— Привет, — сказала Джосс, тоже обремененная: школьным рюкзачком на плече и сумкой в руке, откуда выглядывали листья сельдерея и кончик длинного парникового огурца.
Под курткой на ней был светло-розовый свитерок, и на миг Кейт показалось, что там вообще ничего не надето — до такой степени это не подходило дочери, предпочитавшей многослойную одежду. Она потянулась к Джосс губами, и та (не слишком охотно, но без протеста) позволила чмокнуть себя в щеку.
— Что это? — полюбопытствовала Кейт, указывая на сумку.
— Сельдерей и огурец.
— Это я вижу и сама. — Она улыбнулась слишком широкой, неестественной улыбкой. — По какому случаю?
— Случай как случай, — пожала плечами Джосс. — Джеймс не может все время бегать по магазинам, а дядя Леонард грубит мистеру Пателю.
Кейт припомнила безукоризненную вежливость бакалейщика, и сердце у нее ностальгически сжалось.
— Чаю хочешь?
— Давай, только быстро. Мне надо бежать.
— Мне тоже…
— Ну, значит, все в порядке, без обид.
Они уселись лицом друг к другу за крохотный столик.
— Ты изменилась, — заметила Кейт.
— Ничуть.
— Нет, правда. Выглядишь поживее.
— Ну, спасибо!
— Розовое тебе к лицу.
— Дурацкая тряпка! — хмыкнула Джосс, одергивая свитерок. — Это Энжи предложила поменяться.
— Энжи? Не знаю такую.
— Это… — Джосс вгрызлась в булочку, обильно усеяв стол крошками и кусочками глазури, — это одна девчонка из школы.
— Новенькая?
— Чего вдруг?
— А какая она? — Кейт придвинулась ближе в попытке оживить беседу.
— Клевая.
— Джосс!
— Ну что ты привязалась! — Та со смаком облизала пальцы. — Энжи. Из моей школы. Клевая. Это ее свитер. Любит меняться шмотками. Сегодня придет на ужин. — Подумав, добавила: — Вегетарианка.
— На ужин на виллу Ричмонд?!
— А что такого?
— Раньше ты никогда никого не звала в гости!
— А Энжи вот позвала.
Чувствуя, что безнадежно «плавает», Кейт снова показала все зубы в улыбке.
— Представляю, что наговорит ей Леонард о вегетарианстве!
— Леонард? — Девочка отмахнулась. — Он не вредный, просто на него не стоит обращать внимания.
— Джосс, — начала Кейт очень ровным тоном, — у меня к тебе разговор, а вернее, предложение…
Та заметно насторожилась.
— …насчет нас с тобой.
— Мам, не нагнетай обстановку, а.
— Я не нагнетаю, а хочу поговорить серьезно.
— Это и называется «нагнетать».
— Джосс, прошу тебя!..
— Мам, давай не будем, ладно? — Джосс встала с места и принялась собирать свои вещи.
— Но ты должна меня выслушать!
— Ничего я не должна, и потом мне все равно уже пора.
— Ты совсем по мне не скучаешь?
— Вот! — с торжеством воскликнула Джосс. — Ты нагнетаешь!
— Но я уже больше не в курсе твоей жизни! Не знаю, чем ты занимаешься, куда ходишь, с кем проводишь время! Как у тебя с Гартом?
— С Гартом? Пфф! — Она скривила губы в насмешливой улыбке.
— Вы по-прежнему встречаетесь?
— Я давно забыла, кто это.
— Между вами что-то произошло?
— Не помню.
Она скользнула губами вдоль щеки Кейт в подобии поцелуя, и рюкзачок, мотнувшись, ударился о столик.
— Осторожнее!
— Пока, — не глядя, сказала Джосс и вышла.
— Он хочет вас видеть, — сообщила секретарша.
— Вы уверены, что меня? Именно меня, а не моего мужа Хью? — уточнила Джулия, сдвинув брови.
— Уверена, — кивнула секретарша (она шарила взглядом по одежде Джулии, мысленно приклеивая к каждому предмету ярлычок с ценой). — Просил передать, что будет весьма благодарен, если вы уделите ему десять минут времени сегодня перед обедом. Ровно в половине первого.
— Хорошо.
Возникла пауза. Секретарша ждала благодарностей — в конце концов, она ведь не стала звонить, а явилась лично (хотя и не без тайного умысла столкнуться с Робом Шиннером, на которого имела виды). Джулия ограничилась улыбкой. С тем пришлось и уйти, мысленно окрестив ее спесивой стервой. Дверь в кабинет Роба стояла нараспашку, но внутри никого не просматривалось. «Ну и черт с вами со всеми, — злобно подумала секретарша. — Очень вы нужны! Чтоб вам всем провалиться!»
