Рэнделл Уоллес - Любовь и честь

— Отчего же вы так рады видеть нас? — поинтересовался я.

— Да тут недалеко городишко. Казаки побывали там три недели назад. Все сожгли, ограбили, увели всех молодых мужчин и женщин. Мужчин к себе в банду, а женщин, сами понимаете… Горожанам жрать нечего — за кусок хлеба дерутся. Волками на меня смотрели, когда через город ехал. Они-то надеялись, что армия их защитит. Вы правильно сделали, что стали лагерем здесь, а не вошли в город.

— Генерал всегда предусмотрителен, — отозвался я, ни словом не упомянув о том, что мы понятия не имели, что город так близко.

Горлов многозначительно прокашлялся и, не глядя на поручика, спросил:

— Что известно о казаках? Кто их возглавляет и каково соотношение правительственных войск и мятежников?

Такие четко поставленные вопросы пришлись по вкусу маленькому поручику — я упоминал, что он был невысокого роста? Он попросил налить ему еще подогретого вина и заговорил:

— На казаков всегда было трудно найти управу. Они своенравны и своевольны. Взять хотя бы это их постоянное недовольство набором в армию…

— У нас есть опыт общения с казаками! — перебил его я. — Скажите нам просто…

Но Горлов прервал меня.

— Нет, пусть расскажет все, что знает о казаках.

— Все, что знаю? — удивленно моргнул глазами поручик. — Ну… я же говорю, они недовольны любой властью. Казаки утверждают, что им нужен истинный царь, а кто на трон ни сядет — все не такой. Нынешний атаман Пугачев, который объявил себя настоящим царем — простой казак с Дона. Он оказался порасторопнее остальных и вовсю издает манифесты, освобождающие всех казаков и возвращающие им их исконные права. Указы, конечно, вздорные, но казакам они по душе, и они готовы драться за них ни на жизнь, а на смерть.

Само собой, не все казаки так рвутся воевать, но поневоле присоединяются к мятежникам, ибо, если не примкнешь к атаману Пугачеву — пощады не жди.

В общем, поначалу у Пугачева было сотни три казаков, и он повел их на Яицкий Городок. Гарнизон там был больше тысячи, но среди них было много казаков. Пугачев сжигал на своем пути все мелкие укрепления, рубил офицеров, переманивал людей на свою сторону. Когда ему удалось собрать войско побольше, он двинулся на Оренбург. Тут уж и послали против него генерала Кара, но Пугачев генерала разбил, и тот ретировался назад в столицу.

Поручик перевел дух, давая нам время вникнуть в его слова, и снова продолжил:

— С тех пор силы мятежников удвоились, а затем утроились. Армия была не в силах противостоять им. И все это притом, что армия Пугачева, по существу, просто огромная разбойничья банда. Жен и дочерей захваченных или убитых чиновников они делят между собой, как скотину. Рубят под горячую руку всех подряд, даже своих, казаков. Мы шли за армией Пугачева и видели рвы, заполненные трупами.

После этого поручик умолк, погрузившись в мрачное молчание…

— Что ты об этом думаешь? — спросил я Горлова, когда все остальные пошли спать.

— В каком смысле? — переспросил он, словно мысль о том, что эта орда изрубит нас на куски, не приходила ему в голову.

— В прямом! Их тысячи, может, даже десятки тысяч, а нас всего несколько сотен.

— Они банда. Идут за сильным лидером. Им так спокойней. И они будут идти за ним, пока не встретят лидера более сильного.

С этими словами Горлов стащил с себя сапоги и завалился спать.

На рассвете следующего дня мы увидели три столба дыма, уходящих в серые облака. Часовые сказали, что видели ночью огни, но не стали поднимать тревогу, поскольку огни не приближались, а наоборот, удалялись, словно вражеская армия отходила. Если бы я знал об этом ночью, то глаз бы не сомкнул, да и сейчас, засветло, все заметно подобрались, когда мы скакали в ту сторону, где поднимался дым.

По пути мы наткнулись на следы бивака армейской части и решили, что войска императрицы тоже двигаются к разоренным городам и селам.

В первом же разрушенном поселении, где среди дымящихся развалин растерянно бегали осиротевшие собаки, то и дело останавливаясь и оскаливаясь на лежавшие повсюду трупы, несколько оставшихся в живых крестьян рассказали нам, что здесь произошло.

