Они включали дуэль с холостыми патронами как повод герцогу отправиться в изгнание — этот повод явился в виде лорда Пока, притворившегося умирающим.

Каждая деталь была продумана так, чтобы никто никогда не мог бы заподозрить, будто случившееся являлось лишь хитроумной выдумкой. Предусмотрен был даже шрам на груди лорда Пока, выполненный Лайонелом Хэмптоном как полное подобие настоящего.

Теперь же секретарь герцога сообщил, что состояние здоровья его светлости лорда Пока намного лучше, чем можно было предположить при подобном ранении, и они с леди Брэмвелл собираются пожениться недели через две.

Герцог послал им свои поздравления. Он понимал: когда он расскажет Мириссе о предполагаемом счастливом замужестве сестры, последнее облако с ее залитого солнцем небосклона исчезнет.

«Я поступил умно! — удовлетворенно похвалил он себя. — Но я искренне верю; именно Нирисса, отыскавшая венок несчастной герцогини, сняла проклятие, которое всегда тяготело над семейным счастьем герцогов Линчестеров».

«Это пленительная и очаровательная история. — думал он, — которую никто никогда не запишет и не превратит в роман, потому что тайна дуэли и тех ролей, которые играли в ней мы с Энтони, должна остаться нераскрытой».

При этом он был глубоко благодарен судьбе, что все прошло так благополучно и теперь Нирисса с ее свежестью, ее чистотой и ее восприимчивостью начнет новую эру счастья в Нине.

Он надеялся никогда больше не испытывать чувство тревожного ожидания — как у отчаянного игрока, поставившего на кон все, чем обладал. Именно в таком состоянии он просил Дельфину выйти за него замуж.

Милосердием Божьим она отказалась, и его карта выиграла!

Только поздним вечером, после того, как они целовались под звездами, а затем спустились вниз в каюту, потому что обоим захотелось большей близости, обнимая Нириссу, Линчестер сказал:

— У меня есть для тебя новость, моя любимая, она доставит тебе удовольствие.

— Какая же? Я весь день чувствовала, будто ты что-то скрыл от меня.

— Ты не должна читать мои мысли, — сказал он. — Ты слишком проницательна в отношении меня! Я начинаю думать, что ты — колдунья!

— Если я и проницательна, — заметила Нирисса, — так только от моей любви к тебе, любви, которая заставляет меня прислушиваться к каждой интонации твоего голоса и видеть любое изменение выражения твоих глаз.

— Я забеспокоился, если бы не чувствовал того же самого, когда речь идет о тебе. Он поцеловал ее лоб:

— Так тебе интересна моя новость?

— Конечно, я слушаю. Что-нибудь хорошее?

— Уверен, она понравится тебе. Твоя сестра Дельфина собирается замуж за Энтони Пока!

Нирисса обрадованно вскрикнула, и звук ее голоса прозвенел по всей каюте.

— Как же я этого хотела. Я догадывалась об их взаимной любви… Но сестра все же больше всего хотела стать герцогиней.

— Надеюсь, теперь она поймет, насколько любовь важнее диадемы с земляничными листьями, — сказал герцог.

— Как хорошо… Как я рада. Я очень и очень рада, — призналась Нирисса, — и теперь я не стану бояться встречи с Дельфиной по возвращении домой.

— Со мной ты больше никого и ничего не будешь бояться, — заверил ее герцог. — Все страхи и печали остались позади, и тебе остается только полюбить Пин, всех его обитателей и наших с тобой гостей.

— Мы превратим его в дом, в котором живет любовь, — прошептала Нирисса, — но это у нас получиться, если мы сами будем любить друг друга… так, как сейчас.

— Я твердо намерен сохранить наши чувства.

Герцог приподнялся на локте, чтобы посмотреть на лицо жены, освещенное фонарем, стоящим у изголовья кровати.

— Я думал сегодня, — сказал он очень серьезно, — как мне повезло, что я нашел тебя. Только представь, что твоя сестра не пожелала бы показать мне старинный елизаветинский дом и своего выдающегося отца? Я мог бы никогда не встретить тебя!

Нирисса вскрикнула в неподдельном ужасе.

— О, мой дорогой, и я могла бы прожить всю мою жизнь, даже не догадываясь о твоем существовании, разве только Гарри рассказывал бы мне что-нибудь о тебе, ну, например, как когда-то он сказан (хотя это было и не для девичьих ушей), что ты «сущий дьявол с женщинами»! Герцог рассмеялся.

— Возможно, так оно и было в прошлом, но теперь во всем, что касается женщин, я — святой, и ни одна из них не сумеет соблазнить меня, сколько бы они ни старались.

— Ты… действительно в этом уверен? — спросила Нирисса.

— Совершенно уверен! Я могу быть соблазнен только одной женщиной, ее я нахожу такой обворожительной, такой потрясающей, такой изумительной, приносящий мне столько радости и удовлетворения, что для меня не может существовать никакой другой на всем белом свете!

Нирисса восхищенно воскликнула:

— О, любимый, как мне хотелось услышать от тебя такие слова! Я не смогла бы вынести ревности ко всем тем прекрасным дамам, которые расточали тебе любезности и заставляли меня чувствовать себя всего лишь незаметной, крохотной незабудкой.

Герцог потянулся к ней губами, руки его нежно ласкали ее тело:

— Неужели ты и правда думаешь, будто я могу забыть тебя? Неужели ты на самом деле думаешь, будто другая женщина может заставить меня испытать чувство, охватывающее меня сейчас?

— А что… что ты чувствуешь? — спросила Нирисса.

— Я чувствую себя влюбленным, соблазненным, взволнованным и возбужденным близостью самой красивой женщины в моей жизни.

Тэлбот не стал дожидаться ее слов в ответ, а стал целовать.

И когда жар возгорелся внутри него и он почувствовал вспышку ответного огня в своей жене, он ощутил — они с ней единое целое.

Это было упоение, объединявшее души. Ничего подобного он не знал прежде.

Они унеслись в небеса, туда, где царила любовь.

Любовь, которая не исчезает, когда наступает вечность.