И все лишь несколькими росчерками пера!
Она возмущенно взглянула на молодого человека, не в силах вымолвить ни слова.
— Да, и я в общем-то доволен, — ответил он, — Думаю, получилось весьма неплохо.
— Как… как вы м-могли? Заходить сзади и рисовать спины людей… их обнаженные спины… без разрешения?! — Она наконец преодолела вызванное гневом заикание и обрела дар речи, запоздало откинувшись на подушки.
— Я не в силах был удержаться, — сказал он. — У вас восхитительная спина.
Он добродушно ей улыбнулся. Оливия сердито взглянула ему в глаза.
— Уходите. — Она хлопнула в ладоши, как маленький капризный ребенок.
Он, однако, не подчинился и присел на край стола, сунув руки в карманы. Блеснули на солнце густые золотистые волосы, перехваченные черной бархатной лентой, в серых глазах мелькнули озорные искорки, красиво очерченные губы тронула лукавая улыбка.
— Умерьте свой девичий гнев, — произнес он, — это всего лишь ваша спина. И вы, наверное, забыли, что я три дня ухаживал за вами.
Оливия почувствовала, что краска стыда вновь заливает ее щеки.
— Не по-джентльменски — напоминать мне об этом.
Он запрокинул голову и рассмеялся:
— Как только меня не называли в жизни, Оливия, но даже лучшие друзья не говорили, что я джентльмен.
Девушка еще сильнее вжалась в обнимавшую ее пуховую перину.
— Тогда кто же вы?
— Не считая того, что я довольно опытный врач, меня можно отнести к тем, кто живет морем, — ответил он, сложив руки на груди и разглядывая ее все с той же лукавой улыбкой. Но теперь его взгляд стал задумчивым.
— Рыбак? — Задавая вопрос, Оливия знала, что это не так, ибо подобное прозаическое занятие вряд ли привлекало сидящего перед ней человека.
— Я преследую более выгодную добычу, чем рыба, — сказал он и, задумчиво коснувшись пальцами губ, добавил: — Мне кажется, некоторые стороны моей жизни заинтересуют и вас, Оливия. Возможно, изучающая греческий дочь лорда Гренвилла позволит себе отвлечься на несколько дней?
В мелодичных звуках его голоса Оливия услышала вызов. Несмотря на улыбку и веселый тон, он, судя по всему, не шутил.
— Я не знаю, что вы имеете в виду.
— Думаю, знаете, Оливия. — Он бросил на нее проницательный взгляд. — Возможно, вы просто пока не понимаете. Если же вы решитесь, то увидите и поймете много такого, чего дочь лорда Гренвилла в обычных обстоятельствах не увидела бы и не поняла. — Энтони подошел к кровати и склонился над девушкой. Его пальцы ласково коснулись ее щеки, а в глазах, казалось, вспыхнул огонь. — Просто мы с вами — родственные души.
Оливия выдержала его взгляд, и к ней вернулось странное ощущение некоей общности со своим спасителем. Она ничего о нем не знала, но как будто давно ждала знакомства с ним… этот момент в наполненной солнцем каюте словно бы был неминуем. Ее охватило какое-то странное предчувствие, а ладони вдруг повлажнели. Несмотря на вспыхнувший было гнев, на душе у нее стало легко и радостно.
— Да, вы увидите, — тихо произнес он, — и почувствуете… — Внезапно раздался громкий стук в дверь, и капитан резко произнес: — Войдите!
В каюту вошел седой мужчина, приземистый, с мощными плечами и жилистыми руками. Он скользнул по Оливии безразличным взглядом и коротко кивнул ей.
— На горизонте «Донна Елена», сэр. Ветер меняется на зюйд-вест.
— Сейчас иду. Да, Адам, наша гостья интересуется своей одеждой.
— Скоро все будет готово, — ответил мужчина. Но пока есть дела поважнее.
— Совершенно верно.
Адам вышел, а Энтони задержался в дверях и бодро бросил через плечо:
— Мне пора заняться делами, Оливия. Что бы вы ни увидели и ни услышали в течение следующего часа, вам нечего бояться.
С этими словами он удалился, закрыв за собой дверь.
Оливия села и, теперь уже внимательнее осмотрев опустевшую каюту, отметила роскошь обстановки. Здесь не было ничего восточного, но вещи отбирались самые лучшие. В переборки были встроены книжные полки, а под ними располагался буфет с серебряными ручками.
