Недавняя беседа, когда евнух признался, что страх мешает отдать жизнь за кого бы то ни было, не заставила юного султана разочароваться в этом слуге: «Шехабеддин не виноват, что его лишили мужской смелости. К тому же, он сказал правду, а вот если бы обещал сделать то, чего сделать не в силах, это была бы подлость».


Мехмед вдруг подумал, что его родная мать была гораздо трусливее. Она даже мысли не допускала, что можно сделать что-то наперекор отцу Мехмеда. А вот Шехабеддин, хоть и евнух, нарушил запрет на переписку с Заганосом. Конечно, казнь за такое не грозила, но мать Мехмеда, если б оказалась в подобном положении, не осмелилась бы вообще ни на что.


Размышляя об этом, юный султан вдруг вспомнил об Алиме-хатун: «А пожертвовала бы она жизнью ради сына?» Мехмед совсем не знал эту женщину, но почему-то решил, что она может оказаться смелой. А ведь не следовало допускать, чтобы Алиме-хатун умерла.


Эта мысль породила беспокойство, поэтому Мехмед, несмотря на обещание ответить евнуху только завтра, пригласил Шехабеддина в свои покои в тот же день, ближе к вечеру.


— Я вот что подумал, Шехабеддин-паша, — с нарочитой небрежностью произнёс юный султан, сидя на возвышении среди подушек и глядя на собеседника, замершего посреди комнаты. — Если я решу последовать твоему совету в отношении маленького Ахмеда, надо сделать так, чтобы Алиме-хатун не было рядом с сыном. Она ведь станет защищать его и этим может причинить себе вред.


Шехабеддин кивнул, а Мехмед продолжал:

— Значит, она не должна оказаться на пути того человека, который станет выполнять моё приказание.

— Если мой повелитель хочет, я могу подумать, как отвлечь Алиме-хатун, — осторожно предложил Шехабеддин.

— Не надо. Я уже сам подумал, — сказал Мехмед. — Передай ей, что завтра после заседания дивана я хочу её видеть. Пусть явится в тронный зал сразу после того, как уйдут визиры и прочие сановники. Я буду говорить с ней о важном деле.


Евнух поклонился.


— А в это самое время, — продолжал Мехмед, — пусть тот человек, о котором ты говорил, войдёт в гарем и сделает так, чтобы мой брат умер, но кровь моего брата не должна пролиться.


Евнух снова поклонился, а Мехмед удивился сам себе — он отдал приказ, но совсем не чувствовал сомнений или угрызений совести. Теперь мысль была только одна — как бы ничего не сорвалось.


— Кстати, а кто этот человек, который войдёт в гарем? — спросил юный султан.

— Этот человек тебе хорошо известен, повелитель, — тихо ответил Шехабеддин. — Его зовут Али-бей, сын Эвреноса. Под его началом ты когда-то совершил поход в Албанию, твой самый первый поход. Али-бей сказал, что почтёт за честь услужить тебе снова.

— Тогда пусть он удостоится этой части.


Шехабеддин в третий раз поклонился:

— Это истинно мудрое решение, повелитель.

* * *

Андреаса охватили весьма противоречивые чувства, когда он узнал, что Исхак-паша, которому было поручено отвезти в Бурсу гроб с телом прежнего султана, повезёт туда не один, а два гроба.


Второй гроб был совсем маленький, потому что там лежал младенец — маленький Ахмед, который по недосмотру нянек утонул во время купания. По-крайней мере, так сообщили всем при дворе, но Андреас не поверил ни на минуту. Только успел новый султан взойти на трон, как его единственный брат, тоже имевший права на престол, умер. Таких совпадений не бывает. А особенно странным казалось, что в тот самый час, когда погиб младший брат Мехмеда, мать младенца отлучилась из своих гаремных покоев. Она находилась в тронном зале, приглашённая туда для беседы с Мехмедом.


После внезапной гибели маленького Ахмеда юный султан, конечно, выразил этой женщине своё сочувствие, но затем сразу же предложил ей выйти замуж за Исхака-пашу. Она выразила удивление таким поворотом событий:

— Как можно праздновать свадьбу во время такой печали? — но Мехмед невозмутимо ответил:

— Так ты сможешь сопровождать тело своего сына в Бурсу, а иначе тебе придётся остаться здесь.


