Почему я не могу на него злиться? Как глубоко он пробрался в мою душу?
— Ты даже не извинился за то, что обманул меня! — пытаясь зацепиться за свою обиду, вменяю ему в вину.
— Извини.
Вновь простой ответ.
И вновь этот взгляд…
Не могу боль ше…
Притягиваю его за шею и впиваюсь в теплые мягкие губы!
Хотя, что значит — впиваюсь?.. Было бы неверно присваивать лавры инициативы — когда Чону в следующую же секунду прижимает меня к себе, вдавливая в свое тело, и начинает целовать так, словно мои губы — это его воздух.
Не понимаю, как мы оказываемся в спальне: кажется, вот только что были в коридоре — а меня уже укладывают на постель…
Ой! Постель — это рано!!!
— Чону, подожди, — делая над собой усилие и отрываясь от его губ, произношу.
В карих глазах, смотрящих на меня в этот момент, отражается столько всего… что мне приходится ущипнуть себя, чтобы не поддаться им и не продолжить то, что было начато — а вернуть свой неожиданно решивший прогуляться разум на место.
— Что?
Боже, он мог задать этот вопрос менее сексуально?!
Молчу, поджимая губы и не зная, как объяснить, что для меня значит это событие. Да, возможно, я старомодна. Но к своей невинности я отношусь бережно и хочу быть уверена, что тот, с кем это произойдет в первый раз… что он не улетит в Корею, спустя пару недель — или месяц! Как минимум…
Кажется, Чону понимает мои обстоятельства: он прикрывает глаза, сжимает челюсть и откидывается на спину, ложась рядом со мной. Глубоко вздыхает.
Блин, мне его даже жалко…
— Ты не сильно расстроился? — спрашиваю, проводя рукой по его груди.
И вновь — какая-то нереально приятная ткань на ощупь… Из чего сделан его свитер?! Из нитей, сотканных маленькими гномиками — из пушистых облачков?!
— «Расстроился» — не то слово, которое было бы здесь уместно… — протягивает Чону, проводя рукой по своему лицу, а затем запуская ее в волосы.
Затем он замечает, как я трогаю его свитер, переводит взгляд на мое тело и…
— Оденься немедленно, — отворачиваясь, требует от меня, — я не могу больше смотреть на этих заек на твоей пижаме!
— А что с моими зайками?.. — нахмурившись переспрашиваю; смотрю на свои шорты.
— Ащщ! — откинув голову и зажмурившись, шипит Чону.
Знакомые звуки… в дорамах персонажи тоже так делали периодически…
— Тебе что-то не нравится? — припоминая, в какие именно моменты герои это произносили, спрашиваю взволнованно.
Чону резко поднимается, буквально закутывает меня одеяло, спеленав по рукам и ногам, и останавливается, нависнув сверху:
— Вот, теперь все нравится, — произносит он.
А затем улыбается.
Оййй… кажется, мое сердце мне уже не принадлежит…
— Ограничив меня в движениях, ты не добьешься моего согласия бездействовать. Молчание. Улыбка медленно сползает с лица Чону…
Черт, как это вообще вырвалось из моего рта? И почему именно сейчас?!
— Мы не сможем договориться по этому поводу? — спрашивает мой кареглазый идеал уже намного более спокойным, я бы даже сказала, деловым голосом.
— Я не рвусь на передовую. Я всего лишь хочу знать высоту волны и понимать ее направление. А ты хочешь проворачивать все дела за моей спиной. Это неправильно. И это тем более неправильно, если учитывать, что с Пином ты столкнулся из-за меня, — отвечаю, продолжая лежать, обездвиженная одеялом.
— С Пином я столкнулся бы в любом случае, — спокойно парирует Чону, выпрямляясь и глядя на меня сверху вниз, — твое знакомство с ним стало одной из причин моего выбора, если можно так выразиться. И прежде, чем мы начнем серьезный разговор, я бы хотел понять, чего ты хочешь?
— От кого? — нахмурившись, уточняю.
— Не от кого… от ситуации в целом, — поясняет Чону, — у меня есть своя цель, и с тобой она никак не связана. Поэтому мне нужно понять твои мотивы. Твои настоящие мотивы.
— Я тебе уже говорила: я хочу узнать, что такого сделал мой отец, из-за чего господин Кан взял меня под свое крыло. Хочу отыскать истоки этой благодарности… А теперь, когда я знаю, что папа не сбивал того человека
— конечно, я хочу, чтобы с него сняли все обвинения. Но для этого нужны доказательства. И почему-то мне кажется, что у меня получится найти их, если мы с тобой будем действовать сообща, — внимательно смотрю на Чону.
