– … ибо к остальному я отношусь с равнодушием улитки, – невозмутимо продолжал Жорик. – Ты когда-нибудь наблюдала за улиткой, Ромаша? Ты хоть представляешь, каково это, когда у тебя на спине целый дом и нет никакой возможности его отстегнуть хотя бы на ночь? Хотя бы на часок, на минуточку.
– Я знаю, Жора, знаю, – кивнула я, присаживаясь к нему на стол. – Ты – отец-герой.
– Нет, Ромашка, я не герой, просто честный человек, что, по сути, почти синоним глупца, – грустно обронил Жора и совсем уж по «дядюшка Поджеровски» сложил ручки на животике поверх своего пиджака «с локтями». – А честные люди что делают?
– Добрые дела! – предложила вариант я.
– Нет, Ромашка, нет. Детей они делают. Бездумно, без расчета и без противозачаточных средств.
– Знаешь, так детей кто только не делает, – возразила я, и Жора кивнул.
– Делают все, но честные люди после того, как детей сделают, тут же принимаются жениться. Вот. Казалось бы, ну, какая связь?!
– Ну да, ну да. Вот и у моей сестры теперь муж есть. В паспорте как минимум.
– Серьезно? – оживился Жорик, как будто каждый раз, когда кто-либо новый женился, это снимало часть ноши с его персональных округлых и слегка сгорбленных плеч.
– Если откровенно, то наш Сережа переехал из одного паспорта в другой. Мы уже и не ждали. Сейчас вот медовый месяц в пансионате. Может, мне тоже нужно просто залететь? – потянулась я и усмехнулась тому, с каким ужасом на меня посмотрел техподдерживатель нашего хаоса. – Ладно, честный человек, обещаю просто так не залетать. Ну а еда-то твоя где? Неужели и правда ты все съел?
– Ничего я не съел, все выбросил, – поделился бедой Жорик.
– Ты? Но как? – неподдельно изумилась я.
– Пришлось!
– Нет, это неправильно, невозможно. И даже конфеты? К тебе же все шли в тяжелый момент за помощью и за сладким. К кому ж теперь?
– Да хоть к Малдеру твоему на психотерапию, – ощетинился он.
– Нет, Жора, ты как хочешь, а конфеты верни, – я склонилась и прошлепала дыроколом пару каких-то таблиц. – Мне Малдер самой нужен.
– А что это, он просто так зарплату получает?
– У него и без нас тренинги, мотивация, лидерство. Не хватало ему еще неудачников конфетами кормить. Нет, ты уж, пожалуйста…
– Ш-ш-ш… – неожиданно поведение Жорика изменилось: он весь вытянулся, расправил плечи и свел брови, одновременно напрягая все мышцы лица сразу.
– Ты чего? Жорка, ты меня пугаешь? У тебя что, спазм тройничного нерва?
– Слушай, шла бы ты работать, а? А то… ты меня отвлекаешь, Ромаша, – тихо процедил Жора, но в его тихом голосе прозвучала прямая и явная угроза. – Уходи ты.
– Гонишь, значит? – обиделась я, ибо работать мне не хотелось. Не в настроении я была, после таких-то поцелуев.
– Да! Иди уже. Отошла, слышишь.
– Как же все плохо-то, – вздохнула я, поднимаясь со стола Жоры. Он яростно перекладывал бумажки из одной стопки в другую, бормоча что-то про заявки. В конце концов даже до меня начала доходить нетипичность его поведения. В поисках источника этого трудоголического излучения я обернулась и стала искать вампиров или оборотней, которые явно покусали нашего айтехника.
И тут я заметила ее.
– Это кто? – прошипела я, старательно, но безрезультатно пытаясь оторвать взор от явления в нашем запыленном коридоре.
– Отойди от меня, Ромашка, – сдавленно просипел Жорик. – Богом молю, изготовителем всего сущего. Не хватало еще, чтобы меня с тобой увидели в первый же день.
– Сукин ты сын, – отреагировала я, получив в ответ пинок ногой. Явление направлялось прямо на меня. И я поняла, что ничего уже не изменишь.
Говорят, первое впечатление обманчиво. Еще говорят – с поразительной последовательностью, что оно и есть единственное, которое имеет значение. Второе, третье будут только попытками подтвердить правильность первого. Что ж, как бы там ни было, а первое впечатление, если что, я уже произвела.
Мысль об этой всеобщей энтропии впечатлений мучила меня, в то время как я стояла столбом и пялилась на некую женщину в белом. Она шла по нашему коридору прямо ко мне, а у меня в голове стучало:
Ну не может программист носить такую белоснежную шубу!
