Беатрис мягко, но решительно высвободила руку и вышла из комнаты. Было слышно, как она спускается по лестнице.
Разговор в индийском ресторане лишь отчасти успокоил Гарта. Джеймс был парень что надо, и как раз в этом состояла главная проблема. Если уж он, сам того не желая, поддался обаянию этого человека, то что говорить про Блуи? Она должна быть от Джеймса без ума! Восхищаясь отцом как ученым, Гарт сознавал, что как человеку ему многого недостает. Не то чтобы Рэндольф Ачесон был холоден и неприступен, просто придавал слишком большое значение правилам, режиму, рутине. Джеймс хоть и ценил порядок, но не держался за него с таким бульдожьим упорством и умел на многое смотреть сквозь пальцы. То же самое можно было сказать о Хью. Эти двое были много старше Рэндольфа, но как-то… живее, что ли. Умели дурачиться, много смеялись. Выходило, что способность радоваться жизни зависит не от возраста, а от характера.
Если отца Гарт уважал и побаивался, то мать любил всем сердцем. Видя, что в Оксфорде она чувствует себя не в своей тарелке, он ставил это всецело в вину Оксфорду зато, что не сумел по достоинству оценить такой бриллиант, как Блуи Ачесон. Поначалу ее знакомство с Джеймсом казалось большой удачей, средством воздать ей наконец по заслугам, однако вскоре возникло ощущение, что Джеймс, пожалуй, чересчур рьяно за это взялся. Перехватывая его по дороге с Обсерватори-стрит, Гарт собирался дать ему это понять самым ясным и недвусмысленным образом, но в конечном счете не решился даже намекнуть.
Трудно было не заметить, что Блуи ему нравится, очень нравится, ее ценят и уважают, более того, что ценит именно Джеймс Маллоу. Отец, однако, ухитрялся ничего не замечать, хотя от него вряд ли укрылись бы запачканные кроссовки или подтекающий кран. Впрочем, он мало обращал внимания на живых людей. Мысль открыть ему глаза ни разу не закралась в голову Гарта — он был неколебимо лоялен по отношению к матери. Вот с ней поговорить стоило, но было как-то неловко, а кроме того, не хотелось стирать у нее с лица отпечаток счастья. Может, обратиться за помощью к Джосс?
Джосс, однако, уже не была такой легкой добычей, как когда-то. За последние полгода с ней произошла перемена столь разительная, что трудно было поверить собственным глазам. Это и восхищало, и пугало, и заставляло вспоминать тот вечер, когда Гарт впервые столкнулся с Джосс и мисс Бачелор на улице. В то время она была ни дать ни взять задрипанный воробышек. Малолеткой. Теперь у нее был круг друзей (весьма широкий круг), почти все из которых бывали у нее в доме, в том числе смуглый угловатый парнишка по имени Нат Темпл, с копной черных кудрей и без малейших способностей к спорту. Они с Джосс почти не разлучались, дважды даже надевали одинаковые майки! Куда уж больше. Но Нат или не Нат, а предпринять что-то следовало, поэтому Гарт начал выслеживать Джосс, дожидаясь момента, когда она окажется в одиночестве. Проблема Джеймса и Блуи была важнее гордости.
— Я заходила к твоей матери.
Экзамены были сданы (с переменным успехом), и Джосс могла с полным правом валяться в саду под деревом, что и делала. На ней был серо-голубой топик и просторные оранжевые шорты. На ногах извечные бутсы. Слова мисс Бачелор заставили ее отбросить журнал с возгласом: «Вау!»
— Что за бессмысленное буквосочетание! — с неудовольствием заметила Беатрис. — Как его прикажешь понимать? Как радость, удивление или протест?
— Как радость, конечно. — Джосс уселась. — Понравилась вам мама?
— Да.
— А о чем вы говорили?
— О тебе.
— Обо мне?!
— Именно. Я сказала, что твой характер хорошо говорит о ней как о матери и что ты, на мой взгляд, достаточно эластична.
— Это как?
— Посмотри в толковом словаре.
Вообще-то Беатрис явилась повидать Леонарда, но тому был предписан «тихий час», который еще не закончился. Это был хороший предлог для беседы с Джосс.
— Ты чувствуешь себя в ответе за то, что случилось с Кейт?
— Вроде того.
— Теперь, когда я ее повидала, могу смело утверждать, что она ни на кого не возлагает ответственности, кроме самой себя.
— Вот именно, — с нажимом заметила Джосс. — За ней нужно присматривать ради ее же блага.
— И кто этим займется? Ты? Каким образом?
