Луиза Аллен - Лорд и своевольная модистка

Лондон, 5 января 1814 г.

— Вы только посмотрите, милорд, какое сегодня голубое небо. В такое утро верится, что все на свете хорошо!

— Вы, наверное, влюбились, Дэн, — заметил Маркус Карлоу, виконт Стейнгейт, натягивая поводья.

Двухколесный экипаж свернул с Пикадилли на Албемарл-стрит.

Сильно потянуло луком, и камердинер, стоящий на запятках, фыркнул:

— Нет, милорд, вы меня не собьете! Только взгляните: воздух такой свежий, солнышко сияет. Отличный день — и на душе радость. В такой день ничего плохого случиться не может.

— После таких слов человек суеверный не вылезает из постели, приказывает запереть все двери и готовится к катастрофе! — Маркус широко улыбнулся, когда экипаж поравнялся с идущими по тротуару девицами, и невольно принялся разглядывать многочисленные шляпные картонки в их руках и развевающиеся шарфы.

И все-таки Дэн прав: день выдался на редкость погожий. Сияет солнце, воздух свеж, туман рассеялся, а пленительная мисс Памела Дженсен всячески намекает на то, что, пожалуй, примет его деловое предложение…

Да, если ненадолго забыть о слабом здоровье отца — источнике постоянных маминых тревог, о сестре, которая как будто задалась целью уморить старшего брата, о второй сестре, чья невинность иногда просто пугает, и о брате, самом отъявленном повесе во всем Лондоне, который постоянно рискует жизнью и здоровьем на поле брани, — тогда, конечно, можно поверить, что в такое утро все обстоит замечательно.

Маркус обдумывал сегодняшние дела. Обед с семьей, встреча с Брокетом, управляющим хертфордширским поместьем, ужин в клубе. А потом он наведается в уютную квартирку мисс Дженсен, где они обсудят все условия их будущего… совместного проживания. Дела приятные и, что бывает редко, вполне предсказуемые.

— Дэн, ведите лошадей на конюшню. Я не…

Дверь двухфасадного особняка распахнулась, и оттуда выбежал лакей.

— Питерс!

— Милорд… Похоже, у лорда Нарборо… еще один удар. Мистер Уэллоу велел мне взять коляску и срочно ехать за доктором.

— Дэн, держите поводья! — Маркус спрыгнул на землю и подтолкнул к экипажу лакея. — Если доктора Роулендса нет дома, выясните, куда он поехал, и привезите его!

Он взбежал на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки. В холле царила суматоха. Ричардc, младший лакей, клялся, что он ни в чем не виноват — молодая леди показалась ему приличной. Откуда ему знать, что она задумала недоброе? Уэллоу, дворецкий, спрашивал у Феллинга, старшего лакея графа, где капли его светлости. А у подножия лестницы громко переговаривались три молодые женщины.

Онория, его старшая сестра, кричала во весь голос. У младшей, Верити, лицо было мокрым от слез. Скинув плащ с капюшоном, Маркус подошел к единственной особе, показавшейся ему вполне нормальной:

— Мисс Прайс, что случилось?

При виде его на лице компаньонки сестер отразилось явное облегчение.

— Лорд Стейнгейт, хвала небесам, вы вернулись! Нет, Онория! Если ваша мама говорит, что молодая особа должна оставаться в библиотеке до тех пор, пока лорд Стейнгейт не скажет, что делать, значит, там она и останется, а вам с ней разговаривать нельзя! — Мисс Прайс положила руку на плечо Верити: — Верити, перестаньте плакать. Подумайте, как вы огорчаете папу!

Верити бросилась Маркусу на грудь:

— Марк! Папа умирает!

— Ничего подобного! — возразил он, хотя на самом деле понятия не имел, каково состояние отца. Он взял сестру за плечи: — Верити, Онория, помогите Феллингу найти папины капли. Мисс Прайс, где лорд Нарборо?

— В кабинете, вместе с ее светлостью, — ответила она. — Миссис Хоби сейчас подаст ему сладкий чай.

— Благодарю вас.

Маркус открыл дверь в кабинет и тихо вошел. Отец полулежал в мягком кожаном кресле с подголовником; рядом сидела мама и гладила мужа по руке. Маркус невольно замер на месте, хотя заранее знал, чего ожидать. Графу, чье здоровье оставляло желать лучшего, исполнилось пятьдесят четыре года, но из-за седины и сутулости выглядел он на двадцать лет старше. Маркус с трудом вспоминал то время, когда лорд Нарборо был бодр и деятелен. Сейчас ему показалось, что отец умирает: губы у него посинели, закрытые глаза запали.

