Анастасия Медведева - Ловец

Да, возможно, это было грубо. Но мне нужно понять, кто так настойчиво рвется в мою жизнь? Вдруг, это какой-то сумасшедший или сталкер?.. Или вообще — тайный агент?..

Но тогда как он связан со мной?

Я должна это знать!

— Зачем ты мне помогаешь? — повторяю свой вопрос чуть громче.

— Может, потому что ты мне нравишься? — неожиданно приблизившись ко мне, отвечает парень.

Но я слышу странную злость в его голосе. Я обидела его вопросом? Надоела с расспросами? Или задела какую-то больную тему?

— Я не верю, что могу тебе нравиться, — отвечаю так, как чувствую.

— Да? — парень чуть склоняет голову в сторону, словно рассматривая движение моих губ — потому что глаз он видеть не мог: капюшон мешал, — Почему ты думаешь, что не можешь мне нравиться? — спрашивает он, и почему-то меня бросает в жар…

Не знаю, что стало причиной — то, как изменился его голос на этом вопросе, или то, как близко от меня он находился, задавая этот вопрос…

— Это… это было бы странно, — с чего-то начиная заикаться, отвечаю, вжимаясь спиной в бортик крыши.

— Почему? Ты считаешь себя непривлекательной? — также негромко интересуется парень в маске, а я начинаю чувствовать странное желание… чтобы на нем не было маски.

Что это со мной?..

— Я… я никак себя не оцениваю… мне не до этого, — мое дыхание сбивается, и, кажется, молодой человек это замечает.

— О чем ты думаешь сейчас? — спрашивает он, вновь слегка наклоняя голову вниз.

— О том, что ты слишком близко сидишь… — отвечаю едва слышно.

— Тебя это смущает? — прямо спрашивает он, все также не повышая голоса.

— Я… не знаю, — пытаюсь отвезти взгляд от темноты под капюшоном, но глаза продолжают всматриваться — независимо от моего желания.

— Ты же не веришь, что можешь мне нравиться, — неожиданно усмехается голос из этой темноты.

— Я… — протягиваю, как парень вдруг стягивает вниз респиратор, сокращает дистанцию между нами и накрывает мои губы своими.

Зависаю на несколько секунд, пытаясь понять, что я ощущаю… но мозг быстро выдает защитную реакцию, и вот руки уже сами отталкивают молодого человека, а тело вжимается в бортик крыши так, что спина отзывается болью.

— Ты что творишь? — то ли недоумеваю, то ли отчитываю парня, стараясь делать это шепотом.

— Ты странная. В тебе совсем нет романтики, — выдает этот… (ЭТОТ!..), натягивая обратно свой респиратор.

— Романтики?! При чем тут романтика?! Ты для меня — незнакомый человек! Я о тебе ничего не знаю! Я даже в лицо тебя не видела! С чего я должна позволять тебе целовать себя?! — искренне не понимаю я.

— Точно — странная, — усмехается молодой человек и поднимается на ноги, — не пугайся, это был первый и последний раз. Обычно я никого не принуждаю.

— Обычно? — хватаюсь за его слова, — Но у меня ты вообще не спрашивал!

— Верно. Это было грубо с моей стороны. Прости.

И вновь мне чудится, что он усмехается — но по лицу уже не разглядеть. Слишком темно вокруг.

— Сама спустишься? Или тебе помочь? — склонив голову, уточняет парень в маске.

— Сама спущусь! — тут же выпаливаю, не задумываясь.

— Самостоятельная.

Нет, на этот раз он точно усмехнулся!

Я что, такая смешная?!

— Иди, мир спасай, — огрызаюсь в ответ, но сама тут же начинаю стыдиться своих слов.

А молчание, последовавшее после них, еще больше меня напрягает.

— Я не говорил, что моя задача — спасать мир, — спокойно произносит парень в маске, — более того: «спасение мира» — это далеко не моя задача, — ровно добавляет он.

— Тогда какая у тебя задача? Спасать меня? — спрашиваю в лоб.

— Да, я знаю, тебе это не особо нравится. Но ничего не могу поделать: ты нужна мне живой и невредимой, — уже более холодным голосом отвечает парень, затем разворачивается и уходит, быстро сливаясь с темнотой.

— Что? Живой и невредимой? — удивленно повторяю то, что поразило меня больше всего.

