Вошла новая дежурная медсестра из утренней смены. Она передвигалась практически бесшумно и, кажется, не потревожила тишину ни единым звуком, когда проверяла жизненные показатели отца, записывала что-то в его медицинской карте и посылала мне виноватую улыбку. Последние несколько дней ничего другого я не видела. Извинения, хмурые гримасы, робкое сочувствие. Я оглянулась на Мэдди, которая дремала, свернувшись в позе эмбриона на крохотном диванчике. Как и я, она отказывалась покидать палату, не считая быстрого захода в душ и смены одежды. Если нашему папе суждено испустить последний вздох, то мы будем рядом, чтобы видеть это.
Мы все еще не обсуждали незримо присутствующего в комнате гигантского слона. Того самого, который так сильно давил мне на грудь, что, готова поклясться, сумел сломать уже пару ребер. Невозможно было дышать полной грудью, зная, как страдает Мэдди. Информация о том, что ее настоящим отцом оказался Джексон Каннингем, была настоящим ударом, обрушившимся нам обеим на головы так, что мы врезались друг в друга. Это знание заставляло нас с сестрой ходить друг вокруг друга на цыпочках, и от пропасти, постепенно расползавшейся между нами, по моей спине бежали мурашки. Мэдди нужна была мне сейчас еще сильнее, чем раньше, но казалось, что она ускользает куда-то, неуверенная больше в своем месте в жизни. Я ненавидела эту неопределенность, и еще больше ненавидела нашу мать за то, что она поставила нас в такое положение.
Единственным плюсом создавшейся ситуации был Максвелл. Он отправил нас сюда на своем личном самолете и отзванивался каждый день. Даже забронировал для нас на месяц гостиницу, расположенную всего в паре шагов от больницы. Наш новый брат продумал все, и благодаря ему вопросов с деньгами не возникало. Внезапно у нас появились лучшие врачи – целые отряды медиков заходили в палату, осматривали нашего отца и изучали его медицинские записи. Они пытались разобраться не только с его неврологическим статусом и понять, функционирует ли еще его мозг, но и выяснить, сможет ли он преодолеть последствия вирусной инфекции – включая не одну, а две остановки сердца, вызванные аллергическими реакциями.
Кое-кто из врачей опасался худшего. До тех пор, пока не прибыли новые команды специалистов, санаторий для выздоравливающих уже списал нашего отца со счетов. Нам сказали, что сделать больше ничего нельзя, и порекомендовали отключить его от системы жизнеобеспечения.
Система жизнеобеспечения.
Отключить аппаратуру, поддерживающую в нем жизнь. Я не могла этого сделать. Если бы я оказалась в подобных обстоятельствах, разве папа сдался бы, махнул на меня рукой, остановил бы машины, накачивающие мои легкие необходимым для жизни воздухом? Да Ад скорей бы заледенел, чем он поступил бы так. Этот человек стоял бы надо мной, не сходя с места и делая мне искусственное дыхание, даже если бы это продлило мою жизнь всего на минуту. И я должна была дать ему такой же шанс.
– Доброе утро, мисс Сандерс, – сказал доктор МакХотти, вытаскивая медкарту отца, висевшую в изножье кровати, и внимательно ее изучая.
Несколько минут он делал какие-то записи, что-то проверял, перелистывал страницы и снова повторял то же самое.
Я встала, вытянула руки над головой и немного прогнулась назад, пытаясь как-то облегчить постоянную боль в позвоночнике, которая появляется, если почти неделю неподвижно просидеть на пластиковом стуле. Спина запротестовала, и я передернулась. Доктор МакХотти покачал головой, глядя на меня поверх очков в черной оправе. Его темные, курчавые, коротко остриженные волосы почти блестели. Они казались мокрыми, и, судя по свежему аромату «Айриш Спринг», доктор недавно вышел из душа. Запах мыла напомнил мне, что сама я пахну отнюдь не ландышами. Я просидела в госпитале два дня подряд. И никакое количество дезодоранта не могло замаскировать амбре, струившееся от моих подмышек.
– Привет, док. Какой прогноз? Есть улучшения?
Я постаралась задать вопрос без особой надежды в голосе, потому что каждый день в течение последней недели доктор в ответ хмурился и молча качал головой. Однако сегодня наступил переломный момент. Я знала, просто знала, что удача наконец-то решила повернуться к нам лицом.