Женщина, полубезумная от горя, сразу же согласилась и даже благодарила Мехмеда за оказанную милость.


Андреас не знал, что думать, глядя на всё это. «Кого ты воспитал? Кого?» — спрашивал этот учитель сам себя. Как никогда резко проявилась двойственность взглядов на жизнь. Христианская часть души кричала: «Твой ученик убил своего маленького брата! Так поступал царь Ирод, который, опасаясь за свою власть, приказал убить всех младенцев в Вифлееме! Этим и прославился». Но другая, эллинская часть души возражала: «Ведь так поступал и Александр Великий!»


Как известно, Александр, получив македонский трон, первым делом приказал казнить нескольких своих родственников, в том числе двоюродного брата, который был женат на родной сестре Александра. Вот, с чего началось славное царствование! Александр даже свою сестру сделал вдовой, опасаясь за свою власть, однако этот поступок затмился великими завоеваниями.


Андреас не раз пытался представить себе, что думал великий философ Аристотель, когда узнал о казнях, совершённых по приказу Александра. Аристотель, который был воспитателем Александра, наверняка не ожидал такого, несмотря на то, что в Македонии тех времён подобные расправы над политическими соперниками случались часто.


Говорил ли Аристотель со своим учеником об этих казнях? Спрашивал ли, зачем надо было их устраивать? Наверное, Аристотель ничего не сказал. Нет смысла обсуждать то, что уже нельзя исправить. Аристотель тихо уехал в Афины и основал там свою школу, знаменитый Ликей, а за деяниями Александра наблюдал издалека.


Андреас собирался поступить похожим образом — уехать в Афины, но не для того, чтобы основывать школу, а чтобы иметь возможность спокойно понаблюдать, что будет с Мехмедом дальше. «Кого я в итоге воспитал?» — спрашивал себя этот учитель, но ответ вселял надежду. Разве плохо повстречать Алкивиада и воспитать из него Александра!


Андреас, пусть и с запозданием, но заметил странное сходство между Мехмедом и великим завоевателем. К примеру, про Александра говорили, что в детстве и отрочестве он отличался большим упрямством, часто приходил в ярость и в такие минуты не уступал никакому насилию, но его можно было убедить вразумляющей беседой. Разве не так вёл себя Мехмед не боявшийся палки, но охотно внемлющий логическим доводам!


А ещё про Александра было известно, что он в очень юном возрасте собирался жениться, не спросив отца. Разве не последовал Мехмед этому примеру, женившись на Гюльбахар-хатун?


И вот теперь ученик Андреаса опять совершил поступок, похожий на поступок Александра — избавился от политического соперника. Учитель уже не знал, радоваться или печалиться.


Смущало лишь одно — Мехмед пока что не проявлял никаких стремлений к завоеваниям. Пока что он намеревался подтвердить все мирные договоры с другими государствами, заключённые его отцом.

* * *

Мехмед уже не раз усмехнулся, вспоминая, как во время первого правления считал себя негодным султаном. А всё из-за жалоб Халила-паши, великого визира, не устававшего слать письма отцу Мехмеда: «Твой сын, которого ты оставил на троне вместо себя, не может справиться с делами. Всё в беспорядке».


Помнится, до Мехмеда доходили слухи о содержании тех писем, и он верил, что Халил прав, но в итоге оказалось, верить не следовало. Об этом говорило нынешнее состояние дел — отец в последнее время многое упускал из виду или откладывал на неопределённый срок. Обнаружив это, можно было точно так же сказать, что отец Мехмеда «не справлялся», однако никто не считал прежнего султана негодным.


Отец умер месяц назад, но оставил в наследство своему сыну столько нерассмотренных прошений и неподписанных указов, как будто не занимался делами весь последний год. Вот почему Мехмед, сидя на софе в своих покоях и слушая доклад Халила, не удержался от вопроса:

— Почему всё в таком беспорядке? Разве мой отец не мог справиться с делами?


Великий визир смутился:

— В последний год твоему отцу нездоровилось. Это мешало ему успевать многое.


Причина «нездоровья» была Мехмеду известна. В последнее время отец много пил. Пил и в тот год, когда передал сыну власть в первый раз.