Королева всегда была любезна с ним, но держалась официально, так как была испанкой, а он священником и, следовательно, в ее глазах никак не мужчиной. Это не беспокоило Ришелье. Время было его союзником: девушке, до сих пор пребывавшей в состоянии девственницы, требовалось время, чтобы стать женщиной. Точно так же как Ришелье требовалось время, чтобы стать чем-то большим, чем епископ и скромный управляющий по раздаче милостыни. Король был мальчишкой. Тирании матери он предпочел влияние человека, которого очень скоро будут ненавидеть так же, как Кончини. Двор был змеиным логовом, в котором гнездились зависть и интриги. Людовик расстался с матерью, но это только временно. Де Льюинь падет, Мария Медичи с триумфом вернется, а вместе с ней вернется и ее преданный друг и протеже – Арман де Ришелье.
– Мадам, могу я вас побеспокоить?
Анна удивленно подняла голову. Она отправилась молиться в капеллу замка Тур не потому, что испытывала в этом духовную потребность, а просто у нее не было другого дела, как только заниматься вышиванием в кругу своих дам, гулять в садах или выслушивать гневные монологи вернувшейся из ссылки Марии Медичи. Король теперь вообще не уделял Анне внимания. За два года, что им помыкал де Льюинь, король отдалился от нее, как никогда раньше. Почти девятнадцати лет и все еще девственница, Анна слишком хорошо понимала, как позорно и опасно такое положение. Капелла в замке Тур была очень древней и слабо освещенной. Она пришла сюда молиться потому, что это давало ей возможность побыть одной. Повернувшись, Анна увидела, что недалеко от нее стоит какой-то человек.
– Кто вы? Выйдите на свет. – Человек вышел вперед, и свет от свечей упал на его лицо. Он был одет в светский костюм, каштановые волосы были длинными и гладкими, а маленькая аккуратная бородка подчеркивала тонкие черты лица.
– Епископ! – воскликнула Анна. – Вы ходите так бесшумно, что напугали меня. Что вам нужно?
Ришелье низко поклонился. Взгляд его был мягок. Анна заметила, что с тех пор, как он вернулся в качестве правой руки Марии Медичи, он не оставлял ее своим вниманием. У него были очень большие глаза необычно ясного серого оттенка, и взгляд его всегда теплел, когда он смотрел на нее. Он нравился королеве, и она ценила оказываемое ей внимание. Анна подошла к нему и улыбнулась. Повзрослев, она стала еще красивее, и черты ее прелестного лица за эти два года стали еще тоньше.
– Прошу вашего прощения, – сказал он. – Я не хотел вас напугать. Я увидел, как вы идете сюда, и понял, что это и есть тот благоприятный случай, которого я ждал: возможность поговорить с вами наедине. Вы позволите?
– Конечно, – сказала Анна. – Но не хотите ли сначала помолиться, монсеньер?
– Нет, – серьезным тоном ответил Ришелье. – На сегодня я совершил свои молитвы. Мне нужно поговорить с вами, Мадам. Но трудность, – он сделал паузу и слегка улыбнулся, сознавая комизм своего положения, – моя трудность в том, что я не знаю, с чего начать. Для такого человека, как я, известного своим красноречием, это может звучать нелепо, но, увы, Мадам, вам придется с этим смириться. Вы простите мне мою неловкость?
– Попытаюсь, – ответила Анна. Ее смущала странная манера речи епископа и настойчивый взгляд его беспокойных глаз.
– Я был вашим управляющим по раздаче милостыни, – начал он низким голосом. – Когда вы появились во Франции, вы были ребенком, Мадам, но так прекрасны, что дыхание замирало при взгляде на вас. Мне никогда не забыть тот день, когда я увидел вас впервые. Я был возле вас, Мадам, разве не так? В те первые дни, когда все здесь казалось вам странным и вы тосковали по дому.
– Как вы догадались? – спросила Анна. – Первые несколько месяцев мне действительно было очень грустно, и я часто плакала, но никто этого не заметил.
– Я заметил, – ответил Ришелье, – по вашим прекрасным глазам я видел, когда вы плакали, – так же как видел, когда вы были счастливы. Я следил за вами и охранял вас в одно и то же время.
– Зачем вы мне это говорите? – спросила Анна. Она перевела руку за спину и оперлась на алтарь: она нуждалась в опоре, в поддержке, потому что стала ощущать странную слабость, в то время как лилась мягкая речь, и поток слов становился все более интимным.
– Потому что я хочу и теперь служить вам, – сказал Ришелье. – Теперь, когда я действительно могу быть вам полезен. Мое влияние только начинается, Мадам. По уговору с королевой-матерью мне даровано место в Королевском совете. Королю и де Льюиню пришлось уступить.
