Рэнделл Уоллес - Любовь и честь

Затем дамы заявили, что им нужно удалиться на кухню, чтобы помыть посуду, а мы с Горловым остались сидеть у пылающей печи.

Тихон увалился спать на перину в углу комнаты. Я посмотрел на него, и, наверное, что-то отразилось у меня на лице, потому что Горлов вдруг мягко спросил:

— О чем задумался? О своем ребенке?

Я покачал головой.

— Нет. О своем отце. Знаешь, в последнее Рождество перед моим отъездом из Америки он подарил мне дубовое распятие. Он сам его сделал, мой отец мастер на такие дела. Дуб дерево твердое, и не каждый сможет вырезать из него распятие. Мы раньше никогда не обменивались подарками на Рождество, и вообще он запрещал покупать ему подарки, — все экономил, чтобы я выглядел не хуже других в колледже. Поверь, я чуть не разрыдался от этого неожиданного дара и поэтому оставил распятие дома в залог того, что обязательно вернусь. И вот снова Рождество, а я здесь, среди снегов России, а он, наверное, сидит у огня и держит в руках это самое распятие.

— Не грусти, Светлячок, ты еще не раз сможешь вручить ему подарки, и не только на Рождество, — подбодрил меня Горлов.

— Что за день такой удивительный — Рождество, — задумчиво продолжал я. — И свадьба у меня была на Рождество, и вообще в этот вечер все предаются воспоминаниям, грустят…

— Ничего подобного, — живо возразил Горлов. — Наоборот, в рождественский вечер все веселятся, ведь это же Рождество Христово.

— Рождество нужно праздновать у себя дома, в кругу семьи.

На кухне все три женщины хором запели какую-то песню, и их голоса показались мне ангельскими.

Горлов улыбнулся мне, и я понял его без слов. Уютно пылала печь, за окном валил снег, а женские голоса негромко, но невероятно красиво все тянули незнакомую русскую песню.

Все следующее утро я слышал, как Горлов ходит по своей комнате, словно зверь в клетке. Спускаясь к завтраку, я заметил, что он смотрит на меня из дверей своей комнаты, но не успел я спросить, в чем дело, как он закрыл дверь.

Позавтракав, я уехал на верховую прогулку, чтобы привести в порядок мысли и тщательно продумать свой предстоящий разговор с императрицей.

Горлов, видимо, дожидался моего возвращения, потому что, едва я вернулся и вошел в дом, как он окликнул меня:

— Светлячок! Дружище!

— Что случилось? — Мне сразу бросилась в глаза необычайная бледность его лица.

— Я должен просить тебя быть моим… секундантом… — Он говорил как-то странно, словно задыхаясь. — Сейчас или никогда!

— Секундантом? Тебя вызвали на дуэль? Кто?

Горлов, казалось, не мог говорить и вдруг покраснел. Он попытался все-таки что-то объяснить мне, но губы не слушались его, и он просто схватил меня за руку и потащил обратно на конюшню, где Петр уже возился с санями. Увидев Горлова, кучер изменился в лице и, не дожидаясь команды, занял свое место. Мы с Горловым чуть ли не на ходу запрыгнули в сани, и Петр погнал лошадей как сумасшедший, даже не спрашивая, куда. Он явно знал, куда мы направляемся.

Может, это воображение сыграло со мной злую шутку, но мне показалось, что даже дети на улицах перестали играть, таким жутким могильным холодом веяло от наших саней, когда они проносились мимо.

— Не гони так! — закричал Горлов из глубины саней, и я вздрогнул от звука его голоса. Еще никогда я не видел своего друга таким испуганным.

Мы остановились у дома Мартины Ивановны. Горлов пулей выскочил из саней и стал барабанить в дверь, пока сама хозяйка не открыла ему. Она было нахмурилась на такое буйное поведение, но тут же ее лицо прояснилось, когда Горлов глухо сказал ей:

— В дом! Давайте зайдем в дом.

Мартина Ивановна спокойно приняла у меня шубу, и я последовал за Горловым в комнату, где Тихон что-то готовил себе поесть. Видимо, он недавно вернулся с работы. Я с удовольствием посмотрел на него — мне всегда нравилось, что он работает наравне со взрослыми, в то время как его ровесники лепят снежных баб.