Молодой привлекательный врач обошел кровать, подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Он легонько сжал пальцы, и я едва не застонала от облегчения, которое принесло это мимолетное пожатие. Я была настолько напряжена, что любое прикосновение, даже самое краткое, казалось памятным происшествием.
– Согласно показаниям, этой ночью в какой-то момент легкие вашего отца начали сопротивляться давлению аппарата. Этот небольшой положительный сдвиг может означать, что он будет способен дышать самостоятельно, но я не хочу гнать телегу впереди лошади.
Во всем мире не нашлось бы слов, чтобы выразить мою благодарность за эту крошечную искорку надежды. Вместо этого я бросилась к врачу и размашисто обняла его за талию. Я вложила в это объятие все силы, словно от него зависела моя жизнь. Похоже, доктор не возражал. Вообще-то он обнял меня в ответ. Обхватил меня руками и прижал к груди. Мы стояли там – разбитая, опустошенная женщина и ученый человек, медик, лекарь. Прижимаясь к нему, я мысленно взмолилась, прося, чтобы Бог даровал ему возможность спасти моего папу независимо от того, заслуживал отец спасения или нет. Мне надо было верить, что каждый заслуживает второй шанс. Если папа выкарабкается, я думаю, он согласится со мной. Может, это станет для него «звоночком», показывающим, что его жизнь действительно чего-то да стоит.
Эйфорию единственного приятного момента за всю прошедшую неделю взорвал звонок мобильника. Отскочив назад, я испуганно уставилась в небесно-голубые глаза доктора МакХотти.
– Извините. Просто на меня многое навали… – начала я, но он перебил меня.
– Миа, никогда не извиняйся за то, что тебе понадобилось кого-то обнять. Я вижу, что ты очень сильная молодая женщину, но каждому надо опираться на кого-то. Продолжим молиться о чуде. Через пару часов я снова зайду, чтобы проверить его состояние.
Я кивнула и, развернувшись, увидела Мэдди с прижатым к уху телефоном.
– А, да, она тут, тетя.
Мэдди протянула мне мобильник, смахивая со лба растрепанные светлые пряди. Выглядела она примерно так, как я себя чувствовала – хотя, окажись где-нибудь поблизости зеркало, мое отражение, несомненно, смахивало бы на ремейк «Ночи живых мертвецов».
Медленно выдохнув, я поднесла телефон к уху.
– Какого черта происходит? Ты не отвечала на мои звонки, не села в самолет и уж точно не появлялась в Тусоне, штат Аризона, где тебя ожидал клиент номер девять!
Я попыталась ответить ей, но слова не шли с языка. Надо было извиниться, сказать хоть что-то, но у меня уже просто не осталось сил на переживания.
– Милли…
– Не милькай тут меня! Ты в глубоком дерьме, девочка моя! Если бы ты прочла то, что напечатано в твоем контракте мелким шрифтом, то знала бы, что за неявку на встречу с клиентом ты не только лишаешься своего вознаграждения в сумме сто тысяч долларов, ты еще должна заплатить им сто тысяч неустойки!
Двигаясь настолько быстро, насколько позволяли мне усталые ноги, я вышла из палаты отца и устремилась по коридору к прилегающему к больнице садику. Было еще рано, так что пока там никто не прогуливался.
– Ты говоришь, что теперь я должна какому-то богатому уроду сто тысяч долларов? – прорычала я в телефон.
– Ты что, кричишь на меня?
Ее голос так и сочился ядом и был не менее смертоносен.
– Ты сама нарвалась.
– У меня не было выбора! Папа на смертном одре!
– Значит, ты просто взяла и уехала, не предупредив меня? Миа, если бы я заранее известила клиента, этого можно было бы избежать. А теперь у тебя финансовая дыра величиной в двести тысяч долларов. На твоем основном счету не было достаточно средств, чтобы перевести Блейну месячный платеж.
О нет. Меня начала бить дрожь, ноги подкашивались. Дрожа, я рухнула на ближайшую скамейку.
– Я пропустила платеж… – прохрипела я, едва ворочая языком от страха.
– Да! Я звонила тебе по нескольку раз на дню. В конце концов, мне пришлось связаться с Мэдди, хотя до сегодняшнего дня она не отвечала на мои звонки.
– Мой телефон был выключен. Милли, на прошлой неделе папа мог умереть в любую секунду. Ему все еще до выздоровления, как до луны. Я не могу оставить его.
Я провела трясущейся рукой по волосам и дернула их у самых корней. Внезапный укол боли несколько прочистил мозги, безуспешно пытавшиеся осознать случившееся.