– Они уступают во всем, потому что боятся ее и вас тоже, – сказала Анна. – Она развязала гражданскую войну и победила. Король и его выкормыш тут же капитулировали. Я поздравляю вас, епископ! Место в Королевском совете – это большая честь.
– Я добьюсь больших почестей и большей власти. – Он подошел к ней вплотную, и отодвинуться ей было некуда. – Я буду первым человеком во Франции, Мадам. И всегда – вашим преданным и покорным слугой. Верите вы этому? Принимаете вы мою привязанность и разрешите ли мне наставлять вас?
– Я в этом не нуждаюсь, – бросила Анна. Она дрожала от ощущения опасности. Сейчас перед ней стоял не священник, не епископ, предлагающий свою мудрость и поддержку. Нет, это был молодой человек с горящими глазами, охваченный ужасной преступной страстью и придвигающийся к ней все ближе и ближе. И это в божественном присутствии, которому он поклялся служить верой и воздержанием! – Я не нуждаюсь в помощи, отодвиньтесь и позвольте мне уйти!
– Не раньше, чем вы меня выслушаете, – возразил он. – Вам нужна вся помощь, какая только возможна, – и сейчас, и в будущем. Король – педераст! Теперь вам это известно – все это знают. Что вас ждет в будущем с таким человеком? Как вам живется при де Льюине? Что ж, идите и подумайте, какие монстры могут подняться из глубины порока, чтобы унижать и мучить вас. Чтобы потребовать вашего развода, даже вашей смерти. Ах, Мадам, Мадам, – воскликнул он. – Не отвергайте меня, не пренебрегайте тем, что я предлагаю! Я люблю вас! Вот, – он потянулся и поймал ее руки в свои, и Анна почувствовала, что хватка железная и ей не вырваться. – Я сказал самое главное, самое важное. Я люблю вас, Мадам, всем сердцем! Моя звезда восходит, и я хочу, чтобы и ваша поднималась вместе с моей. Я слагаю все мое могущество к вашим ногам – здесь, сейчас, и на всю мою будущую жизнь. Примите мой дар. Умоляю, примите меня таким, каким я предстаю перед вами: ваш преданный поклонник и страдающий раб.
Еще мгновение, и он поднес ее холодные руки к губам и стал покрывать их жгучими поцелуями. Анна вдруг поняла, что через секунду она окажется в его крепких обьятиях, и тогда ее губы будут так же беззащитны, как и руки. Она сделала отчаянную попытку освободиться, вырвалась и ударила его по лицу тыльной стороной ладони. Звук удара отозвался глухим эхом под сводами старой каменной часовни. Ришелье отступил на шаг, и в течение нескольких секунд Анна стояла, дрожа, не в силах вымолвить ни слова. Но тут гнев и возмущение помогли ей прийти в себя от его посягательств, тем более пугающих, что они были для нее совершенно неожиданными.
Ее предали собственные чувства. Обморочное ощущение слабости шло от жгучего желания оказаться в его объятиях, покорно склониться перед чем-то таким, что сжигало, как огонь, и было столь же губительным по своим последствиям. Только одна мысль помогла ей спастись и от него, и от самой себя – мысль, перед которой меркли его объяснения в любви и ее желание уступить им: он был священником. Из-за этого она отстранилась от него, прежде, чем он зашел чересчур далеко. Он дал обет целомудрия и под угрозой обвинения в кощунстве не имел права прикасаться к женщине, даже думать о земной любви. В тот момент эта мысль спасла Анну.
– Как вы смеете! Как вы смеете так говорить со мной, касаться меня! Вы предатель и клятвопреступник!
Его ответ оказался неожиданным. Приложив руку к отмеченному ею лицу, он упал перед ней на колени.
– Простите мне и это, – взмолился он. – Простите слабость, которая сильнее любой клятвы на земле. Я не священник по убеждениям – у меня не было выбора. Может быть, моя любовь к вам и кощунство, но я не стыжусь ее перед Богом! Осужденный вами, я преклоняюсь перед вашим совершенством и добродетелью, только скажите, что вы прощаете меня! Скажите, что разрешаете мне находиться возле вас, чтобы я мог покорно и смиренно служить вам.
Анна уже полностью оправилась. Она увидела происходящее в истинном свете: фальшивый священник и к тому же выскочка, провинциальное ничтожество с мелким титулом. Ее королевская кровь, ее гордость были беспредельно оскорблены его домогательствами. Это было непростительно, невыносимо.