Хьюстон никогда не знала, как Кейн встретит ее, но на этот раз, похоже, он был рад сделать передышку. Он немного сомневался по поводу велосипеда, потому что не умел на нем ездить, но сумел научиться буквально за несколько минут — и уже вызывал на соревнование других катающихся по парку мужчин.

К вечеру, когда они возвращали взятые напрокат велосипеды, Кейн уже намеревался купить велосипедный завод.

— Возможно, денег я на этом и не заработаю, — сказал он, — но иногда я люблю рисковать. Например, недавно я купил акции одной компании, которая производит напиток под названием «кока-кола». Может быть, я и проиграю, — он пожал плечами, — невозможно же все время выигрывать.

Вечером они пошли в гости к Саре Окли.

Кейн был самым старшим среди гостей, но все игры и развлечения были ему в новинку, и ему, казалось, было веселее всех. Судя по всему, он был немного удивлен тем, что эти молодые светские люди его приняли в свой круг.

А это было не так уж легко. Он был слишком прямым, нетерпимым к тем точкам зрения, с которыми не соглашался, и всегда агрессивным. Он обозвал Джима Майкелсона дураком за то, что тот довольствуется работой в отцовском магазине и заявил, что Джиму нужно расширяться и заключать какие-нибудь сделки в Денвере, если уж ему так не хочется уезжать из Чандлера. Он посоветовал Саре Окли попросить Хьюстон помочь ей в выборе платьев, потому что то, которое было на ней, особой красотой не отличалось. Он пролил шоколад на драпировку миссис Окли, а на следующий день прислал ей пятьдесят метров шелкового атласа из Денвера. Он согнул колесо взятого напрокат велосипеда, а потом двадцать минут кричал на владельца за то, что у того некачественный товар. Он сказал Корделии Фаррелл, что та могла бы выбрать кого-нибудь получше, чем Джон Сильверман, и что единственное, что нужно Джону, так это кто-нибудь, кто будет заботиться о его трех оставшихся без матери детях.

Хьюстон готова была сквозь землю провалиться, когда Кейн решил пригласить всех в среду к себе на ужин.

— У меня внизу совсем нет мебели, — сказал он. — Поэтому мы устроим так, как однажды устроила для меня Хьюстон — ковер, подушки, чтоб на них лежать, свечи и все такое.

Когда три женщины захихикали, глядя на покрасневшую Хьюстон, с выражением боли и недоверия на лице, Кейн спросил:

— Я пропустил что-нибудь?

Вскоре Хьюстон поняла, что всё, касающееся Кейна, вызывало споры. Он называл это «обсуждением», но, скорее, это было похоже на словесную битву. Во вторник вечером она попросила его поставить свою подпись рядом с ее подписью на нескольких пустых открытках, которые положат в коробочки с пирожными и будут раздавать на свадьбе.

— Черта с два, — заявил он. — Я никогда не расписываюсь на чистых листах. Кто-нибудь напишет наверху всё, что придет ему в голову.

— Это традиция, — ответила Хьюстон. — Каждый кладет подписанную открытку в коробку с пирожным, которые гости уносят домой.

— Могут съесть пирожные и на свадьбе. Нечего их по коробкам распихивать. Да и вообще, они же растают.

— Это же для того, чтобы загадывать желания, чтобы…

— И вы хотите, чтобы я подписывал открытки ради такой идиотской традиции?

Этот раунд Хьюстон проиграла, но зато она выиграла другой, касающийся найма слуг, которые помогали бы дамам выходить из экипажей, и служанок, чтобы они превратили маленькую гостиную Кейна в гардеробную.

— А сколько вообще людей будет?

Она посмотрела в список.

— По последним подсчетам, пятьсот двадцать. С Востока приезжают почти все родственники Лиандера. Вы кого-нибудь хотите еще пригласить, кроме ваших дядей и кузенов, Таггертов?

— Моих чего?

Они снова заспорили, и Хьюстон опять выиграла. Кейн сказал, что никогда не видел своих родственников и не горит желанием с ними встречаться. Хьюстон, которая не могла признаться, что знакома с Джин, иначе он обязательно спросил бы откуда, ответила, что пригласит их независимо от того, знает он их или нет. Почему-то Кейн не хотел, чтобы они присутствовали на свадьбе, а после десятиминутного спора сказал, что они придут в рабочей одежде шахтеров.

Хьюстон назвала его снобом. Она решила, что скорее умрет, чем признается, что заказала для родственников по костюму — за его счет.

