Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

– Когда я видел вас обнаженной в прошлый раз, вы представляли собой жалкое зрелище. Сейчас другое дело.

Вероника сжала губы, но тотчас же заставила себя расслабиться.

Однако сердце ее забилось так быстро, что она почувствовала, как задыхается. Вероника уставилась на ковер, раздосадованная собственной трусостью, и все же заставила себя поднять глаза на него.

– Вы выходили из дома?

– Почувствовал потребность глотнуть свежего воздуха, – ответил он.

Это объяснение было так похоже на то, что она придумала несколько ночей назад, что Вероника улыбнулась.

– Я вас рассмешил, Вероника?

У него была манера смотреть так проникновенно, будто он старался увидеть ее душу.

Возможно, напряженность его взгляда или ее досада на него за то, что он покинул ее, заставили ее ответить таким же взглядом. Однако вместо того чтобы присмиреть, сказать что-нибудь вежливое и незначительное или просто извиниться и выйти из комнаты, она решила сказать правду.

– Нет, – ответила Вероника, – нет, Монтгомери, вы меня завораживаете.

Она решила пока не обращать внимания на его озадаченное лицо и насладиться воспоминанием о нем в другое время.

– Ступайте в постель, Вероника, – сказал Монтгомери, выступая из дверного проема и давая ей возможность пройти. – Сейчас же!

Она стояла, сцепив руки перед собой, потом направилась к двери. Проходя мимо него, подняла голову. Заметила, как сжаты его челюсти, как напряжены мускулы. Она уже готова была поднять руку и охватить его подбородок ладонью.

Но он принял такой вид, будто готов отпрянуть, если бы она дотронулась до него, а ей не хотелось бы вызывать в нем такое чувство. Монтгомери был разгневан и смущен, но за этим крылось что-то еще. Что-то темное и властное, нечто такое, чего она никогда не испытывала.

– Доброй ночи, Вероника, – сказал Монтгомери так, будто каждое слово было пропитано тягучим медом.

Его взгляд казался изучающим, он таил опасность, но это ее не испугало. Вместо страха Вероника почувствовала, как по всему ее телу распространяется тепло.

– Вы придете ко мне сегодня вечером? – спросила она и мысленно поздравила себя с нахлынувшей отвагой.

Тикали часы, отмеряя секунды, но он молчал.

Должно быть, отсутствие ответа уже являлось ответом.

– Не забудете погасить лампу?

Он нахмурился и продолжал молчать. Минутой позже кивнул.

Вероника прошла через холл, чувствуя на себе его взгляд. У подножия лестницы остановилась и оглянулась. Он казался таким красивым и таким загадочным.

Монтгомери горевал с такой силой и яростью, что это его чувство казалось ей живым существом, опустившимся на четвереньки и отделившим их друг от друга, похожим на монстра из ночного кошмара. Монтгомери стоял одинокий и молчаливый, окутанный тенями.

Веронике захотелось привлечь его голову к себе на плечо, заключить в объятия и держать так. Сказать, что горечь с каждым днем становится все слабее. Вероника никогда не забывала родителей. Они всегда оставались с ней, а их потеря оставила в душе след, похожий на безобразный шрам. Этому шраму было суждено остаться в ней навсегда, но рана уже начала заживать.

Впрочем, Монтгомери не позволял ей утешать себя. Она видела это по тому, как он повернулся и вошел в кабинет, мягко прикрыв за собой дверь. И это без слов означало, что он ее отвергает.

Очень хорошо: значит, сегодня ночью он к ней не придет.

И как глупо чувствовать себя разочарованной.

Она была невинной вчера и невинной останется завтра. И как долго?

Эдмунд Керр сел за стол и вытащил из кожаной папки кипу бумаг. В обязанность ему вменили разговор с леди Фэрфакс, и это вызывало у него неприятие. На самом деле это должен был взять на себя лорд Фэрфакс. А вместо этого поручил дело ему. Эдмунд взял в руки колокольчик и дважды позвонил, потом положил его на место на столешницу, мысленно подсчитывая, сколько секунд пройдет, пока придут на его зов.

Шокировало уже то, что одиннадцатый лорд Фэрфакс-Донкастер оказался американцем, но еще хуже было то, что Керру пришлось отправиться в эту страну, чтобы сообщить этому человеку о его удаче. Ему пришлось также использовать всю силу убеждения, чтобы заставить Монтгомери Фэрфакса принять титул.

