Кларисса поджала губы.
– Такого эликсира мне тоже не требуется, – сухо сказала она.
– Тогда чего же вы хотите?
Девушка сглотнула, чувствуя себя беззащитной под прямым взглядом знахарки.
– Мой… мой опекун лорд Фицуорин два месяца назад потерял жену, – сказала она. – Я хочу хоть как-то облегчить его горе.
Матушка Ранильда скрестила руки на груди, и глаза ее сочувственно блеснули.
– Я не продаю такое лекарство, как время, дитя мое, – мягко сказала она.
– Наверное, я плохо выразилась. Я хочу приобрести нечто такое, что поможет лорду Фицуорину переносить скорбь. Такое ощущение, что он заледенел внутри. Он ни слезинки не пролил после смерти любимой жены, но я знаю, что слезы копятся у него внутри и рано или поздно станут непосильным бременем.
Ранильда посмотрела на посетительницу долгим тяжелым взглядом:
– То, от чего взрослый мужчина будет плакать… Такого средства у меня на полках нет. То, что вам нужно, нельзя растолочь в ступке и растворить в питье.
– А что это такое?
– Вы должны найти это средство сами. Дайте руку.
Кларисса замешкалась, но повиновалась. Служанки говорили, что матушка Ранильда умеет читать будущее человека, разглядывая линии на его ладони. Вообще-то, Клариссе не особенно хотелось узнать свое будущее, но любопытство пересилило страх.
Знахарка пару минут изучала ее ладонь, проводя по линиям крепким указательным пальцем и время от времени прищуриваясь.
– Что вы видите? – не выдержав, спросила Кларисса.
– Ты словно тихая вода, – пробормотала Ранильда. – Спокойная и прозрачная, но глубже, чем кажешься. Люди, которые тебя знают, не ценят тебя, а напрасно. А может быть, им только кажется, что они тебя знают. Ты не боишься перемен, но при этом не желаешь меняться. Твои желания лежат в другой стороне.
Кларисса хотела было выдернуть руку, но Ранильда лишь еще крепче ухватилась за нее. Взгляды двух женщин встретились.
– Так или иначе, в грядущем я вижу у тебя мужа и ребенка, – сказала знахарка и нахмурилась. – Однако оба они по другую сторону большой опасности.
– Какой еще опасности?
– Я вижу там огонь, и зависть, и ненависть… И все это произойдет очень скоро.
Кларисса все же выхватила руку и вскочила.
– Сейчас вы жалеете, что пришли, – сказала Ранильда, вновь переходя на «вы», и понимающе кивнула. – Возможно, вы правы, дитя мое, – визит ко мне мог наложить необратимый отпечаток на вашу судьбу. А сейчас ступайте домой и молитесь, чтобы вы успели.
– Куда успела?
Дрожащими руками Кларисса высыпала на стол серебряные монеты и сложила снадобья в принесенную с собой ивовую корзину.
– К остатку вашей жизни на этой земле. – Ранильда смела деньги в кошелек, висящий у нее на плетеном поясе, и резко махнула рукой к двери. – Идите, дитя мое! Торопитесь!
Озадаченная и взволнованная, Кларисса вышла из дома на морозный свет позднего утра. До Олбербери было чуть менее двух часов верхом. Может ли за такое время случиться нечто страшное, о чем предостерегала ее Ранильда?
Сержант подсадил ее в седло. Схватив поводья, Кларисса вывела кобылу на обратную дорогу и взяла такой темп, что у конюха поползли вверх брови.
– Я извиняюсь, миледи, – сказал он, – но земля-то, вишь, больно крепкая, чтобы вот так лошадку-то гнать. Захромает ведь бедняжка к утру, и вся недолга.
Кларисса перевела лошадь с рыси на шаг.
– Очень уж хочется поскорее попасть домой, – пояснила она, – но калечить лошадь я, конечно, не стану.
Она похлопала животное по шее и постаралась сдержать нетерпение. Только что светившее над головой солнце исчезало в хмуром облаке, предвещавшем снегопад. Не исключено, что завтрашнюю поездку придется отложить.
Две мили спустя они встретили на дороге группу людей, гнавших перед собой всевозможную домашнюю живность. Женщины и дети в окружении плетеных клеток со множеством кудахчущих птиц сидели на повозке, запряженной двумя тяжело бредущими волами.
В ответ на вопрос конюха крестьянин, двигавшийся во главе группы, оперся на дубину и махнул рукой в ту сторону, откуда они пришли.
– Валлийцы перешли границу, – сообщил он. – Поедете дальше – аккурат на них наткнетесь.