Почему именно живой и невредимой? Чего ему нужно от меня?..

Чуть расслабляю тело и откидываюсь спиной на стену. Прикасаюсь пальцами к губам, вспоминая то, что произошло между нами пару минут назад.

Он поцеловал меня. Что за чушь? Зачем? Неужели Динь-динь была права?.. Но его последние слова… ему явно нужны не "мои ответные чувства", так что дело не в симпатии — несмотря на то, что сам парень в маске пытается убедить меня в обратном.

Странные звуки заставляют меня отмереть и развернуться, вглядываясь в то, что происходило внизу: а там творился полный хаос! Бойцы ОМОНа скручивали тех, кто не успел разбежаться при виде бравых ребят в спец. форме; люди Лина громко матерились, пытаясь объяснить, что не их вязать нужно, а их противники кричали, что те не понимают, с кем связались. Короче, полный кавардак — как обычно в пятницу вечером…

Встаю и иду к лестнице. Чем бы там дело ни закончилось, я должна доработать смену: самое страшное уже произошло, и в клубе, наверняка, остались только самые смелые и самые пьяные — но и от них я буду ждать милости в виде чаевых. А что делать? Я не могу позволить себе махнуть рукой и послать все к чертям. Пусть ипотечный кредит в этом месяце погашен, мне еще много чего нужно купить — а на это нужны деньги.

Так что спускаюсь вниз, стараясь мыслить позитивно… как вдруг останавливаюсь, вспоминая, как он помогал мне забраться наверх — как подсаживал, как придерживал за талию…

А после — как поцеловал меня…

Низ живота стягивает в узел от желания… повторения?..

— Мать, ты рехнулась? — спрашиваю у себя самой, напряженно вцепившись в перила.

Нет, я серьезно рехнулась.

Ведь я даже лица его не видела!

И пусть его губы по ощущениям теплые и мягкие… может, он альбинос вообще, и у него глаза красные!

***

Простите меня все альбиносы!

***

Я ничего против вас не имею! Что за бардак творится е моей голове?!

***

Да и глаза у того парня явно не красные, я же видела, тогда — в первую встречу. Они у него темного цвета: может, темно зеленые, может, карие. Но точно не голубые и не серые…

Осторожно спускаюсь вниз, аккуратно спрыгиваю на асфальт и бреду в сторону клуба.

Неужели я теперь буду постоянно вспоминать об этом?..

Час спустя…

Черт, это вообще когда-нибудь выветрится из моей головы?!

Мычу, зажмурившись и пугая своего коллегу.

— Стася, не нужно так переживать. Это вообще не наша вина, так что чего ты себя коришь? — нахмурившись, спрашивает Даня, натирая бокал до блеска.

— А? — поворачиваю к нему голову, вспоминаю о том, кто он, и что я здесь делаю, и отвечаю, — А… да. Да, нельзя постоянно думать об этом.

— Вот и я про то же! Тем более начальник сам похвалил тебя — что ты вовремя позвонила и вызвала его. А то, что из клуба ушла — так никто тебя не винит: тут такое творилось… я бы и сам тебя прогнал на улицу или спрятал где — если б знал, где ты в тот момент находилась.

— А? — до меня, наконец, доходит, о чем он, и я постепенно включаюсь в разговор, — Я же говорила: я в випке была. А потом решила позвонить директору — когда поняла, что происходит что-то не то…

— А Лин вообще обнаглел, — понижая голос, замечает Даня, — я не расист, но в такие моменты думаю, что Россия — для русских, как бы неправильно это ни звучало.

— У нас многонациональная страна, — дипломатично отзываюсь.

— Он не из Бурятии, не из Хакассии, не из Киргизии и даже не из Якутии. Он из Кореи, — без особого почтения напоминает Даня.

— Я в курсе, — негромко подтверждаю, — и то, что он тебе не нравится, не делает тебя расистом. В первую очередь ты оцениваешь самого человека, а не его национальность — уж я-то знаю, — улыбаюсь ему, помогая с посудой.

Его девушка из Таиланда. Как можно обвинить его в расизме? А Лин и мне не нравится. В отличие от Чону…

— Как думаешь, что тут творилось?

Внимательно смотрю на Даню. Он хоть и общительный, но обычно не такой любопытный. Что же его так зацепило?

— Разборки двух группировок, — отвечаю ровно, погружаясь в важный процесс сортировки бутылок.