотреть снизу и оглядываться из залы. Максим просто давился смехом. И я не знала, что мне больше хочется — смеяться вместе с ним или стукнуть его за то, что у него что-то было с этой силиконовой выдрой.
— Ты серьезно ей это сказала?
— Да. А что в этом такого?
— Ничего. Тебе можно абсолютно все. Особенно говорить то, что ты хочешь и кому хочешь. Привилегия быть моей женщиной…
И у меня пошли мурашки от этих слов. Мне почему-то вдруг невероятно понравилось это словосочетание "его женщина".