Сержант тревожно посмотрел на Клариссу:
– Мы можем либо сделать крюк до Шрусбери, либо поехать на север, на Уиттингтон и Освестри.
– А что безопаснее?
Сержант поморщился и, прищурившись, глянул на тяжелое небо:
– Оба пути одинаково опасны, миледи. Если валлийцы сейчас по эту сторону границы, то как раз накроют дорогу в Шрусбери, когда мы на нее выедем, да и дорогу на Освестри, скорее всего, тоже. Так или иначе, надо прорываться.
Перед мысленным взором Клариссы стремительно пронеслась картина: вот матушка Ранильда разглядывает ее ладонь и поспешно выталкивает гостью за дверь.
– Освестри ближе, – решила Кларисса. – Там нам помогут.
Начал падать снег, обманчиво тихий в своем медленном кружении. Но земля была такой холодной, что он быстро нарастал вокруг мягкими рассыпчатыми сугробами. Трудно сказать, что послужило причиной – то ли магия снежинок их загипнотизировала, то ли вообще было плохо видно сквозь снегопад, – но и сержант, ехавший чуть впереди Клариссы, и конюх просмотрели на дороге валлийский патруль, а когда он их заметил, было уже поздно.
Когда Гвин Фицморис въезжал в Уиттингтон, ему было не по себе. В это холодное январское утро замок казался населенным привидениями. Молчала опустевшая деревня. Ни человек, ни зверь не двигались среди домов с соломенными крышами и огородов. Ни одна струйка дыма не поднималась к небу из трубы. Обитатели Уиттингтона покинули свои дома, положившись на милость судьбы.
Фицморис ехал верхом на боевой лошади по главной улице и держал в руке обнаженный меч, на случай если кто-то остался здесь, но в глубине души понимал, что никого не встретит. На его кольчуге играли ледяные отблески. Изо рта вылетали белые облачка пара, и лошадь тоже дымилась, как будто он выехал на ней прямо из адского котла.
– Никого, fy arglwydd[35], – сказал один из лучников, которого Гвин отправил вперед: проверить, не осталось ли в домах жителей. – Все сбежали, едва заслышав, что мы идем.
– Тогда объявим о нашем прибытии, – оскалил зубы Гвин. – Сожгите все дотла!
Факел передавали из рук в руки по цепочке, и наконец кто-то сунул его в солому ближайшего дома. Никто не выскочил в гневе из замка, чтобы остановить разорение, когда огонь начал переходить с одного здания на другое, словно заразная болезнь, а дым стал в изобилии подниматься клубами навстречу снеговым облакам, не давая дышать.
В замке было так же тихо, как и в деревне. Фицморис проехал через ворота на двор, не убирая в ножны заледеневший меч и высоко держа щит, на случай если открытые ворота окажутся зубьями капкана. Но все обошлось. Гвин задумчиво стоял посреди двора. Он некогда обитал здесь на законном основании и понимал, что может претендовать на Уиттингтон, однако вряд ли сумеет сохранить его. Даже Фульк Фицуорин решил, что нет смысла защищать замок, который всегда так много для него значил, а уж куда против него мелкому валлийскому рыцарю. Прежде самым распространенным строительным материалом было дерево. Теперь же, если хочешь что-то сохранить на века, необходимо использовать камень.
По ветру летели снежинки. Черные и серые крупинки сажи перемешивались со сверкающими белыми звездочками. Гвин почувствовал на языке частичку пепла и капельку чистой талой воды. Он спешился, бросил поводья своему спутнику и прошелся между постройками, по двору, где прошло его детство.
Так, любопытно, какие изменения внес Фицуорин? Фрески на стенах зала. Перегородки в покоях. Новое здание кухни с печью для хлеба. Колодец вырыл на другом месте. Прежде чем уйти, нормандцы вынесли все подчистую, так что грабить тут было нечего. Оставалась только ткань на стенах в помещениях донжона, пропитанная столетием кровавой вражды.
– Дай факел! – резко повернулся Фицморис к сопровождавшему его солдату.
Только-только Гвин успел взяться за сучковатую рукоять смоляного факела, как двое солдат из его отряда, которым он приказал перекрыть дорогу, привели пленницу.
Перед Гвином стояла молодая женщина в богатых нормандских одеждах и отороченном мехом синем плаще. Ее лицо пылало от холода и гнева, а в серых глазах горело золотистое отражение факела, который он сам держал в руке.
– Ехала в Освестри, милорд! – доложил по-валлийски один из стражников.