– Прошу прощения, Мадам, за то, что прервал столь приятную беседу. Не могу ли я проводить Его Высочество к Ее Величеству королеве-матери? Она шлет вам свои наилучшие пожелания, Мадам, и надеется, что вы присоединитесь к ней. Позже.
Ему ответил Бекингем:
– Как я могу покинуть королеву всех женщин даже ради матери моей королевы? Увы, Ваше Высокопреосвященство, – он поклонился кардиналу, – вы хотите нас разлучить?
– Идите к Ее Величеству, – быстро шепнула Анна. – Я приду следом: мне нужно поговорить с королем.
– Тогда до встречи, Мадам.
Ришелье не сводил глаз с герцога, когда тот опустился на колено перед Анной и, схватив протянутую ему руку, стал осыпать ее поцелуями. По обычаю губы герцога не касались пальцев Анны.
– Даже мгновение вдали от вас будет казаться мне вечностью.
– Что он сказал? – спросила Мари. – Все следили за вами обоими! А как он склонился и поцеловал вашу руку! Бог мой, я думала, что ваш друг кардинал зачахнет от зависти.
– Герцог говорил мне комплименты, – ответила наконец Анна. – Экстравагантные, нелепые комплименты. Как выглядел король, Мари? Видел он это?
– Он не сводил глаз с вас обоих, делая вид, конечно, что его это не интересует. Но Ришелье выдал себя. – Она засмеялась и махнула рукой Холланду, который пытался пробраться к ней с веером. – Он все еще ваш раб, Мадам, верьте мне. – На мгновение она стала серьезной. – Но будьте осторожны с Бекингемом. Есть только один человек опаснее отвергнутого любовника, и это тот, кто видит, как принимают ухаживания другого. А вы, дорогая Мадам, при всей вашей невинности приняли ухаживания герцога на виду у всех.
Попрощавшись с женой, матерью и братом и вслед за ними с почетным гостем герцогом Бекингемом, король во главе своих приближенных вышел из Главного зала. Сделав знак Ришелье, чтобы тот следовал за ним, он направился наверх в свои апартаменты. Пажи и придворные свиты короля шли за ним по длинному коридору. Ришелье не отставал от короля. Войдя в прихожую, Людовик повернулся к свите, которая собиралась приступить к переодеванию короля и подготовке к охоте, и сказал только одно слово: «Подождите». Ришелье, низко поклонившись, тоже собрался уйти, но король жестом удержал его.
– Останьтесь. Мне нужно с вами поговорить.
Они прошли через вторую и третью прихожие и оказались в спальне короля. Людовик бросил свою украшенную плюмажем шляпу на кресло и спросил:
– Ваше мнение о герцоге Бекингеме?
От Ришелье не укрылись прищуренные глаза короля и стиснутые в гневе губы.
– Герцог очень красив, – тихо заметил он.
– Мне показалось, что он чересчур разодет, – бросил король.
Ришелье вспомнил пурпурный бархатный костюм, расшитый огромными жемчужинами, невероятных размеров бриллианты в шляпе герцога и на эфесе шпаги. Вспомнил загорелое надменное лицо англичанина, его выражение во время разговора с королевой.
– К тому же мне говорили, что он приволок за собой свиту из семисот человек, – продолжал Людовик. Он подошел к окну и стал глядеть наружу, заложив руки за спину.
– У англичан нет вкуса, – мягко сказал кардинал. – Они нацепляют на себя бриллианты, словно буконьеры после удачного набега. Простите, сир, ему свиту больше той, что берете с собой в поездку вы, и безвкусный жемчуг. Я уверен: у герцога – самые лучшие намерения. Он сделал все возможное и невозможное, чтобы вам угодить.
Ришелье видел, как король не отрывал глаз от Бекингема и королевы. Он сам был вынужден следить за тем, как разгоралось их взаимное восхищение друг другом. Но ради союза с Англией он сумел подавить в себе муки ревности. Бекингем неприкосновенен. Но Анна, зачарованно глядевшая в глаза герцогу, покоренная им на глазах у всех, и эта презренная и зловредная герцогиня де Шеврез, – с ними-то дело обстояло по-другому…
– Он был куда внимательнее к королеве, чем к моей матери, – произнес король после долгого молчания.
– Королева очень красива, сир, – голос Ришелье звучал мягко. – Герцога вполне можно понять.
– Никогда не находил ее красивой.
– Ах, но другие думают иначе. Королева молода, возможно, несколько легкомысленна, и в отличие от вас не имеет ваших обязанностей и ответственности.