Мы никогда не говорили об этом, но мне кажется, что цель его приезда в Россию как-то связана с тем случаем три года назад… Иначе он не стал бы разбираться в этой ситуации: зачем ему копаться в чужом грязном белье? Зачем подбираться к Лину и защищать меня, дочь убийцы, привлекая к себе внимание телохранителей сына господина Кана?
— Лин вряд ли расскажет тебе все, как есть — решись ты задать вопрос напрямую… а других вариантов поиска правды в твоем случае я просто не вижу, — отводя взгляд, серьезным голосом произносит Чону.
— Ты хочешь сказать, что я совсем бесполезна? — напрягаясь, уточняю.
— Мои способы вести расследование тебя… не порадуют, — Чону поднимается с кровати, не глядя на меня.
— С чего ты взял, что знаешь меня? — еще больше напрягаюсь.
— Для достижения своей цели я буду использовать все, что подвернется под руку. И я не хочу, чтобы под эту руку подвернулась ты, — четко произносит Чону и, наконец, поворачивается ко мне.
— Ты думаешь, что этим можно меня напугать? Почему ты решил, что я настолько глупая, что не поняла своего положения? — искренне удивляюсь я.
— О чем ты? — теперь приходит черед Чону напрягаться.
Выпутываюсь (не без его помощи) из одеяла и сажусь на кровати.
— Я прекрасно осознаю, что меня не просто «защищают». Ты делал это намеренно, желая привлечь внимание Лина. Ты использовал меня. И, как видишь, я все еще тут — сижу на кровати рядом с тобой и веду беседу, а не бегаю по набережной с криками «Ах, он — предатель! Я ему совсем не для этого нужна!», — поясняю спокойно, — То, что произошло между нами, не имеет никакого отношения к нашим целям. Наши чувства… они — отдельно. Есть дело, и мы должны его завершить. Ты сам сказал: я должна увидеться с отцом и задать ему несколько вопросов. Я согласилась это сделать. Более того, эта мысль пришла мне раньше, чем ты ее озвучил. Так что я не очень понимаю, почему теперь ты хочешь отстранить меня от всего. Я не фарфоровая. И я могу быть полезна. Пусть не в разговоре с Лином, но хотя бы в разговоре со своим собственным отцом. Ведь тебе необходимо спросить у него что-то очень важное, я права?
— Вижу, тебя задела мысль о собственной бесполезности…
Швыряю в него подушкой. Еще бы она меня не задела!
— Я тебя услышал. Но хочу, чтобы и ты услышала меня: рисковать собой без причины — просто глупо. И если в случае с походом в тюрьму этот риск — оправданный, хотя я могу сказать честно: мы растревожим осиный улей… то в случае с твоим желанием участвовать во всем и быть в курсе всего — это просто недопустимо. Тебе лучше не привлекать к себе внимание ненужных людей. Среди них есть куча скорых на расправу засранцев, которые не пожалеют тебя, окажись ты не в то время и не в том месте.
— Хорошо, я могу не участвовать. Но я должна знать, что происходит, — уперто повторяю.
— Ты уверена?
Этот вопрос Чону меня настораживает. Я даже машинально подтягиваю к себе одеяло, не очень понимая, от чего именно сейчас пытаюсь защититься. От правды? Или от Чону, произносящего этот вопрос таким голосом?
— Я хочу сказать… — молодой человек опускает взгляд вниз и некоторое время подбирает слова, — скоро ты выяснишь, что твой отец — не убийца. Я уверен, что он не станет врать тебе, когда ты задашь вопрос в лоб. И этот груз, наконец, упадет с твоих плеч. Но нужно ли тебе знать, как твой отец связан с господином Каном? Нужно ли тебе влезать в это болото? Оно затягивает — а ты совсем беззащитна. Иногда лучше не знать всего.
— Ты предлагаешь мне не разбираться в том, кто убил того человека? — медленно уточняю.
— Я предлагаю тебе хорошенько подумать, что тебе даст это знание.
Внимательно смотрю на Чону.
Он предостерегает меня. Но от чего?
— Я… — начинаю, было, но Чону меня перебивает:
— Твой отец в свое время сделал выбор. Найди в себе силы принять это решение.