Думая, что, может быть, она смогла бы стать чем-нибудь полезной неугомонному школяру, она приблизилась к сержанту, который выстраивал свой отряд.
– Что вы собираетесь делать с пленником, сержант? – спросила она.
Человек обернулся, посмотрел на нее, потом, по-видимому, удовлетворенный осмотром, улыбнулся и пожал плечами:
– То, что делают обычно с ему подобными, когда они слишком шумят, мой юный дворянин: посадить прохладиться. Ничто так не остужает горячую голову. Камера, чистая вода и черный хлеб в подобных случаях творят чудеса.
– Вода и черный хлеб? Но он такой худой…
– Как и все мы! Мы же несколько недель умирали с голоду, когда монсеньор коннетабль вошел в Париж. Черный хлеб все-таки лучше, чем совсем без хлеба. Эй, вы! Вперед!
Катрин с грустью смотрела, как удаляется нескладная фигура.
Когда они наконец прибыли к подступам Сен-Мартен-де-Шан, там было огромное скопление народа. Настоящая человеческая река билась в стены монастыря, сдерживаемая на улице Сен-Мартен кордоном солдат, загородившим улицу и мешавшим подойти к центральному входу.
Люди переминались с ноги на ногу в грязи, даже не пытаясь прорвать заслон.
Всадники же могли плыть в этом людском море, в котором слышались недовольные крики тех, кому приходилось подаваться в сторону, чтобы избежать лошадиных копыт.
Катрин и Беранже поехали прямо на солдат, за которыми были заметны выставленные в полном порядке шеренги, боевые знамена, рыцари в доспехах и священники в парадном облачении. Яркие цвета рыцарских плащей с гербами, плюмажи смешивались с черными и фиолетовыми цветами ряс священников.
Катрин смело обратилась к офицеру, следившему за цепью:
– Мне нужно видеть монсеньора коннетабля, – сказала она высокомерно. – Я графиня де Монсальви, и я бы желала, чтобы мне дали дорогу, так как я прибыла издалека!
Офицер подошел, нахмурил брови и сказал недоверчиво:
– Вы женщина? – Он с изумлением рассматривал тонкую фигуру, покрытую пылью и укутанную в плащ, сильно пострадавший от непогоды.
– Утверждаю, что я та, кем являюсь: графиня Катрин де Монсальви, знатная дама, приближенная королевы Сицилии! Если вы мне не верите…
Быстрым движением она откинула назад свой шелковый капюшон, закрывавший голову. Золотые ее косы, оплетенные вокруг головы, словно загорелись на солнце. Потом, сорвав правую перчатку, она протянула офицеру руку, на которой горел изумруд с гербом королевы Иоланды.
Эффект был магическим. Офицер снял каску и поклонился с такой грацией, какую допускал его железный панцирь.
– Соблаговолите извинить меня, мадам, но распоряжения монсеньора весьма определенны, и я должен сохранять бдительность. Тем не менее я прошу вас отныне видеть во мне человека, готового вам служить. Я Жиль де Сен-Симон, лейтенант коннетабля, и готов исполнять ваши приказания…
– Это не приказание, но только просьба, мессир, – сказала она с улыбкой, сразу завоевав расположение своего собеседника. – Дайте мне проехать!
– Конечно. Но вам надо спешиться и доверить ваших лошадей моему человеку. Эй вы, дорогу!
Солдаты, державшие алебарды наперевес, отступили, давая пройти вновь прибывшим. Лейтенант галантно предложил путешественнице руку, помогая сойти с лошади.
– Вам придется запастись терпением, мадам. Вы не сможете немедленно подойти к коннетаблю. Процессия собирается в церкви и не замедлит появиться.
– Я подожду, – сказала Катрин. – Но мне сказали, что на церемонии присутствуют все капитаны. Не могли бы вы мне сказать, где находится мой муж?
Устремив глаза на войсковые кордоны и на группы офицеров, она не смотрела на своего собеседника и не видела, как он нахмурил брови.
– Капитан де Монсальви? – проговорил он наконец после короткого молчания. – А разве вы не знаете?
Она повернулась к нему, пристально, с внезапной тоской посмотрела в его лицо, и у нее вдруг сразу пересохло горло.