Найти Монтгомери ему удалось без особого труда. Этот человек был удостоен наград как герой, и правительство Соединенных Штатов, в каком бы хаотическом состоянии оно ни находилось после окончания Гражданской войны, все же неукоснительно следило за судьбой своих героев.

В целом это путешествие не оказалось таким уж удручающим. Конечно, ему пришлось увидеть, к каким потерям привела война, но, не будучи знакомым ни с одним американцем лично, Эдмунд воспринимал эти разрушения как картинку на дагерротипе, а не как нечто способное затронуть его чувства.

В первые несколько недель ему казалось, что Монтгомери Фэрфакс отвергнет свое наследство, откажется от него, повернется к нему спиной и займется своими делами в Америке. Ему пришлось убеждать и улещивать наследника, дабы тот отправился в Англию. В течение этого времени Эдмунд узнал одиннадцатого лорда Фэрфакса-Донкастера поближе. Теперь этот человек женился, и это тоже стало шоком для Эдмунда. Ведь с браком должны были появиться новые наследники, и становилось ясно, что скоро клан Фэрфаксов приумножится.

Эта мысль удручала, но его не особенно обрадовало и то, что американец в конце концов все-таки принял титул.

Наконец через довольно длительное время после того, как он вызвал ее звонком, в двери появилась горничная. Похоже было, что ее удивило то, что вместо Монтгомери она застала за письменным столом его поверенного.

– Не будете ли так любезны позвать свою госпожу? – спросил он. Заметив ее замешательство, он уточнил: – Леди Фэрфакс.

Горничная кивнула и исчезла, не произнеся ни слова.

Эдмунд покачал головой и принялся укладывать на столе бумаги, которые леди Фэрфакс надлежало подписать. Откинувшись снова на спинку стула, он глубоко вздохнул и приготовился выдержать сражение.

Вероника съела завтрак в одиночестве, что ей казалось странным после двух лет поглощения его среди какофонии дядиного дома.

Это был первый ее день в новом состоянии жены. Накануне она видела своего мужа от силы два часа. Вероника размышляла о том, как выправить ситуацию, когда в комнату вошла миссис Гардинер.

– Ваша милость, – сказала экономка, улыбаясь, – мистер Керр хотел бы, чтобы вы уделили ему немного своего времени, если вам будет угодно.

– Мистер Керр?

– Поверенный лорда Фэрфакса, ваша милость.

– О да, – сказала Вероника. – Что ему могло понадобиться от меня? Разве ему нужен не Монтгомери?

– Его милость отправился на товарный склад, – ответила миссис Гардинер. – Он покупает еще одну партию шелка. Мистер Керр особо подчеркнул, что хочет побеседовать с вами, ваша милость.

Почему, ради всего святого, Монтгомери вздумалось покупать шелк? И почему поверенный желает поговорить с ней? Эти вопросы дополнили те многие, что уже накопились у нее с момента свадьбы.

Вероника вышла из столовой и направилась в библиотеку Монтгомери, постаравшись поглубже запрятать страх. Не потребует ли Монтгомери аннулировать их брак? Конечно, она уже взрослая, но, возможно, он объявит ее умственно неполноценной? Ведь у них еще не сформировались обязательные отношения. А какие еще причины могли у него возникнуть, чтобы заставить ее встретиться со своим поверенным?

Господи, что она будет делать, если он пожелает аннулировать брак? Куда она денется? Совершенно ясно, что дядя Бертран не примет ее. Жена, брак с которой аннулирован, почти такое же вопиющее явление, как и девушка, чья репутация погублена. В этом случае ей придется собрать остатки родительских денег и отправиться в Шотландию одной.

Но что она станет делать, оказавшись там?

«Страх – гибельное чувство, мое дорогое дитя. Насколько лучше встретить опасность лицом к лицу, а не проявлять нерешительность и бездействие».

Слова отца. Он будто предостерегал ее подождать, пока она не услышит, что ей скажет поверенный, прежде чем рисовать в воображении ужасы.

«Никогда не стоит черпать из будущего то, что ты можешь почерпнуть из сегодняшнего дня», – говорил он всегда.

Она остановилась у двери в библиотеку Монтгомери и подождала, пока поверенный заметит ее.

– Ваша милость, – приветствовал ее Эдмунд Керр, вставая при ее появлении.

Мистер Керр пригласил ее занять стул с прямой спинкой перед письменным столом.