Рэнделл Уоллес - Любовь и честь

За час до рассвета двое стражников открыли ворота, и карета палача остановилась посреди двора. Стражники с опаской смотрели, как открылась дверца, но вместо огромной фигуры палача из кареты показалась массивная ручища и поманила стражников к себе.

Оба стражника дрожали, как испуганные кролики, но все же подошли неверной походкой.

И тут же нога, обутая в кавалерийский сапог, врезалась в лицо одного из стражников, и тот ничком повалился на камни. Другой стражник просто оцепенел, когда на него свалилось огромное тело палача с перерезанным горлом, а следом за ним из кареты показался… не кто иной, как атаман Волчья Голова. Со звериной ловкостью он схватил один из топоров, лежавших в карете, и метнул его в третьего стражника, спешившего закрыть ворота. Стражник был убит на месте, а два кучера в черном, сидевшие на козлах кареты, сбросили плащи, под которыми оказались волчьи шкуры, наброшенные на плечи.

— Казаки! — в панике закричал часовой на стене. — Казаки!

Дюжина стражников спала у себя в казарме. Услышав крики, они поспешно хватали оружие и выскакивали во двор, прямо под сабли казаков, стоявших у двери и рубивших солдат, словно капусту.

Солдаты в других казармах, услышав крики, похолодели от ужаса, не зная, сколько казаков напало на тюрьму, но зато они хорошо видели порубленных стражников во дворе, поэтому сразу забаррикадировали двери и приготовились к обороне.

Между тем Волчья Голова, не теряя времени даром, вломился в караульное помещение, где двое осоловелых от водки надзирателей даже не пытались сопротивляться. Полоснув одного саблей по шее и заехав эфесом в челюсть другого, Волчья Голова забрал со стола связку ключей.

Я слышал крики и лязг оружия и гадал, что происходит, когда шум стал громче, загрохотал засов на двери моей темницы, и на пороге возник Волчья Голова.

Помню, что я был ошеломлен и напуган, но мой инстинкт приказывал мне драться за свою жизнь. Но куда там было драться! Если я и успел поднять обессиленную руку, то Волчья Голова даже не обратил на это внимания. Он схватил меня за волосы и выволок в коридор, словно ребенок куклу.

Я пытался сопротивляться, но тщетно. Волчья Голова вытащил меня во двор и так ударил о карету, что я едва не лишился чувств. Оба казака к тому времени обрезали постромки лошадей, запряженных в карету, и забросили меня на спину одной из них. Как ни странно, очутившись на лошади, я почувствовал себя немного увереннее и сразу же вцепился пальцами в гриву.

Мы галопом выскочили из ворот тюрьмы и, отъехав шагов на сто, остановились, поджидая Волчью Голову. Но он, казалось, не спешил, стоя посреди тюремного двора и оглядываясь. Солдаты, забаррикадировавшиеся в казармах, молча следили за ним. Увидев прятавшегося за большой бочкой стражника, Волчья Голова в два прыжка оказался рядом с ним, схватил его за ворот мундира и вытащил на середину двора. Швырнув стражника, в котором я сразу признал своего главного мучителя, на каменную брусчатку, которой был вымощен двор, Волчья Голова не спеша расстегнул штаны и долго мочился на него, зная, что все оставшиеся в живых стражники видят это. Потом он застегнулся и заорал:

— Я Волчья Голова! И это мое право — казнить человека, убивавшего моих братьев-казаков!

Хоть он и кричал по-русски, я понял смысл его слов, но мне было все равно — лишь бы вырваться из тюрьмы.

Но Волчья Голова еще не закончил. Он вскочил на коня и, гарцуя на нем по двору, снова заорал:

— И передайте вашей царице, что она просто толстая шлюха с большими сиськами!

Он пришпорил коня, и через несколько мгновений мы вчетвером неслись навстречу солнцу, только что показавшемуся из-за горизонта.

Волчья Голова мчался впереди, а казаки ехали по обе стороны от меня, чтобы пресечь любую попытку к бегству.

Мы неслись через лес, пока лошади совсем не выбились из сил. Тогда Волчья Голова пустил коня шагом, и вскоре мы оказались в чаще леса под заснеженным сводом, где к моему удивлению нас ждали четыре свежих лошади.

