Она изо все сил сдерживает улыбку и изучающе смотрит на меня.

— Ты адвокат, что ли?

— Эй, не так быстро! Мне двадцать три с половиной, и я практикант. Собираюсь поступать в магистратуру.

Наблюдаю, как она теперь сдерживает скептический стон.

— Ну да, еще бы.

— Я, конечно, не катаюсь по волнам целыми днями и не разливаю напитки по ночам, но с чего-то же надо начинать

Блядь. А вот это прозвучало дерьмово.

От меня не укрывается, как много усилий Беззаботная Лондон прилагает, чтобы продолжать держаться пренебрежительно в ответ на это, но все же выдает мне улыбочку под названием «Пошел нахуй» и отворачивается, после чего, взяв себе несколько чашек с разными видами сальсы, идет к выходу. Толкнув дверь задницей, выходит и располагается за столиком на улице.

У меня в голове всплывают слова «достойный противник», когда она возвращается ждать свой заказ.

Когда Лондон мельком смотрит на меня, на пухлых губах играет улыбка. Я разглядываю ее светлые волосы, веснушки, потом всю ее целиком: длинные ноги в крохотных шортиках, каким-то чудом спрятанная в треугольных чашечках бикини грудь. Вернувшись взглядом к ее лицу, замечаю, что ее выражение ее лица не привычно открытое — уязвимое любопытство, желание узнать, о чем я подумал, пока разглядывал — но потом она возвращает уже привычную оборону.

Ее вызывают, и она берет огромную тарелку чего-то там. Поднимает к носу и глубоко вдыхает аромат.

— Я прихожу сюда ради Карне асады с фри, — и с еще одной улыбочкой она говорит: — Увидимся! — после чего возвращается к своему столу.

Ох уж эта девчонка… Нет, ну честно.

Я не планировал брать еду на вынос, но учитывая, что ресторанчик маленький, всего с четырьмя столиками, как-то странно сидеть тут не вместе. Мой заказ готов, и после небольшой паузы я, взяв тарелку, иду на улицу.

— А я вот, между прочим, — говорю я, — прихожу сюда ради соевых начос.

Лондон смотрит, как я ставлю тарелку на ее столик.

— Ты что это делаешь?

Я более чем понимаю. Это немного неловко, и как бы она мне ни нравилась, я принимаю сам факт, что та ночь была на раз. Но не собираюсь есть отсыревшие в пластиковом контейнере начос у себя в машине, лишь бы избежать сейчас вот этого.

— Надеюсь, поем, — отвечаю я.

Она смеется и машет руками над столом.

— Нет-нет-нет. Не-а! Мы не будем ужинать вместе.

Я замедляю движения, но продолжаю садиться.

— Это разве то же самое, что и «не можем» поужинать вместе? Я что-то не дочитал в книге правил?

Шутливо прищурившись, она смотрит, как я разворачиваю из салфетки нож с вилкой.

— Пожалуйста, не заставляй меня пожалеть, что я спала с тобой.

— Чисто технически, мы не спали. Мы занимались сексом у меня на диване, помнишь, да? — спрашиваю я и беру большой ломтик тортильи. — Было просто охренительно.

— Да, — говорит она, осуждающе тыча в меня пальцем. — Мы занимались сексом у тебя на диване, но…

— И на полу.

— И на полу, — соглашается она и закатывает глаза. — Но не…

— А потом снова на диване.

Она со вздохом приподнимает брови, словно ожидая, когда я закончу перебивать. Я слегка киваю.

— Может, все будет гораздо проще, если мы будем избегать друг друга? — предлагает она.

Сглотнув, я киваю. Это так непривычно — ощущать себя по эту сторону подобного разговора.

— Возможно.

Она пригвождает меня взглядом. Я возвращаю ей такой же пристальный взгляд. Она медленно — и многозначительно — показывает глазами на мою тарелку и потом на соседний пустой столик.

— Означает ли это, что мне не стоит надеяться увидеть как-нибудь твое обнаженное селфи? — спрашиваю я. — Ну или хотя бы селфи в этом бикини?

— Думаю, тебе и так присылают немало селфи.

Будто в подтверждение ее слов, рядом с бутылкой воды жужжит мой телефон, и Лондон расплывается в очаровательной улыбке с ямочками.

Поставив локти на стол, я подаюсь вперед и улыбаюсь так искренне, как только могу.

