— Ты у меня не хочешь спросить, как я докатилась до такой жизни? — поинтересовалась смуглянка, ее распирало от радости и уверенности.
— Нет. Не хочу. — Я проговорила ей на зло, вытаскивая онемевшие ноги от ее веса, моим костяшкам не нравилось преднамеренное издевательство.
— Отлично! А я все-равно расскажу… Кто бы сомневался? И Наташка поведала мне историю, как она попала в узурпаторские лапы своего новоиспеченного друга, парнем Юрьева, не решилась назвать милого бородача, объяснив: „Он не предлагал встречаться!“, хотя при этом она у него неделю прожила, в рассказе преувеличив мне, пояснив: „меня насильно держали и не ржи, как конь Пржевальского!“ и сама залилась озорным смешком, слышным через открытое окно на несколько кварталов.
Наталья в тот день, попрощавшись на остановке с Алисой и Поночкой, пожелав всех добрых слов Оли за предоставленную халяву в кафе и два кило торта с собой, поехала с одноклассницей Миленой домой. В салоне авто стоял стойкий аромат лилий, вызывающей у хозяйки восторг, а у ее спутницы словестный запас не цензуры. От доброты душевной полного желудка, она не стала спрашивать у блондинки свои ли у нее детали тела или мастерский подход врача, заранее знав ответы, уткнулась в экран мобильного, занялась форумами. Около шести часов десяти минут к седьмому часу Милен остановила машину и прокуренным басовитым женским голосом оповестила:
— Мы на месте, — Наташка не оторвала головы, зная, что к ее дому, даже учитывая дорогу без пробок, еще ехать пятнадцать минут, подумывая, что Милена разговаривает по телефону, — Мы приехали! — Повторила блондинка, тыкая в плечо Наташу пальцем. Широко улыбнулась и нажала на сигнализацию, блокирующую все двери. Юрьева к своему горю, может, к радости или любопытства распирающего внутри: „Ждет ли бородач у ресторана? Какая у него будет реакция, когда я не приду?“, недоумевающие оглянула Милену, громко недовольно чмакнув, и перевела глаза в лобовое стекло черного внедорожника. Картина спереди, через тонированные стекла, ни как не отвечала ожиданиям и уверенности, что она на трассе к дому и придется несколько остановок еще переться на общественном транспорте или звонить „своим“ мальчикам. Здание впереди черноволоска знала хорошо и бывала в нем постоянно, но никогда не заказывала ничего кроме кофе, даже если счет оплачивали. У нее с этим связано три страха: во-первых, маленькие порции для привыкшей есть с таза, во-вторых, опозорится с этикетом перед будущим долларными донором, третье, воспользоваться всеми ложками, вилками и бокалами, лишая себя удовольствия пощупать еду руками, обмазаться пищей вокруг рта и молчать пока жуешь — нереальная задача. Можно сказать, что этот ресторан входил в пятерку, как говорила сама Ната: „Топ рассадника богатеньких и голодненьких холостячков или будущих одиноких мужчин“.
Построенный шикарный ресторан „Tynis“ в прямоугольной форме с двумя этажами 1834 года стиля неоренессанса для мало известного банкира, как усадьба приема уважаемых гостей, но ближе к девяностым годам хозяин бежал со страны и отдал дом на благотворительном аукционе в треть цены. От стоянки к входу заведения вела десятиметровая дорожка, хорошенько оглядев ее, Наташка с огорчением заскрипела зубами, как бобер, хотя, даже он не мог бы повторить всю отвратительность звука, который отдался ей эхом — пронизывающей болью в деснах. Где этот самоуверенный паренек с козлиной бородкой, завязанной гривой сзади и татуироваными кистями рук в стиле биомеханики. Что эти рисунки на коже переходили в цветной рукав, Наташка узнала на второй день общения. Не честно назначать три раза свидание и самому не приходить. До этого дня самоуверенную сторону характера девушки еще не подставляли так откровенно и не заставлял колебаться.
— И? — не разжимая зуб, спросила разочарованная Юрьева, медленно поворачивая голову в сторону Милены и мысленно готовясь показать, зачем она наращивает ногти и все остальные болевые известные приемы.
Улыбка блондинки, не обращающей никакого внимания на свою пассажирку и красящую губы в зеркало заднего вида, только подогревала настроение боевой черноволосой.
— Вот и я сижу и думаю: „И?“, — вытягивая губы уточкой, ответила она, когда Наташка уже хотела выместить на ней обиду, — И что он в тебе нашел?
