– Дурак ты, Витя. Похоже, твоя дочь уже практически вычеркнула Павловского из своей жизни, а ты его снова к ней под дверь привел! Все-то ты в жизни делаешь неправильно.

Задорожный не успел ответить, потому что из отделения реанимации опять вышел врач. Он сочувственно вздохнул и сказал Виктору:

– Идите, пожалуйста, домой. Ваша дочь в стабильном состоянии и будет всю ночь спать. А завтра приходите…

– Нет, я должен остаться… – возразил Задорожный. – Вдруг что понадобится…

Врач с легкой и совсем не обидной в данной ситуации улыбкой обратился к Дине Сергеевне:

– Уведите его, пожалуйста. Все будет хорошо. Я вам обещаю.

Дина Сергеевна кивнула, взяла Виктора под руку и повела прочь от дверей реанимации.


– Тебе куда? – спросил Задорожный, когда они, оказавшись на улице, покинули больничную территорию. – Могу довезти. Я на машине.

– Павловский же сказал: улица Чкалова, 82, – ответила Дина Сергеевна.

– Ах да… Говорю же, мысли путаются…

– А сам-то ты куда сейчас со своими путаными мыслями?

– Домой… куда ж еще?

– Ты, как я поняла, живешь один…

– Да… а как ты это поняла? – удивился Виктор.

Она улыбнулась и ответила:

– Ну ты же сказал, что Маша к тебе вернулась. Не «к нам»…

– Да, все так легко объясняется…

Дина Сергеевна села в машину и, когда они уже отъехали от больницы, предложила:

– А хочешь, поедем к тебе. Я с тобой побуду. Скрашу, так сказать, одиночество…

– Ты уже один раз скрасила, Дина, – горько отозвался Задорожный.

– И что? Тебе было так плохо со мной, Витя?

– Нет, просто… потом почти сразу умерла Леночка… Мне всегда казалось, что это мне в наказание за ту нашу с тобой ночь… единственную и неповторимую…


…Единственная и неповторимая ночь случилась восемнадцать лет назад. Оба, и Дина, и Виктор, как неожиданно выяснилось, работали в одном ведомстве и однажды одновременно оказались в Москве. Оба приехали в головную организацию в трехдневную командировку, и номера для них забронировали в одной гостинице. Гостиница под модным в те времена названием «Космическая» была страшненькая, жалкая, наскоро переделанная из общежития. Дина с Виктором в первый же день столкнулись в гостиничном ресторане, который вполне соответствовал общему духу этого местечка и больше чем на третьеразрядную столовку не тянул.

Дина и Виктор друг другу очень обрадовались, поскольку не виделись давно. После исполнения дневного служебного долга они каждый день до позднего вечера гуляли по Москве, а напоследок накупили в Елисеевском магазине всяких вкусностей, вина и поехали к себе в гостиницу. То ли Виктор выпил больше, чем нужно, то ли это так давно мучило его душу, что захотелось наконец облегчить ее, но он вдруг принялся говорить Дине, как любил ее в юности, как терзался, когда она предпочла ему Сашку Павловского. Дина, которая настолько «наелась» своим замужеством, что после развода даже в мыслях не держала возможность закрутить с кем-нибудь новый роман, как-то вдруг размякла, раскисла и даже прослезилась. Виктор бросился утешать. А там, где слезы и утешения, недалеко и до поцелуев, а где поцелуи – там и объятия, а уж от объятий перейти ко всему остальному – вообще плевое дело. И они перешли. Перешли все границы дозволенного и недозволенного. Они наслаждались друг другом всю ночь. Виктор шептал, что любит ее до сих пор и что дорого бы отдал за то, чтобы они оказались вместе. Но жизнь, к сожалению, уже сложилась так, как сложилась, и ничего переделать нельзя. У него семья, а потому никакие дальнейшие встречи невозможны, и все, что у них есть, – одна лишь эта ночь. И пусть она длится как можно дольше, потому что он, Виктор, должен отлюбить ее, Дину, сразу за всю жизнь.

А расчувствовавшаяся Дина называла Виктора разными ласковыми словами и просила прощения за свое предательство. Она говорила ему, что наказана за него в полной мере, потому что Сашка оказался негодным мужичонкой, и она, Дина, будто бы всю жизнь сожалела о Викторе. На самом деле она почти никогда не вспоминала Задорожного, но в убогом номере затрапезной гостиницы ей уже казалось, что она помнила его всегда.