– Что? Разве с ним что-то случилось? Он не…
– Умер? Нет, мадам, избави Бог, даже не ранен, но…
Вздох облегчения вырвался из груди молодой женщины. За одну секунду она успела подумать о худшем: о вражеской стреле, о страшном ударе цепи или топора, раздробившем каску, о коварном яде Гонне, прибывшем раньше, чем они ожидали… Она почувствовала, как вся кровь внезапно прилила к сердцу. Но Сен-Симон уже спешил исправить свою оплошность:
– Как вы побледнели! Неужели я вас так напугал? Тогда, ради Бога, мадам, умоляю, простите меня, но я совершенно искренне думал, что вы знаете…
– Но я ничего не знаю, мессир, совсем ничего! Я только что прибыла из Оверни! Так что расскажите мне…
Внезапный гул колоколов монастыря оборвал ее на полуслове. Колокольный звон был таким мощным, что на минуту все оглохли. В то же мгновение двери со скрежетом открылись, показывая внутренний двор и целое море свечей, которые несли монахи со спущенными капюшонами, скорбные, как кающиеся грешники.
Процессия приблизилась, пройдя серый каменный свод.
Катрин, поднявшись на носки, пыталась отыскать глазами коннетабля и его капитанов в надежде увидеть своего мужа.
Но кортеж победителей еще не вышел из старой церкви. Появился прево Парижа, мессир Филипп де Тернан, которого она узнала с первого взгляда. Высокомерный, со взглядом, витающим поверх голов презренной толпы, он нес герб Филиппа Бургундского.
Медлительность процессии раздражала Катрин, и, поскольку колокола на минуту прекратили свой оглушительный звон, она опять повернулась к своему новому знакомому:
– Скажете вы мне, наконец, что произошло с моим супругом?
– Подождите немного, госпожа, нам здесь не удастся поговорить, и потом, кажется, я уже и так много сказал…
Он явно раскаивался, но молодая женщина больше была не в силах оставаться в неведении.
– Без сомнения, мессир! – подтвердила она холодно. – Но вы слишком много сказали, чтобы не договорить до конца. И если вы не хотите, чтобы я сейчас бросилась к монсеньору коннетаблю и, пренебрегая процессией, учинила ужасный скандал…
Сен-Симон изменился в лице.
– Вы этого не сделаете!
– Сразу видно, что вы меня не знаете. Но я сжалюсь над вами: ответьте только на два вопроса. Первый: мой супруг в настоящее время находится в этой церкви вместе с другими капитанами, сопровождающими коннетабля?
– Нет!
– Где он?
Молодой офицер сглотнул, бросил умоляющий взгляд на колокол, как если бы надеялся, что новая волна звона опять помешает ему говорить. Но ее не последовало, и он решился.
– В Бастилии! Уже две недели. Но не спрашивайте меня, почему. Только монсеньор коннетабль может вам ответить, – поспешил он добавить. – И, ради Бога, помолчим! Там монахи, они на нас косо смотрят.
Но ему и не требовалось призывать молодую женщину к молчанию. Эта новость лишила ее дара речи. Арно в Бастилии? Арно арестован? И, видимо, по приказу коннетабля? Это было немыслимо, невообразимо! Какое он мог совершить преступление, чтобы заслужить это?
Она почувствовала себя пленницей этих солдат, этих нотаблей, которые теперь величественно проходили перед ней в своих длинных алых одеждах с вышитым на плече кораблем, гербом города. Она повернула голову, ища выход, чтобы бежать к Бастилии, где она могла хоть что-нибудь узнать.
Но, повернув голову, она встретилась со взглядом Беранже. Юноша был на удивление спокоен.
– Вижу, вас нисколько не волнует судьба вашего господина?! – буркнула она сквозь зубы. – Вы знаете, что такое Бастилия?
– Очень прочная тюрьма, – ответил паж. – В высшей степени плачевно, что в ней находится мессир Арно, но в меньшей степени, чем вы о том думаете, госпожа Катрин.
– И почему же?
– Потому что ему нечего особенно опасаться Гонне д'Апшье. Ведь даже если бастард прибыл раньше нас, он не мог добраться до нашего сеньора, до этой Бастилии, где он находится уже две недели… И на том спасибо!
Логика пажа немного успокоила Катрин. Замечание было справедливым, и после всего, если Арно, чей безудержный характер не был для нее секретом, вызвал гнев коннетабля, по меньшей мере этот гнев не должен стоить ему головы.
– Я полагаю, – добавил паж, – что вам легко можно получить объяснения. Каждый знает, как к вам относятся при дворе. Достаточно только немного терпения… до конца церемонии.
– Смотрите! – шептал Сен-Симон. – Вот коннетабль!
– Он крестный отец моей дочери, я его давно знаю, – сухо отрезала Катрин.