— Мама!

Леди Нарборо подняла голову и улыбнулась.

— Марк, так и знала, что ты не задержишься. Джордж, Марк пришел.

Отец с трудом поднял веки, и Марк вздохнул с облегчением. Нет, отец не умрет — по крайней мере, сейчас. Темно-серые глаза, так похожие на его собственные, смотрели сосредоточенно и живо.

— Что случилось, отец?

— Какая-то девушка… принесла вот это. Не знаю зачем. — Правая рука графа беспокойно задвигалась.

Маркус опустился на колени у кресла; мать тут же встала.

— Вот… — Отец сжал пальцы сына и кивком указал на свой письменный стол, на котором лежал вскрытый пакет. — Мальчик мой! — Отец понизил голос до шепота, и Маркус склонился к нему. — Опять то старое дело — Хебден и Уордейл. Я думал… все давно забыто! — Граф снова закрыл глаза. — Не волнуйся. Я пережил потрясение, только и всего… Проклятое сердце!

Леди Нарборо встретилась взглядом с Маркусом. Маркус пощупал отцу пульс и негромко сказал:

— Он выживет.

Экономка принесла чай. За ней пришел лакей с настойкой белладонны. Они вдвоем усадили графа повыше; леди Нарборо стала поить его чаем. Убедившись, что мать занята, Маркус подошел к столу и осмотрел пакет, ставший причиной беды. Обычная плотная оберточная бумага, перевязанная бечевкой и запечатанная красным воском. Почерк на бумаге размашистый, скорее всего, мужской. Маркус нагнулся, принюхался: духами не пахнет.

Рядом с ножом для разрезания бумаги он увидел моток скрученной веревки — толщиной, наверное, в целый дюйм и какого-то странного цвета. Приглядевшись, Маркус понял, что веревка скручена из множества тонких, мягких нитей — синих, красных, желтых, белых, коричневых и черных.

Нахмурившись, Маркус взял веревку, но она, словно змея, заскользила у него между пальцами. Потом он заметил петлю, узел — и сразу все понял. Перед ним не обычная веревка, а шелковая; на такой вешают не всякого, а только обладателя титула. Если можно так выразиться, шелковая веревка — своеобразная привилегия.

Отец сказал «Хебден и Уордейл». Один — жертва, второй — его убийца. Два мертвеца. И теперь, спустя почти двадцать лет, их ближайшему другу принесли такую веревку. Совпадение? Вряд ли. Очевидно, отец думает так же…

Покосившись на отца и убедившись в том, что тот в прежнем состоянии, Маркус незаметно вышел из кабинета. Со стороны Белого салона слышны были громкие женские голоса, но в холле он никого не увидел, кроме Уэллоу, который ждал врача.

— Уэллоу, что, черт побери, здесь происходит? Внушительный дворецкий, склонив лысую голову, нахмурился и поджал губы.

— Пришла одна молодая особа… с парадного входа, милорд. Ей открыл Ричардс. Он уверяет, что молодая особа выглядела как леди, хотя именно она принесла пакет. Потому-то он и не отослал ее к черному ходу. Она попросила разрешения поговорить с его светлостью, настаивала, что должна передать ему пакет лично в руки… Ричардс провел ее в кабинет, — сурово продолжал дворецкий, осуждая лакея. — К сожалению, он не запомнил, как она представилась… Затем Ричардс оставил ее наедине с его светлостью. Через несколько минут молодая женщина выбежала из кабинета с криком: «Помогите!» Его светлости стало плохо. Я велел Ричардсу запереть ее в библиотеке до вашего возвращения, милорд, потому что все это дело кажется мне весьма сомнительным.

— Спасибо, Уэллоу, вы очень благоразумно поступили. Я с ней поговорю. Позовите меня, когда придет доктор.

Библиотека оказалась заперта снаружи. Маркус повернул ключ в замке и вошел, готовый ко всему.

У окна стояла женщина — высокая, стройная, пожалуй, слишком худая, одетая в простую темную накидку и темное же платье. Ее шляпку нельзя было назвать ни роскошной, ни убогой. Словом, выглядела она опрятно, но скромно. Подойдя ближе и заметив, как плотно она сцепила руки и как неестественно прямо держит спину, Маркус понял, что незнакомка сильно волнуется.

— Дворецкий велел мне подождать лорда Стейнгейта. Это вы? — Ее голос, теплый и сочный, как мед, удивил Маркуса. Светло-карие глаза смотрели на него с тревогой. Притворяется?