Этот человек сказал ей свое имя, но, казалось, назвал первое, что пришло ему в голову, — просто для удобства. Просто для того, чтобы она как-то обращалась к нему. Он не был джентльменом — по крайней мере он так утверждал, — но окружающая обстановка свидетельствовала о его власти и определенном положении. Он хозяин корабля. Его голос приятен и мелодичен, а таких красивых ухоженных рук не бывает у простых тружеников или тех, кто выбился наверх из обычных моряков.
Кто же он такой? Чем занимается? Единственное, что поняла Оливия, — этот молодой человек явно не аристократ.
Отбросив простыню, Оливия завернулась в стеганое покрывало. Она едва не упала — столь неожиданным оказалось покачивание пола под ногами. Когда же она сделала несколько осторожных шагов к столу, колени ее задрожали и слегка закружилась голова. Три дня в постели и горькое успокоительное давали о себе знать.
Она стала коленями на мягкий стул рядом с решетчатым окном и выглянула наружу. Во все стороны простиралось сверкающее на солнце море. Вдали, почти у самого горизонта, виднелся другой корабль, ослеплявший смешением цветов — алого, пурпурного и золотого, — с раздувающимися от ветра большими парусами. Она различала звуки шагов и гомон на верхней палубе, и над всей этой суетой господствовал властный голос хозяина судна.
Оливия отвернулась от окна. Покрывало оказалось неудобной одеждой, и она решительно открыла один из шкафчиков. Там стояли тарелки, стеклянная посуда и столовое серебро. В другом лежало пересыпанное лавандой белье: мужские сорочки, ночные рубашки, шейные платки. Что-нибудь да подойдет.
Оливия вытащила ночную рубашку. Хозяин судна был высоким мужчиной, и рубашка вполне может послужить ей платьем. Потребовалось немного времени, чтобы натянуть ее через голову и завязать шелковые ленты кружевного воротничка. Рукава, правда, оказались слишком длинными и широкими, и ей пришлось закатать их до самого локтя, а подол выглядел чрезмерно широким, но даже в этом импровизированном платье она уже не чувствовала себя беззащитной. Вновь покопавшись в белье, Оливия вытащила темно-красный платок. Из него вышел вполне сносный пояс, позволивший хоть как-то подобрать объемные складки,
На переборке над мраморным умывальником висело зеркало, и Оливия принялась с пристрастием рассматривать себя. Выглядела она бледнее, чем обычно; черные глаза теперь казались просто огромными, и под ними залегли темные тени. Ее нос — удлиненный фамильный нос Гренвиллов — сегодня выдавался особенно сильно.
Взяв лежавший на умывальнике гребень из слоновой кости, Оливия принялась расчесывать волосы. Черные кудри были безнадежно спутаны и противились любой попытке привести их в порядок. Хорошо бы вымыть голову: волосы выглядели тусклыми и безжизненными, как у прикованного к постели инвалида.
Да, выглядит она не слишком хорошо. Какая-то болезненная и неряшливая, как будто ее только что извлекли из-под камней. Неожиданно раны Оливии засаднило, заныло и бедро.
Она слегка коснулась бедра и, обнаружив там плотную повязку, вновь залилась краской. Владелец судна мыл ее и помогал отправлять жизненно важные потребности! Она вдруг вновь ощутила его руки на своем теле… Он называл себя врачом, но таких врачей Оливия прежде никогда не встречала.
И что он предлагал ей перед тем, как уйти? Что-то такое, что якобы она желала и сама. Он говорил загадками, но его слова тем не менее запали ей в душу.
Загадки должны быть решены. Оливия быстро отбросила гребень и откинула спутанные волосы. Чтобы стянуть непослушные кудри, она использовала еще один из льняных платков Энтони, на этот раз синий, и вновь посмотрелась в зеркало. Несколько раз куснув губы, надеясь, что от этого они станут ярче, Оливия затем с той же целью ущипнула себя за щеки. Бесполезно.
Она отвернулась от зеркала, покусывая ноготь большого пальца. Он говорил, что покажет ей такое, чего дочь лорда Гренвилла никогда бы не увидела в обычных обстоятельствах. Опять загадки.
И почему она все еще ощущает какую-то отчужденность? Скользящее по волнам судно, теплые солнечные лучи на лице и охватившее ее странное предчувствие — все это реально и ощутимо, а вот то, что окружало ее перед роковым шагом в пустоту, — очень-очень далеко.
Перед ее мысленным взором возник образ Фиби. Подруга с тревогой смотрела на нее своими круглыми голубыми глазами, волосы ее, как всегда, разметались. Судя по всему, она с ума сходит от беспокойства по поводу того, что Оливии уже нет в живых.