Она пошла к лифту очень-очень медленно — все-таки мало ли что.
Джулия тем временем набирала свой домашний номер.
— Он прислал за мной! — выпалила она, стоило Хью снять трубку.
— Кевин?
— Да! Просит с ним встретиться. Представляешь, мне не просто позвонили, ко мне пришли лично! Его секретарша.
— Ну, моя ненаглядная! — В трубке раздалось тройное чмоканье. — Снимаю перед тобой шляпу.
…Офис Кевина Маккинли был (под надзором Фанни) переоформлен в соответствии с самими последними веяниями по части кабинетов сильных мира сего: изящная и притом добротная мебель, великолепные гардины в неоклассическом стиле, полукруг экранов и стройный ряд телефонных аппаратов. Из картин имелись только репродукции Фрэнсиса Бэкона, зато у окна возвышался грандиозный терракотовый вазон с фиговым деревом, бросавшим на ковер причудливую тень.
— Рад вас видеть, Джулия! — Кевин поднялся и с любезной улыбкой протянул руку через стол. — Мне хотелось увидеться с вами лично, с глазу на глаз.
Улыбаясь тем же манером, она слегка склонила голову в знак благодарности. Дизайн кабинета, похоже, был призван внушать разом надежды и страх. После рукопожатия Джулия уселась в предложенное кресло.
— С Робом Шиннером я уже побеседовал и получил о вас самый лестный отзыв.
Она не промолвила ни слова, вспоминая школьные годы и кабинет директрисы, куда вошла с надеждой стать старостой класса, но вышла всего лишь заместителем старосты. Это был жестокий урок, сослуживший ей хорошую службу. Кевин Маккинли, быть может, собирался сказать, что он в восторге от «Ночной жизни города», но опасается семейственности на студии, а потому…
— Предлагаю контракт сроком на два года.
Она не сразу поняла услышанное.
— Не вижу воодушевления, — с легким неудовольствием заметил Кевин Маккинли.
— Ну что вы! — опомнилась Джулия.
— У меня на уме нечто… мм… эдакое: с одной стороны, глубокое, с другой — строго документальное. В духе девяностых, понимаете? Думаю, вам это по силам. Довольны?
— Я вне себя от радости!
— Тем лучше, — сказал он, помедлил и продолжил, улыбаясь уже с некоторой натяжкой: — Видите ли, Джулия, мы не намерены возобновлять контракт вашего супруга в связи с его уже немолодым возрастом. Это, конечно, минус. А плюс в том, что контракт, так сказать, останется в семье. Справедливо, не правда ли?
Хью лежал в полной неподвижности, но было ясно, что он не спит. Самой Джулии было тем более не до сна. Если когда-то, где-то супружеская пара пережила столь ужасный вечер, им оставалось только посочувствовать. Они с Хью не ссорились, нет — они бились в агонии, каждый по своему. Для Джулии агония началась еще в офисе Кевина Маккинли, а потом все нарастала и нарастала: и по дороге домой, и в течение вечера, пока они с Хью не оказались в постели — безмолвные, чужие друг другу, несчастные.
— Ну хочешь, я откажусь?! — с отчаянием спросила она часом раньше.
— И чего этим добьешься? — Хью печально покачал головой. — Ладно, если бы это заставило его продлить мой контракт, а так… ты или никто. Дают — бери. Так-то, моя милая! Дают — бери.
Еще недавно Джулия была уверена, что так и поступит, что у нее вполне хватит на это душевных сил. Что она сумеет ласково и неколебимо заставить Хью понять, что иного выхода нет. Помнится, она сидела тогда под теплым боком у «Аги», разумно и хладнокровно планируя их общее будущее. А теперь не могла. Не потому, что перестала быть разумной или хладнокровной, — просто теперь она учитывала то, чего не учла тогда: как сокрушен, как раздавлен будет Хью. Остро, мучительно она ощущала его боль. Ее было столько, что разрывалось сердце, и Джулия не знала, как это вынести в молчании. Увы, тот единственный, с кем она привыкла делиться, был сейчас недоступен. Он не кричал, не сыпал проклятиями, не плакал и не схватился за бутылку — он сделал мужественную попытку поужинать (так, словно ничего не произошло) и быть с ней великодушным.