Все любили лорда Рейфа. Кондитер сберегал для него самые вкусные пирожные, дочь управляющего флиртовала с ним, ерошила его темные волосы, плотник вырезал для него целый табун лошадок, одну из которых он попытался подарить Колдеру, да только тот отказался.
Все давалось Рейфу без труда. Колдер наблюдал за ним с завистью, замаскированной под пренебрежение. Колдер помнил, в каком порядке всходили на престол английские короли и королевы, знал наизусть целые страницы из книг классиков английской литературы, складывал и вычитал в уме девятизначные числа, но не мог заставить горничную улыбнуться, не мог рассмешить отца рассказом о том, как упал в реку, запуская воздушного змея.
Колдера никогда не хвалили за то, что он учился лучше брата, потому что ничего иного от него и не ожидали. Рейф учился быстро, но так же быстро терял интерес к изучаемому предмету. Колдер отличался упорством и настойчивостью. Когда он читал о какой-нибудь знаменитой битве, он не просто запоминал даты и действующих лиц, а старался понять, какие политические цели преследовал тот или иной полководец.
И только в одной области знаний Рейф превосходил Колдера – в том, что касалось истории их семьи. Рейф чувствовал себя в семейной истории как рыба в воде: словно он всегда знал о всех Брукхейвенах с незапамятных времен, и ему нужно было лишь слегка освежить память. Для Колдера передать брату заботу о поместье в тот день, когда Рейф женился, было совсем не трудно. Рейф был предан фамильному поместью. Лучшего хозяина и придумать нельзя.
Но, при всем своем природном обаянии и таланте влюблять в себя всех и каждого чуть ли не с первого взгляда, Рейф никогда не пытался представить дело так, словно он лучше или значительнее, чем есть. Притворство вообще было чуждо его характеру. Он никогда не пытался утаить свое происхождение. Всем своим видом Рейф демонстрировал окружающим, что он не претендует на то, чем не является. К примеру, пуговицы на его шинели были из серебра, тогда как те, кто не мог позволить себе золото, обычно пытались пустить окружающим пыль в глаза с помощью дешевой, но броской латуни.
Интересно, каково это – быть в постоянном ладу с собой?
Колдер смотрел на стынущий завтрак и остывший кофе. Он не был таким, как Рейф. Людей не влекло к нему, как мотыльков к огню. Чтобы добиться от них послушания, Колдер должен был либо хорошо им платить, как Фортескью, либо жениться.
Колдер встал и швырнул салфетку на стол.
– Мне надо работать. Принеси мне кофе в кабинет, – бросил Колдер и, не глядя на дворецкого, вышел за дверь. Меньше всего ему хотелось сейчас встретить сочувственный взгляд слуги.
Глава 11
Что касается Дейдре, то утро у нее выдалось такое, о каком она до сих пор могла лишь мечтать. Дейдре встала с постели тогда, когда ей надоело лежать, накинула розовый шелковый пеньюар и, устроившись на уютном бархатном диване, стала пить изысканно-вкусный чай, принесенный улыбчивой горничной.
Дейдре попросила, чтобы ей принесли завтрак, к какому она привыкла, и вскоре тосты и маленькая тарелка с ягодами уже ждали ее на столе. Никаких сливок, никакого масла, никакого джема.
У Дейдре слегка кружилась голова от голода: вчера она почти ничего не ела, но сухой тост проглотила без всякого аппетита. В спальне было как-то слишком тихо, и эта непривычная тишина действовала ей на нервы.
И еще Дейдре очень не любила есть в одиночестве.
Имение Вултон, в котором правила Тесса, было далеко не самым приятным местом на свете. Ни один уважающий себя слуга не задерживался у Тессы, распугивающей прислугу неуемными требованиями и нерегулярным жалованьем.
В результате в доме остались только те, которые либо ничего не умели, либо подворовывали. Все они открыто ненавидели Тессу, а заодно и Дейдре. Оставшись с Тессой после смерти отца, Дейдре ничего не оставалось, кроме как притвориться ласковой, милой и доброй, как Фиби. Иначе бы ей не выжить. При всем хорошем отношении Дейдре к своей кузине она не разделяла взглядов Фиби на жизнь и давно уже решила, что им с Фиби не по пути.