Не успел Кейн ответить, как в комнату вошла Опал, пожелала им доброго вечера и, сев в кресло, принялась за вышивание.

Кейн попросил ее рассудить их с Хьюстон спор, на что Опал ответила:

— Ну тогда придется вам заказать им новую одежду, как вы считаете?

К тому времени, когда Кейн уходил, Хьюстон чувствовала себя так, будто пережила бурю. Кейн же, между тем, казался абсолютно спокойным. Он поцеловал ее в коридоре и сказал, что зайдет завтра.

— Неужели эти споры будут продолжаться постоянно, — прошептала она, опускаясь в кресло рядом с матерью.

— Думаю, что будут, — ответила Опал веселым голосом. — Почему бы тебе не принять горячую ванну?

— Я засяду в нее дня на три — не меньше, — проворчала Хьюстон, поднимаясь с места.


Кейн стоял у окна в кабинете, с зажатой в зубах сигарой.

— Ты собираешься работать или грезить наяву? — спросил Эден из-за спины.

Кейн даже не обернулся.

— Они все дети, — сказал он.

— Кто?

— Хьюстон и ее друзья. Им и не надо взрослеть, беспокоиться о куске хлеба. Хьюстон думает, что еду приносят из кухни, одежду — от портнихи, а деньги — из банка.

— Не думаю, чтоб ты был прав. Хьюстон очень разумна, а эта история с Вестфилдом заставила ее повзрослеть. Такие вещи имеют огромное значение для женщин.

Кейн обернулся лицом к своему другу.

— Она прекрасно утешилась, — сказал он, жестом охватывая дом.

— Не уверен, что ее интересуют только твои деньги, — задумчиво сказал Эден.

Кейн хмыкнул:

— Ну конечно, дело в моей изысканной манере держать столовый прибор. Я хочу, чтобы ты последил за ней.

— Ты хочешь сказать, чтобы я шпионил за ней?

— Она обручена с богатым мужчиной. Не хочу, чтобы ее похитили, а потом потребовали с меня выкуп.

Эден удивленно приподнял брови:

— Дело в этом, или ты боишься, что она снова встретится с Фентоном?

— Почти каждую среду она проводит в церкви, и я хочу знать, что она там делает.

— А, так ты беспокоишься по поводу красавца преподобного отца Томаса.

— Я, черт возьми, не беспокоюсь ни по чьему поводу! — закричал Кейн. — Сделай то, что я сказал, и проследи за ней.

С отвращением во взгляде Эден встал:

— Интересно, представляет ли Хьюстон, во что ввязывается?

Кейн снова отвернулся к окну:

— Женщина готова на многое, чтобы прикарманить миллионы.

Не сказав ни слова в ответ, Эден вышел из комнаты.


Хьюстон, одетая в слишком теплый, подбитый ватой костюм Сэйди, легко управляла лошадьми, пробираясь к шахте «Маленькая Памела». Побеседовав с преподобным Томасом, она пришла к мысли, что стоит поговорить с Джин о предстоящей свадьбе. Хьюстон все еще хотелось верить в то, что Джин находится в полной безопасности, так как не знает, кто такая Сэйди на самом деле, но преподобный Томас снова покровительственно объяснил ей, что тайна давно уже раскрыта.

Теперь, подъезжая к шахте, Хьюстон почувствовала, что ждет не дождется момента, когда сможет поговорить с Джин. Джин всегда казалась такой спокойной и разумной, и несмотря на то, что она не знала Кейна, она все-таки была его кузиной.

Охрана у ворот пропустила Хьюстон, даже не окликнув, и она поехала прямиком к дому Таггертов.

Джин уже ждала ее.

— Все нормально? — спросила она, но вдруг осеклась и взглянула в глаза Хьюстон. — Я рада, что ты наконец узнала, — мягко сказала она.

— Давай сначала развезем продукты, а потом сможем поговорить, — предложила Хьюстон.

Через несколько часов они вернулись обратно в домик Джин. Хьюстон достала из кармана пакет чая.

— Это тебе.

Пока Джин заваривала чай, они обе молчали. Джин заговорила, когда они сели.

— Итак, мы с тобой теперь породнимся благодаря твоей свадьбе.

Держа в руках чашку с отбитым краем, Хьюстон проговорила:

— Через пять дней. Надеюсь, ты придешь на свадьбу?

— Конечно. Я вытащу из чулана наряд Золушки и приеду в стеклянной карете.