— Ты в безопасности, — заверил я ее, когда мы остались одни. — Никто, кроме Краузе, фон Рихтера и меня, не знает, что ты Х-21. И едва ли кто-либо из нас намерен выдать тебя.
После того как мой авторитет в ее глазах упал, она запретила мне называть ее Х-21, даже если я открывал водопроводный кран, чтобы никто не смог нас подслушать. Кроме того, она отказывалась выполнять все мои просьбы, если они имели хоть какое-то отношение к шпионской деятельности.
«Мартышка» издевалась надо мной, называя меня бездельником. От Герши надо избавиться. Мятежная Мата Хари может оказаться опасной. Став независимой, Герши может навлечь на всех нас неприятности. Но сделать это не так-то просто.
Предназначенные ей суммы я стал мало-помалу придерживать, рассчитывая поставить ее на колени, но Герши продала кое-какие вещи с виллы в Нейи и не стала просить денег. Положение мое усугубилось после того, как сотрудники нашего посольства сообщили мне, что личностью Герши интересуется сам комиссар Ляду. Я стал опасаться, что не смогу перехитрить его. Судьба связала одной цепочкой Ляду и Мата Хари, чтобы погубить меня.
Мне захотелось доказать, что я чего-то стою и сам. Без всякой помощи со стороны Мата Хари мне удалось осуществить блестящую разведывательную операцию и отправить начальству доклад о французских резервах, оказавшийся поразительно точным.
Поскольку Герши не захотела больше знать меня, я завязал множество связей с женщинами. Днем я спал с замужними, а ночью — с продажными.
К сожалению, Краузе не удалось убедить германское верховное командование, что его голландский агент гораздо ближе к истине, чем немецкая военная разведка. Все мои усилия оказались тщетными. Что же касается моих беспорядочных связей, то чем больше их у меня появлялось, тем меньшее значение приобретал для меня половой акт. Я с отвращением смотрел на женское тело, потому что это было не тело Герши, которое я жаждал ласкать и терзать.
Я хорошо платил Селестине, но та докладывала, что Герши ни с кем мне не изменяет. Правда, однажды она мне сообщила, что мадам вызывали в Deuxiéme Bureau[107].
— Зачем? — спросил я, и в моем возбужденном сознании возник образ большого здания на углу бульвара Сен-Жермен и Университетской улицы. Вот низенький человечек, сидящий за столом рядом с большой лестницей, заставляет ее заполнить анкету. Кто-то уходит, держа под мышкой доклад, кто-то еще просматривает объемистые досье, аккуратно поставленные на полки стальных шкафов, расположенных на четвертом этаже, причем замок каждого из шкафов заменяют каждый месяц. Вот они проверяют сделанные ею записи и сравнивают со всеми образцами ее почерка. В отличие от прочих административных зданий, в этом всегда тихо.
— Чтобы получить разрешение на поездку, — ответила Селестина.
— Куда?
— Почем я знаю? Говорит, что поедет на море, а потом куда-то еще. В Виттель, что ли.
Виттель был курортом, где отдыхали французские офицеры, а большая часть морского побережья считалась закрытой зоной.
В тот вечер среди гостей Герши находился и комиссар Ляду, хотя я заметил его не сразу. Увидев его, я тотчас понял, что это тертый калач. Обшарпанный, провинциального вида господин был удивительно самоуверен. Держа в руке бокал шампанского, который ни разу не поднес к губам, он ходил среди собравшихся, рассеянно прислушиваясь к тому, о чем те говорят. Я стал следить за ним глазами.
— Барон ван Веель? — произнес он, удивив меня тем, что знает мое имя.
— К вашим услугам, месье…? — поклонился я.
— Ляду. — Он протянул мне руку. — Мадам Мата Хари — ваша землячка?
— Официально да, хотя происхождение ее в известной мере для меня загадка, — ответил я. — Восхитительная женщина, не правда ли?
— Восхитительная, — сухо проговорил Ляду. — Некогда она утверждала, что родилась в Бельгии.
И зачем ей взбрела в голову эта мысль?
— Неужели? Очень странно.
— Весьма, — согласился Ляду. — Но разве в 1915 году она не жила некоторое время в Антверпене?
— В самом деле? — придав своему голосу совершенное равнодушие, отозвался я и, подняв брови, посмотрел на Герши. Та внимательно слушала какого-то военного, который, судя по размашистым движениям, описывал воздушный бой. — Возможно, она ездила туда на гастроли?