Дейдре, словно улитка, построила для себя нечто вроде раковины из того, что в обществе называлось хорошими манерами. Дейдре ждала своего часа. Как только представится возможность, она сделает все, чтобы оказаться как можно дальше от Тессы – так далеко, как только могут позволить границы Англии.
И вчера, наконец, настал ее час.
Дейдре закрыла глаза. Сердце сжалось при мысли об отце, которого ей до сих пор очень не хватало. Как бы ей хотелось, чтобы вчера он увидел ее в церкви в этом красивом платье. Было бы куда лучше, если бы отец символически вручил ее мужу, а не викарий, как это было с ней. Дейдре выбрала отца Фиби, потому что он был не абстрактным «святым отцом», а отцом хорошо знакомой ей девушки, и еще потому, что он, высокий и седой, смотрелся солидно, и еще потому, что его седина удачно оттеняла золотистый оттенок ее волос.
Хватит воспоминаний, приказала себе Дейдре. Отчасти своими теперешними проблемами она была обязана отцу, но винить его во всех своих проблемах было бы по меньшей мере несправедливо.
Письмо нотариусам уже было отправлено. Осталось лишь дождаться, пока она из маркизы Брукхейвен превратится в герцогиню Брукмор. Сколько еще ждать? Кто знает: может, несколько месяцев, а может, всего несколько дней.
Двадцать семь тысяч фунтов – неплохая подмога для решения любых проблем, не так ли?
Стикли и Вулф, партнеры по бизнесу, сыновья своих более удачливых отцов, являлись единоличными хранителями немаленького состояния Пикеринга, которое теперь должно было перейти Дейдре, леди Брукхейвен, как только герцог Брукмор протянет ноги и титул перейдет его племяннику. Стикли и Вулф сидели друг напротив друга в своем весьма помпезном офисе, доставшемся им от отцов, которые приобрели и обставили контору лет сорок тому назад.
Стикли сидел прямо. Он выглядел так, как в представлении обывателя должен выглядеть идеальный нотариус: добротно одетый, при золотых часах, дорогих, но неброских, в очках с золотой оправой. Увы, сколько бы Стикли ни пытался расправить плечи, сколько бы ни надувал грудь, его партнер все равно нравился окружающим больше, в особенности женщинам. Вулф обладал удивительной способностью чувствовать себя комфортно, где бы он ни находился, и при этом выглядеть абсолютно естественно.
– Стик, – с полузакрытыми глазами пробормотал Вулф, – если ты не перестанешь фыркать, получишь в нос.
– Ничего не могу с собой поделать. От тебя воняет. Ты пропах дешевыми духами и еще более дешевым джином.
Вулф скривил в усмешке красивые губы.
– На самом деле, насколько мне помнится, духи были дешевле джина. – Взгляд Вулфа подернулся поволокой – очевидно, он вспомнил что-то весьма приятное.
Стикли устремил взгляд на книжные шкафы – так куда спокойнее. На памяти Стикли никто и никогда не доставал из шкафов ни одной книги. Эти солидные тома в сафьяновых переплетах служили главным образом декоративным целям.
– Ничего больше не говори! С меня довольно твоих декадентских откровений!
К несчастью, на этот раз Вулф внял просьбе Стикли и провалился в похмельную дрему, не раскрывая пикантных подробностей.
Что было несправедливо, принимая во внимание тот факт, что финансировал приключения Вулфа не кто иной, как Стикли. Пусть они с Вулфом и считались равноправными партнерами, ни у кого не возникало иллюзий относительно того, кто на самом деле выполнял работу. Если бы не усилия Стикли, состояние Пикеринга не увеличилось бы так значительно за последние два десятка лет, что означало, что процент Вулфа увеличился также, позволяя ему проводить дни в погоне за наслаждениями, вместо того чтобы работать наравне со своим партнером.
Самое меньшее, что мог сделать этот ублюдок, – это развеять скуку Стикли какой-нибудь скандальной историей.
– Зачем ты пришел сюда?
Вулф устало вздохнул и с трудом закинул ноги на ящик с бумагой.
– Проклятый хозяин квартиры снова выставил меня за дверь.
Стикли приподнял бровь. Он, хозяин маленького, но собственного дома в респектабельном районе столицы, с полным правом мог смотреть на незадачливого партнера сверху вниз.
– Опять задержал оплату? Я выплатил тебе твою долю вчера. Ты за одну ночь промотал все деньги?