– Я не могу заплатить за тебя, Миа. Большая часть моих средств вложена в бизнес, а остальное я только что вбухала в новое предприятие. Тебе придется поговорить с кем-то из твоих богатых друзей. Может, с одним из тех, кто заплатил тебе экстра? – предложила она, словно это было так просто.
Секс и деньги. Именно так называлась ее игра.
Попросить у Уэса или Алека двести тысяч долларов? Однозначно не вариант. Ни за что.
– Я что-нибудь придумаю.
– И лучше тебе придумать это «что-нибудь» побыстрее. Твой октябрьский клиент – Дрю Хоффман.
Это имя крутилось у меня в мозгу, как шарик на колесе рулетки, пока не запрыгнуло в выигрышную лунку.
– Звездный доктор? Тот, у которого собственное ежедневное телешоу, линия витаминов, спортивная одежда и DVD? Ты, наверное, шутишь.
– Он самый. Судя по всему, он увидел твою рекламную кампанию купальных костюмов «Красота приходит к нам во всех размерах». Теперь Хоффман хочет, чтобы ты появилась в его шоу в эпизоде, который он собирается назвать «Красиво жить». Миа, если эпизод выйдет на экраны, после нового года ты сможешь получить постоянную роль в шоу. Хоффману надо подождать всего пару месяцев, прежде чем ты сможешь начать. Если ты, конечно, не против, – хохотнула она.
Это был именно тот визгливый ведьминский смех, который можно услышать разве что в дешевых ужастиках. Стой я рядом с ней, потребовалось бы поистине геркулесово усилие, чтобы оторвать мои пальчики от ее горла.
Если я не против. Милли говорила так, словно это не было бы прорывом века. Я что было сил прижала кулаки к вискам. Казалось, вся кровь прилила к сердцу, заставляя его биться намного сильней обычного. Не сиди я сейчас здесь, с папой, это было бы потрясающей новостью. Внимание, которое на меня обратила пресса, позволило мне на полшага проникнуть в мир актерской игры. Профессионалы заметили меня. К тому же клип Антона должен был выйти на экраны в следующем месяце, что было бы весьма приятным совпадением. Но эта возможность, получить постоянную роль на телевидении в шоу доктора Хоффмана? Офигеть. Это именно тот большой прорыв, которого я дожидалась, мой собственный путь в жизни.
Черт возьми, мне надо было поговорить с Уэсом. Узнать, что он об этом думает, знаком ли со знаменитым доктором лично и слышал ли что-нибудь об его шоу. Разумеется, я не могла этого сделать, потому что две недели от него не было ни ответа, ни привета. Я понятия не имела, где он и когда вернется. Джуди сказала мне только, что он уехал внезапно ночью. Уэс просил ее передать мне, что его не будет две-три недели, и что он мне позвонит. Вот и все, что она могла сказать. Потом я получила от Уэса неразборчивое голосовое сообщение, где мало что смогла понять. Только то, что он скоро вернется домой и что любит меня. Кроме этого, ничего.
И, конечно же, мне еще предстояло придумать, где раздобыть двести тысяч долларов или как убедить Блэйна дать мне больше времени.
– Надеюсь, папаня скоро выкарабкается. Не отменяй ничего на октябрь, пока я с тобой не свяжусь. Я попытаюсь освободиться, но сейчас это трудно, Милли. Есть еще кое-какая семейная фигня, о которой мне надо с тобой поговорить. Кое-что серьезное, связанное с мамой.
– Ты получила весточку от Мерил?
Она произнесла это так тихо, что мне пришлось сильней прижать телефон к уху.
Качая головой и мысленно удивляясь нелепости ее вопроса, я окончательно поняла, что не хочу вдаваться сейчас в подробности. Папа был здесь и сражался за жизнь. Наша мать, сестра Милли, и целая коллекция неверных решений, которые она приняла за последние тридцать лет, должны были отойти на второй план. Последнее, чего мне хотелось сейчас, – это разбираться с мамой и ее секретами.
– Нет, не получала. Просто кое-что всплыло. Когда папе станет лучше, я тебе позвоню, ладно.
Милли вздохнула.
– А он… э-э… поправится?
В ответ я раздраженно фыркнула.
– Не делай вид, будто тебе не плевать, что случится с моим отцом. Ты всегда терпеть его не могла, ненавидела за то, что он не привез нас в Калифорнию, когда мать сбежала, оставив нас у разбитого корыта. Но он старался справиться как можно лучше.
На сей раз в трубке послышался недоверчивый смешок Милли.
