- Силясь быть хорошим ты оказываешься в дураках.
- Вирхиния!..
- Но это же правда, прискорбная правда… И я видеть тебя не могу таким слепым. Я этого не
выношу, я до смерти страдаю, потому что ты узнаешь всю правду, но я боюсь, что ты мне не пове-
ришь, сочтешь меня скверной клеветницей…
- Ты отлично знаешь, что этого не может быть, Вирхиния. Не соблаговолишь ли ты оставить, наконец, этот драматический тон?.. Ты ребенок, очаровательная малышка, которую я люблю, как се-
стру. Я не хочу, чтобы ты грустила и тревожилась, огорчалась из-за чего-то. Я твой старший брат и по-
могу тебе стать счастливой.
- Я не могу быть счастливой, пока ты…
- Пока я – что?..
- Ничего… Ничего…
- Опять эти слезы?.. Но, малышка… Ты хочешь остаться такой плаксой?.. Ну, будет, будет, дай
мне руку и пойдем обратно в оружейный зал… Возьмем пару бокалов портвейна “Опорто” и ты по-
обещаешь мне не грустить снова…
- Единственное, что тебя интересует – убрать меня с дороги и успокоить…
- Но, Вирхиния…
- Я отлично это понимаю. Я и сама бы ушла… Но я же страдаю, мучаюсь не ради себя, а ради
тебя, Джонни...
- Ради меня?..
- Ради тебя, Джонни, ради тебя… ведь ты ничего не знаешь, а я не могу никому ничего расска-
зать.
- И что ты хотела мне рассказать?..
- Нет-нет… Это – бесполезно; ты никогда мне не поверишь.
- Знаешь что, ты заставляешь меня беспокоиться?..
43
- Ты обеспокоен – это самое лучшее, что могло с тобой произойти, так тебя не одурачат.
- Кто старается меня одурачить?..
- Она.
- Что ты говоришь?.. На кого ты намекаешь?..
- Она для тебя лишь одна. Женщина, которой ты вручил свою жизнь и душу: Вероника, если хо
чешь, чтобы я выразилась более ясно.
Джонни побледнел, но еще сильнее содрогнулся более опечаленный и гораздо сильнее обеспо-
коенный и потрясенный до глубины души, Деметрио де Сан Тельмо.
Его рука опустилась в карман, судорожно извлекая тот шелковый квадратик, окаймленный тон-
чайшим кружевом, тот женский платочек, который он откопал среди вещей своего брата, с инициалом
– крупной, изящной буквой “В”, похоже, слишком ясно укаэывающей ему путь…
Джонни резко вскочил на ноги. Через мгновение он почувствовал порыв уйти от Вирхинии, не
слушать ее больше, но острое тоненькое жало ревности проникает в его душу, отравляя ее, и удержи-
вает его против воли.
- Вот уже несколько дней ты пытаешься сообщить мне что-то о Веронике… Однако не гово-
ришь и половины слов. Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, лучше будет, если ты ни-
чего мне не скажешь!..
- Ты не знаешь, что бы я отдала, лишь бы заставить себя замолчать, но совесть не оставляет ме-
ня в покое… Ох, Джонни!.. Джонни!.. Ты прав, лучше бы я ничего тебе не говорила … В конце кон-
цов, не я должна рассказывать.
- Подожди, Вирхиния, подожди…
- Нет, Джонни, нет…
- Ну. Говори же. Говори.
- Ты никогда не простил бы меня, возненавидел бы, если бы я была виновна в том, что сделала
она…
- В чем, что она совершила?..
- Лучше мне замолчать.
- Нет. Теперь ты не замолчишь… Ты уже слишком много сказала. Когда намекают на вещи так, как только что сделала ты, нет лучшего пути, чем незамедлительно и откровенно рассказать все.
- Я не скажу!..
- Скажешь, потому что я приказываю тебе.
- Ох, Джонни! Не сжимай меня так… Ты делаешь мне больно…
- Извини меня. У меня не было такого умысла, но мне нужно, чтобы ты сказала… Что тебе из
вестно о Веронике?.. Неужели она – невеста Деметрио де Сан Тельмо?..
