- Да что Вы говорите?..

- Я слишком хорошо его знаю. Когда он не пьет, он не такой уж плохой, он умеет дружить и

сдерживать свои слова. Ну, давайте… здесь уже находятся люди, которые должны перенести Вас.

Хайме разрешил мне, чтобы я уложила Вас на самую лучшую кровать… Отсыпайтесь, отдыхайте…

Отдых – вот, что Вам необходимо. Понятно, что все это достаточно бедное для Кастело Бранко…

- Кастело Бранко!..

- Когда недавно выйдя замуж, я была в Рио, я видела особняк. Это – самый прекрасный из всех

домов на холме, из белого мрамора, с чудеснейшим парком… Вы жили именно там?

- Да, Адела… именно там.

- Вы – племянница дона Теодоро, его любимая племянница… Как раз вчера вечером, когда я за-

кончила перекладывать вещи в шкафах и приводить комнату в порядок, я перелистывала старые жур-

налы и увидела Вашу фотографию… Там – фотографии на двух страницах. Вы – верхом на лошади, Вы – в бальном платье, а также – в фехтовальном костюме с рапирой, верно?..

Череда воспоминаний завертелась в калейдоскопе мыслей, оживляя картины прошлого. На

мгновение Вероника забывает о доме Ботелей, о присутствии радушной простушки Аделы, о двух

рослых, крепких индейцах, с невозмутимостью бронзовых статуй ожидающих рядом, чтобы перене-

сти ее. Перед ее мысленным взором – парк, фонтаны, помпезные мраморные стены, флигель оружей-

ного зала и тот самый фехтовальный поединок, на котором она заметила ненависть, появившуюся в

серых глазах Деметрио…

Это было несомненно – он питал к ней отвращение, ненавидел ее. Его любовь и поцелуи были

144

игрой, фарсом, подходящим для его ненависти, этой необъяснимой ненависти к ней. Этот фарс приго-

дился, чтобы вырвать ее из родного гнезда, отравить душу Джонни, чтобы лишить ее расположения и

привязанности Теодоро де Кастело Бранко. Этот фарс помог ему в глуши чащоб Матто Гроссо сделать

из нее ту, кем она стала: обиженная дурным обращением жена, исключительная личная собственность

жестокого грубияна.

- Что с Вами?.. Вам хуже?.. Вам еще больнее?.. Мой Хайме оставил мне несколько таблеток, чтобы Вы приняли их, если боль усилится… Конечно, это легкое снотворное, Вы долго проспите по-

сле того, как выпьете их.

- Дайте их мне, Адела… Мне стоит забыться еще на несколько часов… Кастело Бранко…

Джонни… Бедный Джонни!.. Если бы ты только знал!..

***

Если бы Вероника не только вспоминала, если бы ее мысли одним необычайным скачком мог-

ли бы на самом деле перенести ее в особняк Кастело Бранко, она заметила бы огромную разницу. Те-

перь вэтих залах не играет музыка, под позолоченной крышей столовой не накрывается большой стол

к обеду, не течет шампанское, открытое проворными и умелыми руками слуг, одетых в ливреи... Мол-

чаливый парк, приглушающий свет, льющийся с высоты. А в правом крыле особняка вся жизнь, ка-

жется, сконцентрировалась трех комнатах, образующих личные апартаменты Джонни: салончик, где

ожидают несколько друзей; кабинет, где собираются на консилиум самые лучшие медики Рио и спаль-

ня, где лежит в кровати изможденный, исхудавший, сгорающий от продолжающейся уже много дней

лихорадкиДжонни. Наследник знатного дома один на один, на равных борется со смертью.

- Теодоро… Они уже ушли?..

- Консилиум все еще продолжается. Но доктор Ортега только что поговорил со мной.

- Они дают надежду?

- Да, наконец-то обнадеживают… Наконец-то!..

Дон Теодоро опустился на стул, и Сара кладет на его поникшую голову свою дрожащую ру-

ку… Они находятся в самом дальнем конце спальни Джонни, достаточно близко от кровати, чтобы не

упустить ни единого движения любимого сына, но довольно далеко, чтобы иметь возможность сво-

бодно разговаривать… Рядом с кроватью дежурит сиделка.