Вместо ответа Джосс принялась расшнуровывать ботинки. Шнурки были могучие и такие длинные, что им не видно было конца-края. Минуты через три она наконец сумела раздвинуть края настолько, чтобы вытащить ногу в черном носке с зеленым рисунком. Сняв носок, уставилась на белую ногу с пятнами прозелени.
— Упс!
— Ты слышала мой вопрос?
— Я его обдумывала. Каким образом, каким образом… не представляю! Я хочу быть независимой, и она тоже.
— Существует такая штука, как компромисс.
Джосс начала прочищать между пальцами ноги.
— Фу! Не смей заниматься этим в моем присутствии, Джозефина!
— Компромисс возможен не всегда. — Снова откинувшись на траву, Джосс задрала обутую ногу, помахала ею в воздухе, вытянула обе сразу и загляделась на них, сравнивая. — К примеру, я думаю, что жить нужно там, где хочется. Тут не место компромиссам.
— Значит, не место?
— Угу.
— И что ты предлагаешь?
— Кому-то придется пожертвовать своими предпочтениями. Понятно кому.
Опустив ноги, Джосс выгнулась дугой, разглядывая теперь уже ребра, отчетливо обрисовавшиеся пониже края топика.
— Джозефина!
— Ладно, хватит об этом. Какой смысл? Разговорами делу не поможешь.
— Принести жертву — значит, испортить жизнь себе и другому.
— Почему это и другому?
— Потому. Если другой — человек хороший, его замучит совесть. Ну а если плохой, он вообще не заслуживает жертв.
— Вот вы где!
В проеме кухонной двери стоял, помахивая тростью, Леонард. Он приковылял под дерево и встал над Джосс.
— Лентяйка чертова! Ну и дурацкий у тебя вид!
— Не дурацкий, а модный.
— Я что-то не вижу твоего нового ухажера.
— Нат пошел вставить бусину в правое ухо. В левое вставил вчера.
С пыхтением и хрустом сочленений Леонард опустился в кресло рядом с Беатрис.
— Там пришел Хью, собирает оставшиеся вещи. Всем принес подарки. Сроду не догадаетесь, что досталось мне. Литровая бутылка бренди! Не перевелись еще на свете душевные люди.
— А мне? — заинтересовалась Джосс.
— Я так и знал, что ты умрешь от зависти. Откуда мне знать, что он принес другим? Не бегай за ним, ему не до тебя! Они с Джеймсом уходят обмыть отъезд. Слезливая бабья привычка. Ну и мужики пошли! Просто с души воротит.
— Меня не воротит, — строго сказала Беатрис. — Как раз наоборот. Когда все хорошо кончается, это солидный повод для дружеской пирушки. Вообще стоит более открыто и часто проявлять свою привязанность.
— Я тоже так думаю, — сказала Джосс, не глядя на них и крутя в пальцах длинный стебель.
Гарту повезло: Джосс отправилась домой без целого хоровода друзей. Выждав подходящий момент, он заступил ей дорогу.
— Привет! — сказала она небрежно, словно ничего не случилось.
— Мне нужно с тобой поговорить. Уже несколько дней за тобой хожу, никак не могу застать одну.
— Ну вот, я одна. Говори.
Она двинулась дальше, не переставая жевать резинку. Гарт лихорадочно подбирал слова. Через четыре минуты они будут на автобусной остановке, и хорошо еще, если кто-нибудь (Энжи, Эмма, Нат, Питер, Труди и прочие) не припустится за Джосс. На вступительное слово нет времени, надо сразу переходить к сути.
— Это насчет моей матери и Джеймса.
— Понятно. — Джосс сделала шаг в сторону и ловким плевком отправила комок жевательной резинки в канаву.
— Меня беспокоят их отношения. Сказать по правде, очень беспокоят. Во-первых, моя мать замужем, во-вторых…
— Перестань беспокоиться.
— Как я могу? Они ходят вместе по выставкам, на прогулки, в рестораны! И все это видят!
— Это ненадолго, — сказала Джосс, и лицо ее озарилось мимолетной всезнающей улыбкой. — Что-нибудь непременно случится. Что-нибудь такое, что поставит на всем этом точку.
Глава 18
Хью и Джеймс сидели за столиком на тротуаре под полосатым тентом «Королевского герба». Так как по всему Оксфорду начались летние каникулы, в пабе было больше туристов, чем студентов, и атмосфера царила менее панибратская. Оба заказали биттер, как каждый раз в течение сорока лет, когда собирались вместе для выпивки. Это был уже третий заказ.