Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

Интересно, будет ли Ада похожа на него или возьмет смоляные волосы у Антонии? А если мальчик? Если он будет похож на Майо? До этого момента я охотно играла в игру, предложенную Антонией — не знать пола ребенка, но обращаться к нему, будто это девочка, — как раз из–за боязни, что малыш будет похож на Майо.

Я прекрасно помню Майо маленьким: одно из первых моих воспоминаний — ему почти три года, и я сажаю его на трехколесный велосипед. Потом — на фотографиях в начальной школе. Хотя я давно их не пересматривала, они сохранились в моей памяти: Майо всегда был самым худым и самым смешным из всех. Мама хранила фотографии в альбоме, обтянутом зеленой кожей, я не решилась его выбросить. Но пока я не готова к тому, чтобы увидеть маленького Майо. Надеюсь, у нас будет маленькая Ада с веснушками как у Лео.

Я благодарна Лео за то, что он не спрашивает, почему я снова пригласила его в гости, — я не смогла бы ответить ему. Кажется, он и не собирается спрашивать меня. Возможно, в его дружной семье в Лечче принято ходить на обед к теще, когда жена в отъезде.

— Пармезан к орекьетте не пойдет, верно? — спрашиваю я. — Но у меня нет ни овечьего сыра, ни соленого творога.

— Совершенно не представляю. Я — не типичный апулиец, даже не знаю, как готовят орекьетте.

Лео в Болонье десять лет, а раньше жил в Риме. Вероятно, он уехал из родного города еще раньше, чем я из Феррары. Интересно, каким был Лео в двадцать лет?

— Что ты делал в двадцать лет? Как выглядел? — спрашиваю я.

— Изучал право в Риме, — отвечает он после недолгой паузы, — был безнадежно влюблен в Кристину. Толстый, толще, чем сейчас. Грузный, скажем. А ты?

— Нервная. Осиротевшая. Но худая.

Лео улыбается, ослабив узел на галстуке, смотрит на Рыжика, который устроился на буфете рядом с ним — изучает. Я хочу рассказать Лео, что, когда умирала мама, я попала в криминальный мир, только оказалась на стороне преступников, но он меня опережает:

— Где жили твои бабушки и дедушки? Чем занимались?

Неожиданный вопрос ставит меня в тупик. Интересно, зачем это ему? Хочется спросить, но он же не спрашивал меня, почему я его пригласила.

— Представь себе, не знаю. Родители никогда мне о них не рассказывали.

Я действительно почти ничего не знаю. Отец иногда шутил, что все его родственники были ненормальные из–за конопли, которую выращивали в Ферраре, или что–то в этом роде. Он был единственным ребенком, его родители рано умерли, знаю, что у них были земли и дом в Ферраре, в котором я выросла. Мамины родители — бабушка была родом с Сицилии, дедушка — из Триеста, профессиональный военный, полковник авиации.

— И тебе никогда не хотелось узнать о них больше? — спрашивает Лео.

— Ты считаешь, это странно? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Да, немного странно.

— Моя семья была — Майо и мама с папой. Мы четверо, мы всегда были вместе. Только мы. И когда они умерли… я осталась одна, единственная уцелевшая. Многие годы моей главной целью было выжить и вырастить Антонию, вместе с Франко. Его семьи тоже для нас не существовало. Мы — как потерпевшие кораблекрушение. Но, знаешь, у нас много коллег в аналогичной ситуации, особенно иностранцев. Франко какое–то время работал в Провиденсе, преподавал историю, и мы поехали с ним. Тони была еще маленькая. Возможно, она тебе рассказывала, мы прожили там два года. В Америке нет этой мании родословной, как у вас в Италии, — если помнят больше одного поколения, уже хорошо.

Я не хотела говорить резко, но так получилось — чувствую, к моему тону примешивается сарказм. «Тон злобной профессорши» — называет его Франко.

Хорошо, что не сорвалась с языка какая–нибудь гадость про его гостеприимную южную семью. Со мной такое бывает, но ссориться с Лео я совершенно не намерена.

Его взгляд упирается в мой. Он не отводит глаз, и я вижу, что они улыбаются.

— У вас в Италии? А ты разве не итальянка?

Нечасто со мной обращаются так, как Лео.

— Я не знаю, кто я, кем себя ощущаю. Слава богу, что ощущаю себя живой.

Лео молчит, и мне это нравится.

Смотрит на меня, потом роется в карманах, достает пачку сигарет и протягивает мне одну.

