— Давай, малыш. Мы уходим, мы уходим, — говорит она, выводя его из гостиной в прихожую.
Я бегу за ними и вижу, как Миранда хватает ключи от своей машины и пальто. Хэймиш уже плачет, и она берет его на руки.
— Что ты делаешь? — кричу я, несясь за ней.
Она быстро выбегает на улицу под дождь, и я прямо за ней, мои голые ступни погружаются в холодную грязь, и я практически поскальзываюсь, пока она бежит к седану.
Она несерьёзно. Она не может так поступить.
Я хватаю ее за руку, когда она кладёт Хэймиша на переднее сиденье и закрывает дверь. Там нет детского кресла - оно в доме, домработница чистила его, после того, как днём Хэймиш пролил на него молоко.
— Ты не можешь забрать его! — кричу я сквозь ветер и дождь.
— Отпусти меня! — визжит она, пытаясь вырваться. — Я забираю его у тебя, ты, ублюдок.
— Нет, послушай меня! — Сильнее хватаю ее руку. Хэймиш рыдает в машине, дождь скользит по стеклу. — Ты не думаешь. Ты выпила. Сейчас гребаная гроза, и тебе нужно его автокресло. Просто послушай меня!
— Если ты не отпустишь меня, — закипает она, — я расскажу всем, что ты бьешь меня, и ты никогда снова не увидишь сына. — Она прижимается ближе ко мне, пытаясь доказать свою позицию, и мои пальцы автоматически впиваются в мягкую кожу. — Ты можешь получить свой развод, Бригс. Но ты не можешь забрать его.
— Миранда, пожалуйста. Позволь мне взять автокресло. Знаю, ты злишься, но, пожалуйста, позволь сделать это! Просто позволь мне сделать это. — Мы оба промокли до нитки, и мои ноги медленно утопают в грязи. Я словно погребён под собственным отчаянием. — Пожалуйста, хорошо? Пожалуйста.
Она смотрит на меня, такая пугающая, такая разъярённая. Затем кивает, дождь стекает вниз по ее лицу.
У меня нет плана. Но знаю, я не позволю ей уехать отсюда, не в истерике и не в такую погоду. Я смотрю вниз, как плачет Хэймиш, его лицо розовое в тусклом свете, практически закрытое дождём.
— Дай мне секунду, — говорю я ему. — Папочка сейчас вернётся.
Я поворачиваюсь и бегу к дому, задаваясь вопросом, следует ли мне вызвать полицию, если она не успокоится к тому времени, как я возьму кресло. Если...
Звук открывающейся двери машины.
Я останавливаюсь и резко оборачиваюсь.
Она забирается на своё сиденье, хлопая дверью.
— Нет! — кричу я. Пытаюсь бежать, но поскальзываюсь, падая на землю. Грязь разлетается вокруг. — Миранда, подожди!
Как только я поднимаюсь, машина начинает двигаться, но я не ощущаю ни холода, ни дождя, не слышу ветер или двигатель, я просто чувствую страх. Чистый, нефильтрованный, первозданный ужас.
Передние колёса несколько секунд злобно прокручиваются, прежде чем машина разворачивается на подъездной дорожке.
Я начинаю бежать за ней.
Добегаю до машины и хлопаю руками по капоту, глядя на лицо сквозь двигающиеся щётки стеклоочистителя. Ее лицо. Ее унижение. Ее паника. Ее позор.
Его лицо. Расстроенное. Смущенное. Безупречный союз нас двоих. Идеальный маленький мальчик.
Ее лицо. Его лицо.
Стеклоочистители стирают их.
Она включает передачу и набирает скорость, достаточную для того, чтобы решётка радиатора ударила меня по бёдрам. Я быстро прыгаю обратно, пока она не переехала меня.
Переворачиваюсь на земле, откатываясь в сторону, и пытаюсь встать на ноги, пока Миранда разворачивается и ускоряется вниз по улице.
— Миранда! — кричу я. На секунду меня охватывает паника, и я замираю на месте, беспомощный, потерявший надежду.
Но это не так.
Я должен поехать за ними.
Я бегу обратно в дом, хватаю телефон и ключи от винтажного «Астон Мартина» и выбегаю обратно, запрыгивая в машину.