По их словам, казаков было немного — сотня, может, чуть больше. Сначала они вели себя вполне мирно, ходили по дворам, оглашая указы Пугачева о том, что земля отдается крестьянам, а налоги и цены будут снижены. Они раздавали неграмотным крестьянам отпечатанные листки с текстом манифеста. Впрочем, среди казаков грамотных тоже было негусто. Но среди селян все-таки нашелся кто-то, прочитавший текст, в котором говорилось только о богопомазанном Пугачеве и ни о чем больше. Слишком грамотному крестьянину казаки выдавили глаза, когда услышали, как он объясняет содержание манифеста своим соседям. Соседей, которых застали там же, разорвали лошадьми. Больше никого не убивали. Остальные мужчины в количестве пятидесяти четырех человек ушли с казаками, забрав из деревни всех лошадей и даже ослов. С собой они увели молодых женщин, но сколько, никто не мог сказать.

Также мы узнали, что армейская часть, бивак которой мы видели, меньше нашей и прошла через деревню часов в десять утра, не останавливаясь и не задавая вопросов.

С нами был немец, бывший артиллерийский капитан, он кое-что смыслил в медицине, и Горлов велел ему дать какой-нибудь мази для оставшегося без глаз крестьянина.

Я вошел в избу вместе с капитаном. Пожилые женщины, пытавшиеся облегчить страдания несчастного, положили ему на глазницы какую-то грязь и траву. Они поначалу охотно приняли нашу помощь, но, услышав, что мы говорим по-немецки, сразу начали креститься и голосить, так что нам пришлось уйти.

Колонна рысью вышла из города, но, оказавшись на лесной дороге, кони как-то сами перешли на шаг. Во всяком случае, такой команды никто не подавал. Было сыро и холодно. Позади нас осталась смерть, она же ожидала нас впереди. Я прекрасно понимал, как уязвимы мы сейчас для засады, когда у каждого солдата перед глазами стояли изувеченные тела людей. На всякий случай я приказал выслать вперед дозор и отправил четверых в арьергард, после чего я прикрикнул на солдат, чтобы повнимательнее следили за флангами. Но особой надежды на четкое выполнение приказа у меня не было — уж очень все были мрачны и подавлены.

— Полковник, сэр, — обратился ко мне Макфи, поравнявшись со мной. — Вы не могли бы помочь мне с вещмешком? Нет, сэр, не с тем, что за плечами. Вон с тем, на крупе лошади.

Еще когда мы выступали из Санкт-Петербурга, я подивился тому, что Макфи, офицер, опытный вояка, взял с собой столько вещей. Но тогда он только загадочно улыбнулся в ответ. Теперь, помогая ему распаковывать узел, я увидел, в чем было дело. Действительно, что еще мог взять с собой шотландец? Это была волынка, настоящая шотландская волынка! Макфи подмигнул мне, несколько минут повозился с ней и заиграл.

В нашем отряде было восемнадцать шотландцев, не считая Макфи и, разумеется, меня самого. При первых же звуках волынки все шотландцы сразу же расправили плечи и встряхнулись, заставляя гарцевать своих лошадей. Их немедленно поддержали наемники-ирландцы. Что касается русских наемников, то им эта музыка казалась мистической. Финны и датчане находили ее забавной, а немцы восприняли звуки музыки как сигнал выпрямиться в седлах и показать свою молодецкую выправку.

Макфи здорово играл, и я должен был согласиться с теми, кто утверждал, что волынка прекрасный музыкальный инструмент для военных. Ее резкие звуки слышно сквозь шум любой битвы. Вот и сейчас один из дозорных даже вернулся назад, чтобы узнать, что происходит, а ведь они были больше чем за полмили от нас. При виде его изумленного лица в колонне послышался смех. Настроение у солдат улучшилось.

Макфи играл около получаса, а потом попросил меня помочь ему упаковать волынку обратно в мешок.

— Хорошего понемножку, — подмигнул он мне. — Не будем их баловать.

Я подмигнул в ответ.

Настанет день, когда я буду лежать в засаде и смотреть на британскую колонну, шагающую под эти же самые звуки волынки, и память будет рвать мое сердце на части. Но это все еще впереди. А в тот момент все, чего я хотел, — это побыстрее покончить с казаками и вернуться в Санкт-Петербург, чтобы иметь возможность замолвить слово за своих соотечественников перед императрицей. И словно торопясь исполнить мое желание, на дороге у ручья показались несколько беженцев, рассказавших нам о том, что прошлой ночью казаки напали на их город и разграбили его. Этот город назывался Казань.