— Однако родилась она вовсе не там.
— Пожалуй. Но милая мадам обладает невероятным воображением. Своей родиной она называла не одну страну, я был тому свидетелем.
— Даже так? — произнес Ляду. — Не соизволите ли узнать у нее, сможет ли она принять меня завтра во второй половине дня. Мне нужно встретиться с ней с глазу на глаз. — С этими словами он протянул мне визитную карточку.
— Сударь, — произнес я, лихорадочно размышляя, и отдал ему визитку, даже не посмотрев, является ли он официальным лицом или нет. — Я знаком с мадам много лет, и она настолько любезна, что по-прежнему считает меня одним из своих многочисленных друзей. Однако она не поручала мне быть ее импресарио. Вам придется обратиться к ней лично.
Я не посмел предупредить Герши о состоявшемся с Ляду разговоре. Я преднамеренно ушел с приема раньше Ляду и провел остаток вечера в ресторане «Ритц», постаравшись, чтобы на меня обратили внимание. Следующий день я находился в посольстве Нидерландов, отсутствуя лишь с полудня до трех часов, якобы уйдя обедать.
Вдобавок ко всему, в тот день — это был второй вторник месяца — должно было состояться рандеву с моим агентом. Ровно в час дня я должен был находиться в метро, на станции «Площадь Согласия». Сев в состав, направлявшийся по линии Север — Юг, я любовался картинами art nouveau[108]. Когда я вышел из вагона на станции «Вокзал Сен-Лазер», то заметил человека, следовавшего за мной. Он сопровождал меня, чтобы выяснить, не посадил ли я себе кого-нибудь на «хвост». Придя на вокзал, я стал изучать щит, на котором мелом было указано время прибытия поездов. Найдя нужный мне поезд, сделал вид, что опоздал на него. Предлог был не слишком удачный, поскольку движение поездов то и дело нарушалось. Затем пошел в буфет и заказал чашку кофе. Когда мне принесли его, я устроил скандал, заявив, что пить такое пойло нельзя (так оно и было на самом деле), и велел принести рюмку «пасти». Выпив залпом аперитив, я поднялся и снова направился в метро. Это происходило примерно раз в два месяца. Через несколько секунд после меня из-за стола поднимался незнакомый мне человек, обгонял меня на лестнице и как бы в спешке задевал меня. Таким образом Гельмут Краузе передавал мне личные послания. «Из рук в руки».
Сообщение, которое я получил в тот день, оказалось одним из звеньев целого ряда несчастий. «Вам следует объяснить, — писал „дядя Гельмут“ открытым текстом, — за какие заслуги известной вам дамы вы израсходовали столько средств. Лица, включая весьма высокопоставленную персону, проявляющие интерес к вашему благосостоянию, чрезвычайно озабочены. Рекомендую оправдаться, составив перечень ее добродетелей, которые убедят упомянутых выше лиц в серьезности ваших намерений».
Регулярный курьер встретился со мной, как обычно, у меня в кабинете и передал срочную шифровку: «Отчитайтесь подробно в суммах, выплаченных Х-21. Отвечайте шифрованной телеграммой».
Курьер был сильно озабочен. Вполголоса он сообщил, что в Берлине идет неразбериха.
— Хороша благодарность за то, что мы рискуем своей шкурой. А ведь никто и слезы не уронит, если нас схватят «лягушатники» или «томми». Требуют отчитаться за каждую несчастную марку, а не то под суд! Если хотите знать мое мнение, то с правительством творится что-то неладное. Неужели мы и в самом деле проиграем войну?
У меня не было иного выбора, и я повиновался. Я отправил длинное донесение, в котором приписывал Х-21 самые крупные успехи, достигнутые нашим отделом. Моя дорогая Герши, как писал я в шифровке, ответственна за гибель тысяч вражеских солдат, моряков и авиаторов, за потопление транспортов и даже, в известной степени, за провал последнего наступления союзников…
Единственное, на что я надеялся, так это на то, что немецкому генеральному инспектору никогда не придется встретиться с Х-21 лицом к лицу.
Один Краузе поймет, что, оказавшись в двусмысленном положении, я лгу. Краузе, настолько двуличный, что, встретившись с самим собой на одной из многочисленных дорожек, снимет котелок с таким видом, будто незнаком с прохожим. Он всегда умел читать мои мысли. В этих руках с грязными ногтями находилось мое честное имя и честное имя Герши. Мне хотелось броситься к Герши и предупредить ее об опасности.