Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

— Всем! Я не понимаю, как можно видеть Тебя и не желать! — продолжал Мехмед, чуть привстав и опершись на локоть. — Учитель, клянусь, я с первого же дня, как мы встретились, хотел принадлежать Тебе целиком и полностью. Конечно, Ты сейчас скажешь, что я не понимал возможных последствий такого шага. Если бы я понимал, то не желал бы, ведь никто в здравом уме не захочет погубить свою жизнь ради минутного удовольствия. Да, всё так, но я был безумен от любви. Конечно, я благодарю Тебя, что Ты мешал мне тогда быть безрассудным, и всё же я должен сказать, что не излечился от безумия даже сейчас. То, что нам лучше было подождать, я принимаю умом, но не сердцем.

— Так и должно быть, — ответил Учитель. — Твои речи означают, что ты повзрослел. Но повзрослеть может только ум. Сердце не взрослеет. Оно остывает и черствеет. Поэтому если оно в разладе с твоим разумом, значит, ты по-прежнему любишь меня.

— Учитель, но почему окружающие не любили Тебя, как я люблю!? — юный султан склонился над Наставником и поцеловал Его.

Наставник улыбался, принимая поцелуй, после чего произнёс:

— Способность любить — это такой же талант, как и все другие. Талантами наделён не каждый. Но мне кажется, ты начинаешь путать любовь и влечение. Не путай их.

— Да-да, конечно, — отозвался юный султан. — Ты любил многих, и сердца открывались Тебе в ответ. Ты просто не сближался, потому что это для Тебя не так ценно.

Мехмеду вдруг вспомнилось рассуждение из одной греческой книги, где автор уверял, что по-настоящему красивые люди почти всегда имеют гораздо меньше эротических приключений, чем можно было бы ожидать. Приключений чаще ищут и жаждут люди не очень красивые, потому что стремятся доказывать себе и другим, что могут нравиться. А вот красивые люди не стремятся доказывать ничего ни себе, ни другим. Красивые даже тяготятся чужим восхищением, которое получают каждый день в избытке, не прикладывая к этому совершенно никаких усилий. Более того — красивые стремятся стать менее заметными, но получается не всегда. От этого рождается усталость, поэтому красивый человек чаще отвергает чужие ухаживания и избегает приключений. Кто станет ценить то, что настойчиво предлагается и даже навязывается? Это казалось вполне логично. И всё же Мехмеду с трудом верилось, что Учитель не так опытен, как кажется.

Огромную равнину, простиравшуюся справа и слева от дороги, заволокло серой туманной дымкой. Небо опять закрылось облаками. Наверное, поэтому трава на пастбищах казалась серой, овцы — тоже серыми, и даже сухие листья деревьев, иногда встречавшихся на обочине, выглядели серыми.

Мехмед проезжал этим путём много раз, поэтому знал, что весной и летом здесь всё зелено, а небо ясное. Ранней осенью эти пастбища и деревца желтели, а небо бледнело. Зимой же становилось, как сейчас. Лишь иногда, если выпадал снег, равнина делалась ослепительно белой, но сейчас ничто не предвещало снегопада. Юному султану предстояло ехать по этой серой туманной местности, пока впереди не покажутся мазанки, из которых состоял пригород турецкой столицы. Как тоскливо!

Впрочем, тоскливое чувство появилось у Мехмеда не только из-за того, что он видел вокруг. Даже если б равнина вдруг проросла цветами, юный султан всё равно казался бы себе несчастным. Не так давно он решил, что теперь его должны окружать лишь те люди, которые его любят. «Всех любящих, которых отдалили от меня, я возвращу», — объявил Мехмед, когда находился в Балыкесире, но лишь теперь задался мучительным вопросом: «Что делать с теми, кто по-прежнему любят меня, а я их больше не люблю?»

Недалеко от столицы, в Дидимотике, по-прежнему жила Гюльбахар-хатун с маленьким Баязидом. Конечно, Мехмед не собирался оставлять свою супругу и сына там. Их следовало привезти в Эдирне, чтобы старшая жена нового правителя и малолетний наследник престола заняли подобающее место при дворе.

Мехмед собирался окружить их таким почётом, которого они никогда не видели. Но ведь не об этом мечтала Гюльбахар! Она, узнав о переезде в Эдирне, обрадуется не своему возвышению, а тому, что теперь сможет быть рядом с мужем, жить с ним после трёх с половиной лет вынужденной разлуки. Как же огорчится Гюльбахар, поняв, что муж больше не хочет проводить с ней ночи! Она прольёт много слёз, поняв, что он охладел к ней.