- Если бы только это…
- Если бы только это, что?.. Заканчивай. Это и что еще…
- Нет, Джонни… С Деметрио – ничего, совсем ничего, насколько мне известно. Только то, что
ты видел – больше ничего. Ах, Джонни, милый!.. Ты мне, как брат. Я и раньше говорила это, да ты и
был мне братом, я не могу молчать, но и говорить тоже не могу… Ты потребовал бы у нее отчет, зате-
ял бы скандал… Об этом узнали бы дядя с тетей… было бы ужасно!..
Джонни выпрямился, глубоко дыша, чтобы сдержать охватившие его чувства; он – очень бле-
ден, холодный пот выступает на его висках и руках…
- Не хочешь ли ты оказать мне любезность, выражаясь яснее?.. Что с Вероникой?..
- Если я скажу, ты подумаешь, что я клевещу на нее.
- Ничего я не подумаю. Говори.
- Ох, Джонни… Джонни!.. Чтобы я все рассказала, ты должен дать мне честное слово, поклясть-
ся мне… Да. Поклясться жизнью своих родителей, что ни Вероника, ни они никогда не узнают, что
это я сказала тебе правду…
- Какую правду?..
- Правду о Веронике…
- И какая она?.. Я жду. Прежде чем обвинять ее, надеюсь, что ты будешь очень уверена в ее
44
виновности, и у тебя будут доказательства, которые ты сможешь предъявить.
- Я не обвиняю ее, Джонни…
- Тогда что же?..
- Ничего… ничего… Лучше бы я не говорила…
- Теперь ты должна говорить, даже если не хочешь. Сейчас я должен узнать всю правду… В чем
ты намеревалась обвинить Веронику?..
- Я ее не обвиняю, и у меня есть доказательства…
- Доказательства чего?..
- Того, что порядочный мужчина не должен на ней жениться.
- Что?.. Что ты сказала?..
- Джонни, ты ломаешь мне руки!.. Отпусти меня!..
- Ты свободна!.. Но в последний раз… говори!..
- Я не скажу ни слова, если сначала ты не поклянешься мне в том, что Вероника никогда этого
не узнает, что ты ничего не скажешь тете Саре и не причинишь ей никаких страданий… Поклянись
мне в этом, Джонни… Поклянись!
- Хорошо!.. Клянусь. Но и ты поклянись мне, что не скажешь ничего, что было бы неправдой.
Поклянись, что докажешь мне все, о чем говоришь… и больше не будешь плакать!..
Вирхиния вытерла слезы, и опять дьявольская вспышка пронзает ее зрачки. И теперь уже она в
тревоге и отчаянии крепко цепляется за руку Джонни…
- Идем в глубь сада, где никто не сможет нас услышать. Здесь через несколько секунд может
появиться она. Нас могут увидеть, услышать… я доверю тебе это, Джонни, но только ты должен это
слышать, только тебе я могу это сказать, чтобы спасти тебя от плохой женщины. Потому что я люблю
тебя, Джонни… Потому что люблю!..
На миг испуг промелькнул в карих глазах Джонни. Быстро и обеспокоенно он смотрит по сто-
ронам. Затем его окаменевшая от тревоги и волнения рука яростно сжимает локоть Вирхинии, таща ее
насквозь через цветочные клумбы туда, где, как он надеется, никто их не увидит, и не услышит. Одна-
ко Деметрио де Сан Тельмо идет следом за ними в сотню раз более дрожащий, бледный и подавлен-
ный от тревоги, чем сам Джонни. Его душа истерзана еще больше в предчувствии того разоблачения, которое, думается ему, он уже предугадал…
- Говори…
- Джонни… Если бы ты знал какой жертвы мне это стоит. Только ради тебя я была способна
пойти на такое…
- Вирхиния, ты только что говорила.
- Сейчас я вижу, что тебе ничего не важно: ни моя боль, ни мои страдания, ни мои слезы… ни
даже моя любовь…
- О-о-о-ох, Вирхиния!..
- Теперь я знаю, что она для тебя – весь мир; все остальное ты не видишь и не слышишь, тебя
ничто другое не волнует…Ты – слепец, безумец… Ты способен закатить скандал, выспрашивая ее, так
что тетя с дядей все узнают.
- Я уже дал тебе честное слово – молчать!.. Что ты еще хочешь? Что тебе еще нужно?.. Ты изде-
ваешься надо мной…
- Джонни, любимый…