Волчья Голова соскочил с коня, его напарники тоже, и я, голый и дрожащий от холода, словно сомнамбула последовал их примеру. Но едва они направились к свежим лошадям, как я развернулся и снова вскочил на спину своей лошади. Они явно ждали чего-то подобного. Меня тут же стащили с лошади и повалили в снег. Волчья Голова, словно гора, навис надо мной и стащил с себя свой волчий шлем, и я, наконец, увидел его лицо.

Это был Горлов.

Меня завернули в одеяла и усадили у костра. Макфи и Ларсен — они и оказались двумя казаками — поснимали мохнатые казачьи шапки и варили на костре суп.

— Где Беатриче? — спросил я у Горлова.

— Ешь, — хмуро сказал он, протягивая мне зажаренный на острие кинжала кусок мяса. — Тебе надо поесть.

Я отвел кинжал с мясом в сторону.

— Где она?

Горлов тяжело вздохнул.

— В N-ском монастыре, ждет казни.

Он замолчал и окинул меня взглядом, словно пытаясь определить, как тюрьма повлияла на мое состояние.

— А ты неплохо выглядишь после двух недель, проведенных в этой дыре.

Значит, я пробыл в тюрьме две недели. Я пытался осмыслить все происшедшее, но мне стало страшно.

— Горлов, — почти простонал я.

— Держись, Светлячок! — он положил руку мне на плечо. — Сначала они будут охотиться за нами, то есть за Волчьей Головой. Его известность нам только на руку. Все имперские разъезды двинутся на восток, чтобы отыскать его среди казаков.

Вся безнадежность положения, не только моего и Беатриче, но и моих друзей, сидевших рядом, разом обрушилась на меня.

— Горлов, ты же потеряешь все, что у тебя есть.

— Мне нечего терять. Ешь. У меня есть план действий.

Башни и колокольни N-ского монастыря словно вмерзли в морозное предрассветное небо. Завывающий ветер гулял по гранитным скалам и раскачивал верхушки деревьев на сплошном ковре леса, прорезанном одной-единственной дорогой, ведущей на север, к Санкт-Петербургу.

Мы вчетвером сидели на лошадях посреди деревьев на расстоянии ружейного выстрела от ворот монастыря. Ворота были открыты настежь. Из построек во дворе вился дымок, но не было видно ни души.

— Если я не ошибаюсь, они не должны были усилить охрану, — сказал Горлов.

— Если ты не ошибаешься, то это будет первый раз в жизни, — по привычке огрызнулся я, и Горлов сразу заулыбался. И, несмотря на все свои тревоги и боль в избитом теле, я не мог сдержать ответной улыбки.

Мы все были одеты как казаки, в накинутые на плечи волчьи шкуры. Лошади, которых привел Горлов, до того как украсть карету палача, были те самые, на которых мы ездили во время похода на Пугачева, только хвосты и гривы были подстрижены на казацкий манер. Горлов даже раздобыл казацкие седла, и теперь мы выглядели настоящими казаками.

— Ну что, друзья, — почти лениво сказал Горлов и с лязгом вытащил саблю. — Вперед!

Мы тоже выхватили клинки и во весь опор понеслись к воротам.

Мы застали их врасплох — никто не ожидал, что казаки могут появиться в этом мрачном месте, где и поживиться-то нечем. Но солдаты здесь были гораздо расторопнее, чем в тюрьме. Их спокойная служба в монастыре была наградой за былую доблесть в боях. Они мигом схватили сабли и ружья и попытались занять удобные позиции, когда мы ворвались во двор, размахивая саблями направо и налево. Может, они и были хорошими солдатами, но зато мы были отличными кавалеристами.

Пока трое моих друзей преследовали разбежавшихся солдат, я направил лошадь к башне, где, как сказал Горлов, обычно содержали важных государственных преступников, соскочил на землю и побежал по лестнице. Я понимал, что солдаты скоро придут в себя после неожиданной атаки и моим товарищам их не сдержать, но все равно знал, что без Беатриче я отсюда не уйду, даже если мне придется обыскать весь монастырь.

Взбежав по лестнице на второй этаж, я нос к носу столкнулся с солдатом, появившимся из-за угла. Он вскинул ружье, но я рубанул его саблей, и он повалился на пол. Тем не менее солдат все-таки успел выстрелить, и хотя пуля прошла мимо, грохот под этими каменными сводами был просто оглушительным.