— Тихон, иди погуляй во дворе, — скомандовал Горлов.

— Нет, пусть останется, — отрезала Мартина Ивановна. — Ты привел своего свидетеля, а Тихон — мой свидетель.

Так вот оно что! Я с облегчением вздохнул. Горлов от волнения перепутал слова «секундант» и «свидетель», хотя… это ведь раньше секунданты дрались на дуэли вместе с дуэлянтами, а теперь они, собственно, и являются свидетелями того, что все происходило согласно дуэльному кодексу.

— Так что вы хотели мне сказать? — поинтересовалась Мартина Ивановна.

Горлов от волнения не сразу обрел дар речи.

— Я… пришел, чтобы… просить…

Он замолчал, но Мартина Ивановна подзадорила его:

— Просить? Что? Взаймы?

— Н-нет… — на Горлова было жалко смотреть.

— А что? Может, милостыню?

— Нет-нет, — несмотря на иронические подсказки, Горлов, казалось, все равно был благодарен ей и за такую помощь.

— Так может, вы хотите просить моей руки?

Горлов энергично закивал.

Она понимающе наклонила голову.

— А почему?

Несчастный Горлов только моргал глазами.

— Потому что просто хотите меня?

Горлов было кивнул, но тут же яростно замотал головой.

— Нет? Значит, вы хотите, чтобы я была вашей женой…

Последовал энергичный кивок.

— Потому что я нравлюсь вам?

Из уст Горлова прозвучало тихое, но яростное «нет».

— Значит, потому что вы любите меня?

— Больше… больше чем…

Мартина Ивановна жестом заставила его замолчать, подошла к нему и взяла его за руку.

— Вы любите меня, и этого достаточно.

Горлов в одно мгновение стал самим собой.

— Завтра же венчаемся! — крикнул он так, что было слышно, наверное, и за пределами Санкт-Петербурга. — Приглашай на свадьбу всех, кого хочешь!

Мне казалось, что Горлов и Мартина Ивановна пригласили на свадьбу весь город. Церковь была слишком мала для такой толпы гостей, и тем, кто опоздал, а в их числе были и князь Мицкий с Натальей, пришлось стоять на улице. Самолюбие Мицких было уязвлено, но Горлова это только позабавило. Лорд Шеттфилд не приехал, зато была Анна, сидевшая рядом с благородными дамами, но, к моему облегчению, ее присутствие ничуть не расстроило Беатриче, стоявшую рядом с невестой. Шарлотта привела маркиза и целую толпу придворных, среди которых была и Никановская. Даже Зепша приехала. В толпе я видел и наших офицеров, и постояльцев «Белого гуся», и ту самую девушку из табачной лавки. Здесь все были соседями, которые с бурным одобрением встретили пару, появившуюся в дверях церкви.

На всем пути молодых к дому Мартины Ивановны, который находился всего в ста ярдах от церкви, зажгли факелы и выкати ли бочонки с водкой и бочки с вином. Соседи вынесли на улицу приготовленные накануне блюда, и каждый мог угощаться вволю. Сам Горлов напился до изумления и выплясывал с гостями на снегу. Мартина Ивановна не отстала от него. Даже Тихон был навеселе, хотя он был трезвее, чем взрослые, что, впрочем, не мешало ему весь день плясать с остальными гостями.

Если воздух может сверкать, значит, в этот вечер во дворце он сверкал и искрился. Карлики, экзотические танцовщицы, музыка, роскошные платья, каскады драгоценных каменьев, горы изысканных блюд, водопады вина и водки — все это слилось в один круговорот. Столы были накрыты в четырех залах, чтобы вместить всех гостей. Бесконечные вереницы слуг, несущих блюда с едой на сервированные золотой посудой столы, словно баржи на реке, скользили по залам…

Мы приехали чуть позже остальных, когда хмель уже ударил в головы гостей. Вообще-то мы не хотели опаздывать, но Мартина Ивановна наотрез отказывалась ехать, пока не закончила возиться с платьем, которое, по ее мнению, более или менее подходило для такого события.

Пока церемониймейстер двора искал наши имена в списке приглашенных, я шепнул Горлову:

— Первым иди ты.

— Генерал Горлов! — прозвучал сочный баритон церемониймейстера.