— Спасибо, сейчас не хочется.

Мне приснился Майо. Мы были детьми, и он был моим братом. Он писал какое–то слово на дорожке, посыпанной гравием, в болонском парке «сады Маргариты», где я часто играла после школы. Это было какое–то иностранное слово, и я его знала, но во сне никак не могла прочитать, потому что была слишком мала.

У меня затекла шея, потому что я уснула на жестком валике дивана, но продолжаю лежать неподвижно, стараясь вспомнить, буква за буквой, то слово на дорожке в парке. Однако оно исчезло. И тут я замечаю, что на меня смотрят пять пар глаз.

На всех стенах — Наполеон и Жозефина с загадочным выражением лица. Прямо над пианино — профиль Жозефины, ее большой черный глаз миндалевидной формы внимательно меня рассматривает. У нее белейшая кожа, лицо и руки молочного цвета, а глаза и волосы черные как смоль. Как у Майо и как у меня. На шее у Жозефины тонкая бархатная ленточка, волосы расчесаны на прямой пробор и уложены на затылке в прическу; платье с глубоким декольте, очень светлое, кажется, светлее, чем кожа, ниспадает от груди складками. Может быть, это муслин или такая легкая, воздушная ткань, которая называется газ. Мне бы как раз подошло — вместо брюк на резинке, которые я ношу последнее время, когда вырос живот, — широкое платье с высокой талией, под грудью.

Было бы чудесно показаться в таком виде Лео, когда он приедет сюда. Но когда? Я в Ферраре уже три дня. Смотрю на часы в телефоне, который положила на столик, — проспала два часа. Сейчас пять, и нам бы не помешала чашечка кофе, Ада!

В четыре звонил Франко. Странно, отец никогда не звонит мне. Перезваниваю, но он не отвечает. Наливаю из крана воды в стакан — невкусная. Может, это вода из По? Умываюсь, причесываюсь, осматриваю свой скудный гардероб — серый свитер и черный свитер. Хочу такое же платье, как у Жозефины! Немедленно! Все, решено, весна настала.

Одеваюсь, спускаюсь вниз. Дежурная, которой я отдаю ключ, интересуется, понравился ли мне «салон Бонапарта».

— Очень, — отвечаю я, — спасибо!

На улице еще светло и достаточно тепло. Можно было не надевать пальто, но все равно нужна куртка или какая–то верхняя одежда. Решено: я куплю платье, плащ и туфли.

В баре за кассой вижу Изабеллу Она живо интересуется:

— Макаронную запеканку? — На ней платье рубинового цвета, и в тон помада.

— Нет, спасибо, только кофе. И еще совет. Ты знаешь, где можно купить платье в имперском стиле и широкий плащ? И туфли к такому платью.

Кажется, мой вопрос ее ничуть не удивил.

— Я принесу тебе кофе за столик, присаживайся. Народу сейчас много: пожилые дамы пьют чай, мамаши пичкают сладостями своих малышей в колясках.

Надеюсь, Ада рано научится ходить. Коляска кажется мне таким неудобным предметом, не представляю, как я буду таскать ее по ступеням болонских портиков. Лучше я буду носить на руках мою девочку, как те женщины, которых я видела в Сенегале, в моем первом самостоятельном путешествии.

— Я быстро, извини, в это время всегда запарка, — говорит Изабелла, указывая подбородком на клиентов. — Иди на виа Контрари, это прямо от бара, последняя улица налево. Там есть два винтажных магазина: я покупаю все во втором, который больше. В середине улицы Берсальери дель По есть индийский магазин, у них много длинной одежды. Если останешься до понедельника, я отведу тебя на рынок на пьяцца Травальо, там есть чудесные вещички секонд–хэнд из Америки. За туфлями сходи на виа Мадзини и на Сан — Романо; под длинное платье до щиколотки подойдут узкие туфли с каблуком в виде песочных часов, а-ля Мэри Поппинс, представляешь? Но и твои сапожки пойдут.

Как я и думала, в этом вопросе Изабелла хорошо информирована. И кофе отличный. Сегодня у меня ясная голова, и я вполне владею ситуацией. Два дня ушло на то, чтобы освоиться, но теперь я готова к серьезному расследованию, осталось купить подходящий наряд.

— Спасибо. И вчерашние запеканки, я заплачу. Вообще–то в понедельник мне надо быть в Болонье, посмотрим. Ты здесь каждый день?