О ком не думать?“ и находишь ответ: „О нем“ и обдумываешь причину своего запрета. После тридцать второй попытки, а может и триста двадцатой, перестать вообще думать не только о нем, но и обо всем на свете, слово „свет“ ограничилось размышлениями о играх, сладостях и снова вспыли запретные мысли. Наташка невольно отчаялась, зевнув и потерев глаза, уснула. Если б этот момент ее купидон Елампий, не отмечал очередную свадьбу в придорожном кафе, крича: „Горько!“ с остальными не видящими его гостями, он не дал бы спокойно поспать и наслал кучу снов, усилив привязанность подопечной к второй половинке, но так как пьяница занят, забыв, а может и не вспоминав, свои прямые обязанности после первой встречи молодых людей, черноволосой снилось, что она работает в роддоме. Поведение Туси с беременными не чем не отличалось от обычного, но глаза так и смотрели в их животы.
— Доброе утро, кикимора моя! — промурлыкав знакомый голос возле уха, а после, как будто железной мочалкой, протер бородой по нежной смуглой коже, со звуком поцелуя, оставшейся покраснением на щеке. Наташка перевернулась на другой бок и дальше продолжила спать как не в чем не бывало. Птичка не потерял надежду разбудить девушку, поменяв полностью план пробуждения. Он закричал во весь голос, дергая ее за нос в такт речовке, придуманной на ходу:
— Я еду на такси: Бум — бум — бум! Я еду за рулем: Пи — пи — пи! Обгоняю всех вокруг: Буц — буц — буц!
— Я сейчас поднимусь, открою окно и помогу тебе добраться к прямому месту твоего обитания! — еще громче него закричала Туся, подскакивая на кровать ногами и протягивая руки со скрученными пальцами, как хищник, — Готов?
— Мне кажется, нету такого прекрасного и достойного места для моего обитания, — он тяжело наигранно вздохнул, наблюдая, как капелька холодного пота появившаяся от злости, под Наташиной челкой стекла прямо на длинные ресницы, накрашенные большим слоем туши.
— Нету? — Юрьева ехидно выкатила глаза, — Я тебе сейчас покажу, где живут удоды! Хуже Туси не в настроении бывает только она же после сна. Схватив с подноса первое попавшееся, чтоб кинуть в виновника, она перевела взгляд на свою руку, где находилась горсть шоколадных конфет в золотой обвертке, тяжело вздохнув, сердце ей не позволило разбрасываться вкуснейшим лакомством. Следующим под руку попал халат. Наташка с радостью кинула его в Женьку, обозвав косым хреноподобным чувачелом с рогами-ногами, обросшими метровой шерстью, на что он любезно подправил: „Пухом, а не шерстью“ и получил еще раз по голове халатом. Осознание того, что она находится в нижнем белье и бьет халатом, снятым с себя ночью из-за жары, пришло через час словестной перепалки с невозмутимой Птичкой.
— Как ты посмел с меня его снять! — сообразила Туся, натягивая на себя одеяло и поедая конфетку. Женька потер за ухом и с чувством прощения проговорил:
— Так уже и быть — прощу тебя! — и тут же закрылся руками от возможного очередного удара взбаламученной девушки, прищурив глаза.
— О, великий государь семи морей, трех гнезд и восьми квадратных метров на кроне дерева! Да будет тебе худо, чтоб ты жил-поживал, да и меня не знал.
— Уже поздно — знаю. Поклонись пред мною и я — забуду. Пока она раздраженно имитировала поклонение до земли лбом, он схватил ее за губу, так неожиданно, что девушка не успела уклониться. На всю комнату эхом раздался звук хлопка нижней губы об верхнюю и зубам. Так, как этот парень, Юрьеву не бесил еще ни один человек в мире. Обычно роль девушки портящей всем настроение и наслаждающейся этим сполна и вдоль — приходилась ей. Сама черноволосая считала — это ей перешло от бабушки, той, что мать Юрки. Первые чувства симпатии к молодому человеку улетучились и заменились злостью.
— Губошлеп ты Натали! — ноздри Наташки вполовину раздулись, как у быка, не хватало только серьги кольца. — Собирайся.
— Разогналась!
— У нас нету времени! Через три часа нужно приехать к началу приема, а еще тебя в порядок приводить.
— Не скажешь ли ты, Птичка, куда это ты и я должны идти? Почему мне нужно идти с уютного номера с каким-то бледным лешим, не умеющим кукарекать? Женька гордо поднял голову и громко, на пару этажей, прокричал:
— Ку-ка-ре-ку! Довольна?