Энтропия чертова.
Женщина была высокая, но, несмотря на это, на ее ногах были сапоги на высоченных шпильках. Черные сапоги из лакированной кожи, черные брюки-галифе, черная же водолазка виднеется из-под сияющей белизной шубы. Мюллер. Штирлиц идет по нашему коридору.
Я как никогда близка к провалу. Кто эта черноволосая каланча в белоснежной песцовой шубе? Зачем вообще нужна шуба в мае? Ей не жарко? Нет, в таких шубках в Лос-Анджелесе актрисы получают «Оскар». Шуба и волосы создавали эффект черной королевы на шахматной доске. Как могут человеческие волосы так не по-человечески сиять? Чем их нужно для этого мазать? Душами младенцев? И почему она смотрит на меня так, словно я ей денег должна? Может ли статься, что я ей и вправду денег должна? А почему нет? Может быть, у нее Сережа занял, а сказал, что я отдам, и теперь она пришла, чтобы истребовать долг? Сколько же такая вот могла дать взаймы, если одна ее шуба только несколько тысяч чего-нибудь стоит? Каких-нибудь евро.
Я просто брежу.
Я боюсь женщин в белоснежных шубах: они меня нервируют, я не знаю, как вести себя в их присутствии. Как можно ходить в таком и не бояться посадить пятно? Если бы у меня была такая шуба, я бы испытывала муки и угрызения совести при одной только мысли о том, чтобы выйти в ней на улицу, мне было бы неудобно перед шубой за московскую грязь. Что она подумает обо мне? Нет, не шуба, конечно, а то, что в ней. Черт. В смысле кто. Я даже думать перестала связно, какое уж тут первое впечатление. Что белошубая обо мне думает, я уже знала. Ничего хорошего, это уж как минимум. Я растрепана. У меня нет никакой прически, на моей голове просто некоторое количество самопроизвольно разросшихся волос. На мне свитер в полоску. Джинсы драные. Черная майка безо всяких там рисунков. Я мучительно ненавижу себя за то, что слишком худа в одних местах и толста в других. У меня практически нет груди, особенно если сравнивать. С кем угодно причем. Если смотреть на меня и ни с кем не сравнивать – еще куда ни шло, но вот если поставить рядом с Памелой Андерсен… Сразу нужно расстрелять.
Энтропия. Информационная энтропия – успокаивала я себя. Какое первое впечатление я произвожу? Да откуда я могу знать?! У меня нет доступа к данным. Только собственная неуверенность в себе. Между прочим, вся эта энтропия оттого, как устроена наша дурацкая вселенная – ничего невозможно узнать наверняка. Куда ни копни, найдешь еще меньшие молекулы, атомы, кварки, черт знает что. Макромир тоже хорош – необъятен, собака. Как же искать истину в бесконечно черной комнате с бесконечно малой черной кошкой, которой там нет? Чего эта Черная Королева на меня уставилась?
– Наш новый шеф, познакомься! – процедил Жорик, когда белошубая с изяществом модели подошла к нам вплотную.
– Кто? – подавилась я и попыталась оправить складки с вопиющей неуклюжестью. Но было уже поздно, понятно, что мне влетит за мой внешний вид.
– Ваш новый шеф, – улыбнулась женщина, пока я продолжала самопроизвольно разлагаться на радионуклиды и изотопы. – То есть формально я пока только исполняю обязанности. А вы кто? Наверное, Фаина Павловна?
– Я… ну… наверное, – ответила я, заставив Черную Королеву слегка застыть от изумления. Диссонанс, н-да. По ее мнению, каждый человек должен как минимум знать свое имя. А если человек – идиотка?
– Вы… наверное, Фаина Павловна? Неточно? – переспросила белошубая, улыбаясь еще доброжелательнее, отчего кровь заледенела у меня в жилах. О, эти доброжелательные улыбки начальства, я не покупаюсь на них. Все они, Черные Королевы, рождены с такими вот выражениями лиц. А те, кому не повезло с рождения излучать поддержку и одобрение, тех, от Малдера знаю, специально этому учат. Как правильно улыбаться, чтобы завоевать друзей и оказывать влияние на людей. Особенно если они хотят оказывать влияние. И как произвести это самое чертово первое впечатление. Малдер-то этому и учит.
– Но у нас же Саша Гусев. Он же исполняет… супружеские обязанности, – бормотала я вместо того, чтобы прояснить ситуацию с моим собственным именем. Коллектив отдела от моего комментария онемел. Жорик даже откатился на сиденье подальше от стола – и от меня, – будто я внезапно сообщила, что болею чумой.