Её первое имя — Эмине — происходило от слова, означавшего человека верного и того, кто сам верит. Она была именно такой и, наверное, поэтому казалась простодушной!

Когда она осиротела, а Мехмед оставил её при себе и обещал, что женится, эта девушка прожила в воинском лагере целый месяц, не получая никаких подарков в подтверждение обещаний, и всё же верила словам жениха, ни разу не усомнилась.

Албанский город, который осаждала турецкая армия в том походе, не был взят, поэтому добычи никому не досталось. Мехмед не смог дать своей невесте платья и украшения, которые надеялся найти в городе, но она не огорчилась. Во время похода она ни разу не выглядела огорчённой с того времени, как сделалась невестой.

Лишь тогда, когда войско, возвращавшееся домой, остановилось возле крепости, где девушка ещё недавно жила с отцом, Эмине как-то странно посмотрела на стены с башнями, а затем заплакала.

— Почему ты плачешь? — спросил тогда Мехмед. — Тебе жалко уезжать из родных мест?

— Нет, мой господин, — ответила девушка. — Я с радостью поеду туда, куда ты меня повезёшь.

— Тогда почему же ты плачешь?

— Потому что вспомнила, что здесь мне не с кем прощаться. Мои родители умерли. Я могу прощаться только с этими стенами, которые давали мне приют. И с очагом, на котором готовила пищу. И с колодцем, из которого носила воду, — она вдруг спохватилась. — Господин, в этой крепости у меня есть красивое платье, которое досталось мне от матери. Я могла бы надеть его, чтобы показаться тебе.

Свою невесту Мехмед в крепость не пустил, а отправил туда своих слуг, чтобы они взяли вещи Эмине, и та, наконец, смогла бы переодеться в женскую одежду.

Платье оказалось из зелёного шёлка. Было видно, что оно сшито давно, но его редко надевали. Зелёный цвет очень шёл к карим глазам девушки, но казалось как-то непривычно, что войлочная шапка на её голове исчезла, и лицо теперь обрамлено белым платком. Две косы, спускавшиеся из-под платка и доходившие до пояса, тоже казались чем-то новым, словно это не настоящие косы, а накладные.

Мехмед смотрел и удивлялся, насколько разной может быть его невеста.

— Господин, тебе нравится моё платье? — спросила она, а Мехмед ответил:

— Да, очень красиво, — потому что вдруг сообразил, что если ответит иначе, Эмине больше никогда не наденет этого платья, а ведь оно у неё, судя по всему, было любимое.

Когда Эмине приехала в Манису и стала называться Гюльбахар, то, конечно, получила много новых платьев, но всё равно не оставила привычку спрашивать, нравится ли её господину, как она одета. Правда, в этих вопросах не было лукавства. Задавая их, Эмине-Гюльбахар не преследовала никакой тайной цели.

Другое дело — Гюльшах, вторая жена, или Мюкриме, третья жена. Им было не больше лет, чем Гюльбахар, но эти две в отличие от первой жены успели где-то научиться особым уловкам. Своими вопросами эти жёны всё время пыталась заставить своего мужа сделать то или это. Каждый вопрос — будто ловушка.

— Тебе нравится моё платье? — спрашивала одна или другая, принимая Мехмеда в своих покоях.

— Да, — нехотя отвечал он.

— А тебе нравится, как я украсила себе волосы цветами?

— Да, — опять же нехотя отвечал Мехмед.

— Тогда почему ты не хочешь меня поцеловать?

В ответ на такие глупые уловки Мехмед очень скоро начинал раздражаться и говорить, что ему не требуются напоминания, чтобы целовать жён:

— Если я захочу тебя поцеловать, то, уж поверь, не забуду этого сделать. А раз так, то перестань меня спрашивать.

Эти слова заставляли и вторую, и третью жену плакать, но слезы были какие-то притворные.

Гюльбахар плакала совсем не притворно, когда Мехмед навещал её в Дидимотике три года назад. Юный султан до сих пор помнил, как приехал в первый раз, и жена бежала к нему по дорожке увядающего осеннего сада — бежала, а в глазах были слёзы то ли от тоски, то ли от счастья. Гюльбахар и в последующие его приезды мчалась к нему со всех ног — так быстро, что кончики её длинных кос порхали у неё за спиной.