— Нет.
— Выбирай: или мы идем, или мы идем.
— Как оригинально! Наташка демонстративно еще больше окуталась одеялом, показывая свое нежелание вообще выбираться с постели на прием с этим неудачником. Птичка шепотом прокомментировал: „Я так и думал!“ и уже привычно забросил свою занозу через плечо вместе с одеялом.
— Опусти!
— Пожалуйста…
— Что?
— Ты забыла сказать: „пожалуйста“.
— Еще чего. Она так опрометчиво со всей силы ударила его коленкой в грудь, что он чуть не упустил на землю смуглянку, но все ж Женька донес ее до лифта, нажал на кнопке первый этаж и отпустил на землю.
— Что ты хочешь? — тяжело дыша, но скрывая боль под маской настоящего мужчины, спросил тот, опираясь на стенку.
— Больше не видеть твою харю!
— Банально!
— Банально? И в придачу три ящика тех конфет в золотой обвертке.
— Хорошо. Предлагаю баш на баш. — он вытянул вперед руку для рукопожатия и гордо предложил: — Мы собираем тебя, как куколку, идем на прием, показываем, что между нами неземная любовь и даже смерть, болезнь не разлучит нас и я исполняю три твоих желания, а если бы учудишь что-то, то ты моих три. Идет?
— Я с извращенцами не подписываюсь, договорятся, убери свою раклю от меня! — она деловито убрала его руку подальше, боясь поддаться соблазнительному предложению, — Бери с собой крысу Миленку и вали!
— Рррр! Люблю женщин с характером, ну, на крайний случай, подобие женщин. Наташка хотела ударить Женьку, показать, почему так Юрка не любится драться со своей падчерицей на ринге, но дверь лифта открылась и на них смотрело девять интуристов. Птичка деловито покрутил пальцем у виска, показывая вторым пальцем на обмотанную в одеяло Юрьеву и насмехаясь в кулак, поспешил покинуть здание, обернувшись только возле двери.
— У тебя есть настырные бывшие? — прокричал на весь холл, не выдержав взгляда девушки готового отправить его на мясокомбинат начинкой для колбасы на себе.
— Я согласна!
— Что? Юрьева подошла вплотную голыми ногами по холодному полу, замотавшись еще больше в одеяло. Руки дрожали от нахлынувшего случайного решения, появившегося в голове неоткуда. Она испугалась, как боялась раньше, что уйдет Ден и больше не вернется. Сейчас на его месте был Женька и не хотелось отпускать, такого дурного, приставучего паренька, бесящего ее каждую секунду рядом.
— Я согласна. — и она протянула руку для пари с Птичкой, повторив еще и третий раз: „Я согласна“, чем сильно поразила парня.
— Я знал, что тебе нравлюсь! — поднимая на руки свою тяжелую ношу, сарказничал Женька, надеясь на правдивость своих слов в душе.
— Еще чего! — она прижимая руки за его шеей, небрежно показала язык задев им жесткую бороду, принялась скривившись демонстративно, как среда на пятницу, вытянув язык, поглаживая, приказывала своему единственному органу без костей каждые десять секунд: — Он к тебе приставал? Он на тебя покушение совершил? Бедняшка моя! Хохот Птички заразил прохожих, и еще больше взбесил саму черноволосую девушку. Он не выдержал и случайно уронил ее на землю прямо в лужу, образовавшуюся тут от ночного дождя. Списав минутную слабость в принятии решения заключить пари на ненависть к девушкам подобии Милене, часть маски идеалистки которой жила и в душе Наты, и на прием, где можно обзавестись новыми поклонниками.
— Когда я попросила его руку, — рассказывала Наташа, поглядывая на часы, — Он дал с такой рожей свою волосатую разноцветную клешню, будто час фанфары были час триумфа. Птичка до конца траппа злорадствовал, пока я его не ущипнула… — она довольно посмотрела на сломанный большой палец правой руки. — В машине нас ждала Милено-колено, расфуфыренная доска-треска, помахала ручкой, подбежала такая, поклонилась нам до земли, вывалив искусственных два высший образования. — она замолчала, переведя глаза на левую руку с тремя сломанными ногтями, продолжила: — Хоттаб вернулся оплатить номер, а это чудо-юдо рыба-кит, сделало тупое лицо, ошибалась я до этого, думая, что тупее уже быть не может, хрякнуло что-то неразборчивое и схватило меня за волосы.