— Послушай, Фресно…

— Фресно, Амстердам… Очень остроумно.

— Я не собираюсь ничего усложнять. Само беспокойство, что будет неловко, и делает ситуацию неловкой. Мы в маленьком ресторанчике. Мы оба взрослые. А это просто еда, — отщипнув кусочек тортильи, бросаю ее в рот и задумчиво жую. — Так что, строго говоря, это просто еда с парнем, который пару ночей назад видел тебя голой. Но если ты на самом деле хочешь, чтобы я пересел, я уйду.

Она смотрит в сторону, и я замечаю виноватое выражение ее лица. Я уже видел, как она общается с людьми — она болтунья, улыбается и без конца отпускает шуточки — так что Лондон возводит вокруг себя стены из-за парней и отношений, а не потому что она засранка.

Ну разве что самую малость.

Снова повернувшись ко мне, она, прищурившись, оглядывает меня и хохочет.

— У тебя в зубах застряла фасоль.

Теперь, когда она об этом сказала, я и сам почувствовал. Нарочно улыбаюсь еще шире.

— Мне же нужно как-то уменьшить свою привлекательность. Не стоит ведь позволять работать харизме постоянно и на полную катушку.

Лондон хихикает и откусывает свою картошку.

— Ты спятил.

Я наклоняюсь к ней ближе, и она хохочет еще сильнее.

— Можешь поверить, что это лицо мужчины, который пару ночей назад с радостью подарил тебе четыре оргазма?

Она смотрит на меня и поджимает губы, когда память о той ночи заставляет ее покраснеть.

— Три.

Я вынимаю фасолинку и откидываюсь на спинку стула, не спуская с нее глаз. Я жду. Потому что отчетливо помню каждый из ее оргазмов — с пронзительным вскриком, с открытым от изумления ртом, «о боже, охуеть, о-о-о» и последний: со струящимся потом и неразборчиво-умоляющий — так что она врушка.

— Ладно, может, и четыре, — слегка взмахнув рукой, признает она. Потом хмурится и смотрит на меня. — И на что это ты намекаешь?

Я мотаю головой.

— Ни на что. Я…

— Вообще-то я серьезно, — теперь она краснеет от растерянности. — На что намекаешь… вот всем этим? — она показывает на мой внешний вид. — Эффектный костюм, блестящие туфли, эта чертовы волосы…

— Я еду с работы! — не могу удержаться от хохота я. — Погоди, а на что тут могут намекать мои волосы?

— Еще эта улыбочка. Ты… просто… — она ищет подходящее слово, остановившись наконец на: — нелепый.

Не знаю, дело в этом слове или нет, но это будоражит. От наблюдения, как она делает вид, будто ей тошно находиться рядом со мной, я испытываю странный кайф.

— Без понятия, что ты подразумеваешь под словом «нелепый», — подначиваю я ее.

— Каждую ночь ты трахаешь разных женщин и…

— Не каждую.

О да, вот оно: уравновешенная Лондон куда-то исчезла.

— Я смотрю, ты хочешь видеть меня набором штампов, а?

— Золотой мальчик, игрок в водное поло, будущий адвокат. Эх, до чего ж тяжелая судьба, а. Аж страшно, — она наклоняется в сторону, оглядывая парковку. — И, наверное, ездишь на Хаммере, да?

— Я отвез тебя домой на Приусе, — напоминаю ей я.

Она фыркает.

— У тебя в кармане презерватив!

— Я бы не стал осуждать, если бы и в твоем кармане лежал презерватив, — парирую я.

Она прищуривается. Я прав, и она это знает.

— И я был бы рад просто играть в видео-игры всю ночь, — добавляю я.

Лондон яростно запихивает фри в рот.

— У тебя в холодильнике, кроме соуса, ничего нет, — с набитым ртом заявляет она.

— А еще там был сельдерей и сыр. И благодаря мне ты кончила четыре раза. Четыре! Ты ни за что не добилась бы ничего подобного со своими секс-игрушками в коробке под кроватью.

Лондон покусывает соломинку, после чего говорит:

— С чего это ты взял, будто у меня под кроватью коробка с игрушками?

И, богом клянусь, она покраснела еще сильнее.

— Что, станешь отрицать? — тихо спрашиваю я.

Она решила проигнорировать мой вопрос.

— Вчера ты трахнул кого-то еще.

— Технически нет.

Она смеется.

— Значит, технически Обри сделала тебе минет в машине.