– Ни ответственности, ни детей, – пробормотал Людовик. – Когда я зачал ей ребенка, у нее случился выкидыш. И знаете почему? Она упала, бегая наперегонки с этой проституткой Шеврез! Клянусь кровью Христовой, разве удивительно, что я не делю с ней постель после этого?
– Согласен с вами, сир. И раз уж вы назвали мадам Шеврез, то хочу сказать, что часто думал о том, насколько она не годится в компаньонки вашей супруге, которой значительно полезнее будут наставления зрелой женщины, сумеющей внушить ей правильное понимание обязанностей королевы по отношению к королю. Почему бы не назначить герцогиню в свиту Генриетты Марии и не отослать ее вместе с английской королевой в Лондон? Я без труда найду ей достойную замену у королевы.
Людовик задумчиво посмотрел на кардинала.
– Королева вас уже и так достаточно ненавидит. Если вы отберете у нее де Шеврез, она вам этого никогда не простит. Да и герцогиня тоже не питает к вам нежности. Вам это известно?
– Благосостояние короля и Франции значат для меня больше, чем даже враждебность королевы. Тем более какой-то шлюхи, находящейся у нее в услужении. Ваше предписание, сир: о том, что вы посылаете мадам де Шеврез в Англию.
– Я его напишу, мой друг. Но берегите себя. Не стоит недооценивать злобу королевы.
Кардинал улыбнулся.
– Да, я знаю. А теперь, сир, позвольте мне удалиться. До вечернего банкета у меня еще масса дел.
Людовик устало махнул рукой в знак согласия. Настроение его падало. Перспектива участия в банкете нагоняла на короля скуку, как и любое другое официальное мероприятие. Его отвращение к такого рода вещам обьяснялось тем, что в душе король знал, что в очередной раз окажется в тени своей матери, братца Гастона с замашками наследника престола и, главное, Анны, в обществе которой ему всегда было неловко.
А теперь и еще один соперник – Бекингем. При Дворе о нем болтали уже неделю. Появление герцога в Париже произвело сенсацию, и никогда еше король не чувствовал себя менее мужчиной, чем в то время, когда он следил за флиртом Бекингема с Анной.
– Ришелье!
Кардинал остановился. Он увидел, как король, повесив голову, уныло хлопает перчатками по колену – бессмысленный жест несчастного ребенка.
– Да, сир?
– Я не буду грустить, когда Бекингем уедет.
Ришелье склонил голову в знак согласия.
– Так же, как и я, сир. Чем раньше королева Генриетта отплывет в Англию, тем лучше. Я сам займусь этим.
После приезда Бекингема Париж на несколько недель стал самой веселой столицей в Европе. Охота, пиршества, театральные зрелища, балы устраивались каждый день или в Лувре, или в богатых домах французской знати. Блестящие фейерверки приводили в восторг народ Парижа, который поили и развлекали от щедрот короля прямо на городских улицах. Сочинители песенок и памфлетов вовсю торговали скандальными листками, смакующими любовь герцога к королеве.
Где бы эти двое ни появлялись, они тут же становились центром внимания, а этикет требовал их присутствия на каждом публичном собрании. На балу, данном королевой-матерью на третий день после приезда Бекингема, он протанцевал с Анной почти весь вечер, а когда она отдыхала, стоял возле ее кресла или шел за ней, если той случалось перейти в другую часть зала. Французскому Двору, который считал тонкость отношений обязательной стороной любовной интриги, поведение герцога казалось безумным. Он столь многим и так громогласно признавался в своей страсти, что остряки при Дворе уверяли, будто он вот-вот доверит эту тайну Людовику.
Некоторые из дам симпатизировали ему, так как рабская покорность такого человека выглядела даже трогательно. Когда он обращался к королеве, от его всем известной надменности не оставалось и следа. Герцог был полностью безразличен к увещеваниям своего окружения и к растущей ярости короля. Он игнорировал мягкие упреки короля Карла, призывавшего сократить визит и поскорей доставить в Англию ее новую королеву. Его выдержка, подвергшаяся немалым испытаниям на долгом подъеме к богатству и славе, полностью ему изменила при испытании любовью. Ему удалось встретить самую прекрасную женщину в мире – воплощение культуры и вкуса и полную противоположность его собственной вульгарности. Если она не отвергнет его притязания, и он сможет овладеть ею – тогда подаренные герцогу знатность и титул станут принадлежать ему по праву.