- Что сказал тебе Ортега?..

Кроме того, что он – величайший медик, он еще и друг. Для него не является секретом это

большое горе, эта ужасная боль, от которой мучился Джонни, и именно ей он приписывает бóльшую

часть болезни…

- Конечно, Джонни сильно страдал, но если бы он не начал пить, как сумасшедший, ничего бы

этого не случилось.

- Кто знает… кто знает!.. Не то, чтобы я хотел оправдать его, но этот удар был для него слиш-

ком сильным.

- Кажется неправдой, что рядом с таким ангелом, как Вирхиния…

- Он любил Веронику.

- Ну и что?.. Немного желания – и можно приказать себе послать эту любовь куда подальше.

- Как легко это сказать, Сара!.. Джонни был бы очень счастлив, женившись на Веронике…

- Я так не думаю. Славную услугу оказала она инженеру сан Тельмо.

- От нее не было никаких известий?..

- До сих пор – ничего… Неблагодарная!..

- Она уехала отсюда такой грустной… В последнее время, я был груб и несправедлив с ней.

- Я не заметила, чтобы ты делал что-то особенное. Кроме того, глупо, что ты волнуешься по пу-

стякам, когда Джонни находится в таком состоянии... Этого нам не достаточно?..

- Одна боль не успокаивает другую… настолько связаны в моем сердце и душе Джонни и Веро

ника!..

- Уж я-то это знаю, знаю!.. Но то, что произошло, что случилось… Не стоит продолжать тер

145

заться тем, что не имеет решения. Я понимаю, что Вероника была для тебя дочерью, но дочь, или пле-

мянница, она вышла замуж и уехала. С нами осталась Вирхиния, этот ангел – Вирхиния… Если бы

только Богу было угодно, чтобы сердце Джонни склонилось к ней!..

- Позволь бедному сердцу Джонни успокоиться… Взгляни, кажется он приходит в себя. Ты не

хочешь оставить меня с ним наедине?..

- Да, я пойду ненадолго к Вирхинии. Она так опечалена и так озабочена этой болезнью брата, что ни ест, ни спит. Как бы ей не стало хуже от своей болезни…

- Ее болезнь весьма необычная, о ней я тоже поговорил с доктором Ортега…

- И что он тебе сказал?.. Что она очень больна?..

- Нет, наоборот… Мы поговорим после. Ступай к ней, если хочешь. Джонни очнулся.

- Поговори с ним и подумай, что влюбиться в другую женщину – это самое лучшее, что могло

бы с ним произойти…

Сара ушла.

Дон Теодоро подошел к кровати. Огромные глаза Джонни приоткрываются, рассматривая от-

ца.

- Папа…

- Я здесь, сынок… Ты лучше себя чувствуешь?

- Думаю, да.

- У тебя болит голова?..

- Сейчас совсем чуть-чуть, почти не болит…

- Думаю, все самое худшее – уже позади, сынок, родной мой. Не так давно я разговаривал с док-

тором Ортега и он наконец-то успокоил также и твою мать…

- Да… мама… Где она?.. Я хочу ее видеть.

- Попозже увидишь… а также и Вирхиню. Все зависели от тебя.

- А Вероника?.. Было от нее письмо, телеграмма?.. Где она?.. Как она?..

- Известия из Матто Гроссо задерживаются…

- Но как же так?..

- Не прошло еще и полных трех недель, как они уехали. Они, должно быть, все еще в дороге…

- Пошли телеграмму в Куйабу. Отправь телеграммы во все отели…

- Я уже послал.

- И что же?.. Что?..

- Ничего, сынок… Теперь нужно ждать ответ и подумать сейчас о чем-то другом…

- О чем-то другом?..

- О других вещах, не о Веронике, сынок.

- Ты уже не любишь ее, она уже не имеет для тебя никакого значения…

- Она имеет для меня еще большее значение, чем я сам бы этого хотел. Но есть вещи, которые

невозможно изменить. Я и не думаю отказываться от нее, я всегда буду готов сделать для нее что бы

то ни было, но нужно иметь терпение. Нам не подобает злиться на сеньора Сан Тельмо из-за наших

чрезмерных переживаний…

- Ты говоришь о нем так, будто он стал для тебя важнее кого бы то ни было.