Гребаному куску дерьма надо несколько минут, чтобы завестись и я смотрю на телефон, раздумывая должен ли я позвонить в полицию. Я даже не знаю, нормальный ли у неё уровень алкоголя в крови или нет, я не хочу навлечь на неё неприятности, но если они смогут остановить ее, прежде чем это сделаю я, до того, как она, возможно, причинит вред себе или Хэймишу, тогда мне, вероятно, придётся сделать это. Я должен что-то сделать.
Я знаю, она направляется в дом к родителям, Хардингам, через мост к заливу Сэйнт-Дэвидс. Она всегда туда ездит. Может мне стоит позвонить ее матери. Предупредить их. За это миссис Хардинг возненавидит меня ещё больше, но не сильнее, чем когда Миранда расскажет им, что я сделал.
Наконец машина заводится. Я направляю ее по подъездной дорожке и на главную дорогу, извилистую магистраль, которая ведёт к М-8.
— Бл*дь! — Кричу я, ударяя кулаком по рулю, потому что ненависть к самому себе захлёстывает меня. — Твою мать.
Почему я выбрал сегодняшний вечер, чтобы рассказать все?
Почему я должен был ехать в Лондон?
Почему я должен был выбрать это?
Почему это должно было выбрать меня?
Я задаю себе миллион вопросов, ненавижу себя, что позволил всему пойти таким путём, отчаянно желая сделать все по-другому.
Я задаю вопросы, на которые у меня нет никакого ответа кроме как:
Потому что я люблю Наташу.
Все сводится к этой ужасной правде.
Я люблю ее.
Так сильно.
Слишком сильно.
Достаточно, чтобы заставить меня бросить все.
Потому что я больше не могу жить во лжи.
Но правда не просто ранит, она разрушает.
Огибая Браебурн-понд, дорога резко уходит влево, и под проливным дождём дворники работают настолько быстро, что я почти пропускаю поворот.
Но это невозможно.
Сломанный забор вдоль дороги.
Из-за насыпи поднимается пар.
С того места, где машина вылетела в кювет.
Машина вылетела в кювет.
Я резко ударяю по тормозам, машину заносит на пару футов, и останавливаюсь на обочине.
Не позволяю мыслям забраться мне в голову.
Мыслям, которые говорят мне, что это они.
Это могут быть они.
Но если это они, разум говорит мне, ты должен спасти их.
Я могу спасти их.
Не знаю, как мне удаётся справиться с паникой, но я делаю это.
Выбираюсь из машины, дождь льёт в лицо.
В воздухе пахнет горелым асфальтом.
Водоём неспокойный из-за бури.
Подойдя к краю дороги, я вижу слабый луч фар внизу, неуместный маяк в темноте.
И смотрю вниз.
Мир вокруг меня кружится.
Капот седана врезался в иву, тот же самый капот, на котором несколько минут назад я держал руки, умоляя ее не уезжать.
Машина под углом, опирается на сломанную переднюю часть.
Поднимается пар.
И, несмотря на это, у меня все ещё есть надежда.
Я должен надеяться.
Я кричу, издавая звуки, которые не в состоянии контролировать. Может, я кричу им, а может, кричу о помощи. Я спускаюсь вниз по склону к машине.
Молясь.
Прося.
Умоляя.
Что с ними все будет в порядке.
Что с ними все будет хорошо.
Лобовое стекло полностью разбито, зазубренное стекло окрашено в красный.
Я тупо смотрю на пустую машину.
Затем поворачиваю голову.
К пространству перед капотом.
И траве между машиной и водоемом.
Где в темноте лежат два тела.
Два тела - одно большое, одно маленькое.
Оба искалечены.
Оба неподвижны.
Наступает момент ясности, когда правда доходит до моего сознания.
Моя правда.
Настоящая правда.
И в этот момент я хочу схватить зазубренный осколок стекла, лежащий у моих ног.
И затолкать его себе в горло.
Закончить все до того, как что-то почувствую.
Но это был бы поступок труса.
Поэтому я, спотыкаясь, иду вперед.
Меня тошнит на собственную рубашку.
Сердце парализовано.
Я плачу.
Кричу.
Издаю животные звуки.
Еле волоча ноги, я прохожу мимо Миранды.
К Хэймишу.
Падаю на колени.