— А ты кто такая, что б я тебе давала полный обзор моих многочисленных плюсов? — Юрьева резко повернула в свою сторону зеркало, и оно, случайным образом, оторвалось. Глаза Милены возмущенно смотрели, как ей вручают ее ж зеркало со словами: „Так будет удобней любоваться собой, зачем ты его туда повесила?“. Отойдя молча от шока, силиконовая леди спокойно продолжила словестную перепалку с оппонентом:
— Лучше начни с минусов, думаю, их побольше.
— Минусы есть только у блондинок выживающих свои волосы водородом перекиси вместе с последними зародышами намеков на мозги, а я — идеал. — Наташка громко сглотнула и опечалено положила свой телефон в сумочку, даже словестная перепалка не восстанавливала ей, как обычно это бывало, настроение. Таких, как Женька, у нее было не мало, но именно этот ее продинамил. Что больше огорчало любительницу шоколада: что парень не пришел, а Милена привезла показать это или что парень засел в голове — она не понимала, тем более, отказывалась верить во второй вариант развития событий.
— А…тогда понятно, — светловолосая поправила заколку — розовый бантик в волосах, — Когда мы с ним встречались, меня в Птичке бесила именно эта черта. — Наташка ошарашено посмотрела на бейбу и тут же в голове нарисовала, как эта парочка выглядела вместе, а еще их возможную свадьбу и детей, внуков, правнуков.
— Птичка? — Теперь у всех детей и правнуков в голове Юрьевой появились клювы, когти и губы мамочки — беловолоски.
— Это его прозвище из-за фамилии.
— И какая фамилия у Хоттабыча?
— Птичья. — Наташка перебрала в голове все известные птичьи фамилии, каждую примеряв к своему имени рефлексивно: Ворон, Соколов, Кукушкин, Грачев, Гусин, Тетерин, Чайкин, Щеголов и поняла, что нет ничего страшного в таком сочетании, хотя, Кукушкиной ей быть не хотелось, если что.
— Ты так хорошо умеешь рассказывать, — съязвила Наташка, с надеждой смотря на вход в „Тунис“, где стояли два толстеньких мужика и никаких „волосатых птичек“.
— Половина седьмого, — объявила Милена.
— Зачем ты меня сюда привезла? Не бойсь оно тебя попросило?
— Закрой рот, — перешла на грубый тон Милен, — Слушай меня внимательно: ты не станешь к нему подходить и тем более встречаться.
— Ха! Яга, ты что касторки перепила? — она пощелкала пальцами перед Миленой, морщась от запаха ее духов в такой близости, — Еще не нашлась та стрекоза, которая мне будет указывать! Милена с разгона схватила Наташу за горло правой рукой, оставив вмятины от ногтей на нежной смуглой коже.
— Если я увижу тебя рядом с ним — добра тебе не ведать, — она ударила второй свободной рукой по щеке спокойную Наташу, — Ясно?
— Да. — тихо сказала Юрьева, ожидая времени реванша. Конечно, она думала дать сдачу прямо тут, но телефон играл знакомую мелодию на вызове мамы, нужно срочно отвечать. Скандал — скандалом, драка — дракой, а мама — это святое. Пока Наташа счастливым голосом описывала маме прекрасный день в универе, приврав про две отметки „отлично“. Милена молчала, набрала сообщение на своем телефоне, сразу получив ответ, завела мотор и вежливо спросила, словно ни чего и не было: „Повторишь свой адрес?“
— чем убила последнюю надежду Наташки. Разозленная подруга попыталась выйти с машины и готовилась уже орать: „Выпусти меня“ при этом выдергивая крашенные и наращенные пряди волос с головы гламурной напарницы, но дверь сама открылась. Угадайте, кто стоял возле машины? Да, правильно — Женька, он же Птичка, Хоттабыч, мужик-бородач в темно-синем деловом костюме с загнутыми рукавами и выкладывающимися рукавами серой льняной рубашки с запонками золотого цвета.
— Прости, милая, — он положил левую руку на крышу и нагнулся в салон, обращаясь не к Наташе, а к Милене, — На тренировке задержался.
— Ты не исправим! — Протянула в ответ та, пыхтя и красуясь перед ним, как индюк перед индюшкой в брачный период.
— Вставай, пошли. — Бесцеремонно приказным тоном сказал Женька Наташке, отворачиваясь и открывая двери заднего сидения, вытаскивая с ящика на полу букет из шестнадцати веточек лилий. Вот что так воняло мнимой принцессе — Наташке.