– «Как можно лучше» было бы обеспечить вам нормальную жизнь. Когда моя сестра жила с вами, все были счастливы. А когда ушла, у него в руках все развалилось.
Она говорила ледяным голосом, пробравшим меня до костей.
Все в моем существе немедленно встало на защиту отца. Тетя или нет, она разбудила зверя, и пора было поставить ее на место.
– По крайней мере, он не бросал нас. Так поступила твоя сестра. Женщина, по которой ты так скучаешь, спокойно оставила двух дочерей пяти и десяти лет от роду, но, вероятно, ты считаешь, что это нормально, да? И это был не первый раз, когда она разрушила семью. Черт, да, судя по всему, она могла резвиться так по всей стране! Вполне вероятно, что у меня куча братьев и сестер, о которых я ничего не слышала.
Милли шмыгнула носом, и ее голос дрогнул.
– Твоей матери никогда не было комфортно, куколка. И ты это знаешь. В глубине души ты понимаешь, что дети и замужняя жизнь были не для нее. Ее дух должен был вольно скитаться, иначе она чувствовала себя в собственном теле как в клетке.
– Ты ищешь для нее оправдания?
– Миа, она любила тебя.
– Ты так это называешь? – фыркнула я. – Сбежать, бросив своих дочерей? Любовь. Да она понятия не имела, что такое любовь.
Теперь, когда у меня появился Уэс, я знала это наверняка. Когда ты так сильно кого-то любишь, его счастье важней для тебя, чем твое собственное. Ты идешь на жертвы, лишь бы твоим любимым жилось лучше. Им, не тебе. Разумеется, ты мог рассчитывать на взаимность, но все это было частью вашей общей жизни, частью семьи.
– Мама не знала, что значит «любовь», – повторила я.
– Не говори так. Просто иногда Мерил была словно не в себе. Такое случалось с тех пор, как она была совсем маленькой.
В тот момент я твердо решила, что Милли необходимо открыть глаза на проделки ее дорогой сестрички.
– Я слышала достаточно. Сделай себе одолжение. Почему бы тебе снова не изучить подноготную Максвелла Каннингема?
– Твоего последнего клиента? Я тщательно проверила его. И ты это знаешь, – скучливо, раздраженно ответила она.
– Просто сделай это, Милли. Загляни в его свидетельство о рождении.
В трубке затрещали помехи – я снова зашагала ко входу в больницу. Мне нужна была капельница с кофеином безотлагательно.
– Миа, ты несешь чушь. Его свидетельство о рождении?
– Ага.
– И что, по-твоему, я должна там обнаружить?
Я расхохоталась. Похрюкивая, заливаясь, как гиена, и сотрясаясь всем телом. Медики, идущие мимо по коридору, оглядывались на меня так, словно я только что вырастила себе пару крыльев и объявила, что стала феей. Но мне было плевать. Горячка в наши дни не была редкостью, и эти ребята, похоже, достаточно часто имели дело с психическими расстройствами, чтобы особо не заморочиваться.
– Ты обнаружишь, что мать Максвелла Каннингема звали Мерил Колгров. А его отца – Джексон Каннингем.
– Что? Ты, наверное, шутишь. Это невозможно. Он солгал тебе. Кто-то ввел тебя в заблуждение.
Ужас и потрясение в ее голосе прозвучали вполне искренне. По крайней мере, она не участвовала в гнусностях своей сестры.
– Да, Мерил сбежала, бросив годовалого сына. Тремя годами позже она вышла замуж за папу, а еще через год родилась я.
Я не собиралась углубляться в детали этого гребанатического семейного древа, но она довела меня до белого каления своим заступничеством за единственную в мире женщину, которая его явно не заслужила.
– Это невозможно. Я не знала… – ахнула Милли.
Добравшись до кафетерия, я прошаркала к кофемашине, закинула в нее пятьдесят пять центов и запихнула бумажный стакан под раздаточный носик. Кофе был просто отвратительный, но помогал не заснуть. Ну то есть помогал он примерно в течение часа, а потом я повторяла свою зомби-проходку к машине снова. Еще один ритуал, повторявшийся несколько раз на дню.
Глубоко вздохнув, я прижалась лбом к ожившему аппарату, пока он наливал кофе. Гудение и мелкая дрожь машины облегчили головную боль.
– Уж поверь. Но все еще хуже.
– Миа, нет.
Она всхлипывала, хлюпала носом и икала в трубку. Говоря откровенно, в тот момент мне было уже все равно. В последние пару недель на меня обрушилось больше дерьма, чем способен выдержать нормальный человек. И ей придется разделить со мной это бремя истины.