Павловский, ввиду своей невероятной изобретательности, был неплохим любовником, но в интимных отношениях (как, впрочем, и во всех других) главным для него все же оставалось собственное удовольствие. Но поскольку и Дине кое-что от удовольствия перепадало, она считала их с Сашкой супружеские отношения достаточно гармоничными. Виктор оказался другим, что очень удивило Дину и понравилось ей. Она, привыкшая к бурному Сашкиному напору, была покорена нежной чувственностью Задорожного, и ей тоже хотелось, чтобы эта ночь продлилась подольше.

Но все хорошее имеет обыкновение очень быстро заканчиваться. Закончилась и эта сладкая для обоих ночь. Виктор вернулся к Машеньке и Леночке, а Дина забрала у мамы Туську, которую сдала ей на время командировки, и опять стала жить с ней вдвоем. Виктора она вспоминала часто. Ей хотелось встретиться с ним еще раз, но она не могла устроить такую подлянку милой Леночке, которую и без того однажды намеревался обесчестить ее бывший муж Сашка. Нет, Дина на подлости была не способна.

Вскоре ей пришлось вспоминать Задорожного еще чаще, поскольку вдруг выяснилось, что она беременна. Но не пойдешь же с этим известием к нему! Совестливый Витька будет разрываться между двумя домами и в конце концов сойдет от этого с ума, потому что не привык прятаться и притворяться. Он и так наверняка поедом ест себя за то, что посмел изменить жене, а тут еще и Дина явится со своей беременностью. Вот если бы он сам ее нашел и сказал, что жить без нее не может и потому решил развестись с женой, она ему непременно бы все сказала. А раз не ищет, так чего и тревожить. Прижился уже опять под бочком своей Леночки.

Аборт Дина делать не захотела – грех. А после той прекрасной ночи – двойной. Сына поднимать было очень тяжело. Мать вдруг взяла и категорически отказала ей в помощи. Свое поведение она аргументировала очень веско:

– Ты будешь по мужикам таскаться, а я с твоим приплодом сиди?! Не дождешься!

После этого она взяла да и сама (поскольку уже лет пять была вдовой) выскочила замуж за какого-то пожилого, но симпатичного татарина и уехала на постоянное жительство прямиком в Казань.

Дине жилось так трудно и муторно, что вскоре она перестала вспоминать Виктора, поскольку вообще перестала мечтать о несбыточном. Мечтать стоило только о том, чего можно добиться путем приложения определенных усилий, например: как достать Туське путевку в летний оздоровительный лагерь на все лето, а маленького Дениску пристроить в ясли, которые находились поближе к работе. Так Виктор постепенно превратился для Дины в эдакого сказочного эльфа с крылышками, который закружил ее однажды ночью в некоем подобии брачного танца да и помер к утру, поскольку мотыльки долго не живут…


И вот теперь этот сказочный эльф наконец материализовался из небытия, сбросил крылышки и очень профессионально управлялся с какой-то иномаркой, названия которой Дина Сергеевна не знала.

– Ты поэтому больше никогда не интересовался мной? – наконец спросила она.

Виктор кивнул, глядя на дорогу.

– Лена заболела через неделю после того, как я вернулся из той командировки, – сказал он.

– Чем?

– Тем самым, от чего всегда умирают…

– Значит, это сидело в ней раньше, Витя…

– Понятно… – согласился он. – Потом выяснилось, что метастазы поразили почти все органы. Болезнь просто затаилась и не давала о себе знать. И все равно мне это тогда показалось мистическим. Я ей изменил, сказал тебе, что одну тебя и любил всю жизнь, и Леночка, будто почувствовав свою ненужность, взяла и умерла… Это было неправильно. По отношению к ней совершилась чудовищная несправедливость, и я как бы оказался в этом виноват… Лена была самым светлым и чистым человеком из всех, кого я знал, а я ее предал… предал!

– Не накручивай себя, Витя, хоть сейчас! Ты прекрасно понимаешь, что на самом деле вовсе не мы с тобой виновны в ее болезни! – резко сказала Дина Сергеевна, которой очень не понравилась речь Виктора. Он не в ту ночь предал свою Леночку. Он обманул ее сразу, когда позвал нелюбимую замуж. И каждую ночь предавал, когда спал с ней, а думал о Дине. Впрочем, сейчас это уже не имеет ровным счетом никакого значения…

– Кто его знает, Дина, в чем мы на самом деле виновны… – еле слышно проронил Задорожный.

Дина Сергеевна надолго замолчала, а потом сказала: