Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

На полпути, почувствовав вечерний холод, я поняла, что оставила пакет с одеждой у Лии, но возвращаться не стала.

Бар, где работает Изабелла, уже закрыт. В гостинице портье приветствует меня легким кивком и молча протягивает ключ. Поднимаюсь по лестнице, захожу в номер, снимаю сапоги и сразу иду к бару–холодильнику. Нужно что–то выпить, Ада меня поймет. В баре две бутылки минеральной воды, две пива, два пакета сока и две миниатюрные бутылочки с красным мартини. Делаю себе коктейль из мартини с ананасовым соком и ложусь на диван в салоне.

Чета Бонапартов бесстрастно взирает на меня. Хорошо им там, наверху!

Набираю Лео, он отвечает после первого же гудка.

— Я тебя ждал.

Как приятно слышать его голос.

— Приедешь сегодня?

Скажи да, ну пожалуйста.

— Не могу. Мне нужно разобраться с ситуацией в Пиластро. Читала в газетах?

— Признаюсь, нет.

Как ни пытаюсь скрыть свое разочарование, кажется, он его уловил.

— Как ты? — спрашивает он.

Раз Лео не может приехать, лучше не говорить ему о моем состоянии, не то он расстроится или же приедет, несмотря на занятость. Голос должен звучать бодро, как ни в чем не бывало, и вообще, переменим тему.

— Что у тебя там, выкладывай!

— Три трупа, сведение счетов. Газеты сгущают краски, пишут, что Болонья — самый опасный город в Италии после Неаполя… ну, обычное дело — наркотики, фальшивые деньги, поддельные чеки, криминал. Клан калабрийцев в компании с местными бандитами. В префектуре все забегали.

Неожиданно мне приходит в голову идея.

— Ты знаешь, что такое Арджиноне?

— Утица в Ферраре, где тюрьма, а что?

— Сегодня мне рассказали про некоего Рикки, который попал в Арджиноне за сбыт фальшивых денег, может, это как–то связано?

— Д’Авалос сказал?

— Нет, продавщица в магазине…

Слышу характерный смешок, который Лео старается подавить.

— Фальшивые деньги печатают в Неаполе, но именно калабрийцы контролируют их сбыт. Три трупа означает, что кто–то попытался кого–то надуть. А ты? Что раскрыла сегодня?

— Много всего, но лучше расскажу при встрече. Если я тут задержусь, может, ты приедешь в пятницу вечером? И останешься на субботу?

— Думаю, да. Надеюсь, все успокоится.

— Значит, расскажу, когда увидимся. А я купила новый наряд, представляешь?

— Молодец, одобряю!

— Лео?..

— Да.

— Нет, ничего. Ты ужинал?

— Еще нет, а ты?

— Чипсы, фанта и мартини.

— Вечеринка! Ада повеселится. Что собираешься делать?

— Позвоню папе, он меня искал, чудеса! И маме, с понедельника ее не слышу, получила только одно сообщение.

— Я у нее сегодня обедал.

— Опять? Разве вы не встречались вчера?

— Она пригласила, я пошел.

— Что она тебе сказала?

— Так, ничего особенного, говорили о семьях. Расскажу, когда приеду.

— Не могу поверить, что ты два раза подряд встречался с Альмой!

— Мы почти подружились.

— Я только за, но боюсь…

— Что?

— Так, ничего.

— Ладно, говори, ты же знаешь, что можешь говорить мне все что угодно. Жировая прослойка надежно защищает.

— Ну… не думаю, что она приглашает тебя лишь потому, что меня нет… она делает это для собственного спокойствия, но потом, когда я вернусь, забудет о тебе, и ты станешь теряться в догадках. У Альмы нет друзей.

— Милая, я достаточно взрослый и хорошо знаю твою мать. Думаешь, буду горевать, если она перестанет звать меня в гости? Я же не подросток.

— Я люблю тебя.

— Я тоже, Тони.

— Спокойной ночи. Отправлю тебе перед сном эсэмэску.

— Ладно. Передавай привет профессору, если будешь звонить.

— Хорошо, пока.

Антония не звонит. Когда же она вернется из Феррары? Лео прав, запрещать ей бесполезно, но ждать просто невыносимо. У меня не хватает терпения, и раньше не хватало. Я провожу рукой по лицу и вспоминаю пасхальные каникулы, когда мы с Майо и Микелой собирались поехать с палатками на Эльбу, в наше первое совместное путешествие, а у меня началась ветрянка, и пришлось остаться дома. Они уехали вдвоем, не на поезде, а на белой «Веспе» Майо. Ни разу мне не позвонили, в те времена междугородние звонки вообще были редкостью.

Когда через неделю они вернулись, загорелые, промокшие до нитки под дождем, который накрыл их на Апеннинах, я вся была в расчесанной сыпи. У меня не хватало терпения ждать, пока подсохнут корочки. Следы от ветрянки так и остались, хоть и побледнели: один на подбородке, один на лбу, два на груди, три — на животе и очень много на ногах. Увидев их, Майо решил, что надо немедленно сделать на мне рисунок, как в детской игре «соедини по точкам». Помню, было очень весело, когда он бегал за мной, зажав в руке синий фломастер, а Микела хохотала. И вместе с тем я чувствовала острые уколы ревности — наверное, без меня им было бы веселей.

Антония, как и Микела, всегда поступает так, как считает нужным, характер у нее легкий и решительный одновременно. После окончания лицея она не пошла в университет, а стала писать детективы. Я пробовала ее уговаривать, считала неправильным, что дочь университетских преподавателей, способная девушка, не получит высшего образования.

Мы не ссорились, с ней невозможно поругаться, как и с Франко. В этом они похожи: обходят острые углы, не ввязываются в конфликт. После того, как я в очередной раз попыталась ее убедить, она совершенно невозмутимо заявила, что хочет пожить одна. Что будет работать по вечерам три раза в неделю в гей–баре, известном в Болонье своими одиозными концертами, а в остальное время будет писать.

Сняла жилье на другом конце города: две комнаты в старом особняке стиля модерн, с садом. Чудесная квартирка за небольшие деньги.

Я знала, что она возвращается домой в пять утра, но ничего не могла поделать. Девочка выросла. Она работала, писала, делала то, что считала нужным, естественно и непринужденно.

Действие ее первого криминального романа происходило в мире ночных баров; после его публикации Антония сменила работу и стала продавать одежду одной из марок в Реджо Эмилии. Проработав год торговым представителем, она стала зарабатывать больше, чем мы с Франко. А через год закончила второй детектив — об убийстве текстильного магната, — роман имел еще больший успех; и тогда Антония уволилась с работы и стала собирать материал для следующей книги, сюжетом которой послужило убийство, действительно произошедшее в Болонье. Выезжая на место преступления, она познакомилась с Лео — комиссаром Леонардо Капассо.

Теперь, когда я ближе познакомилась с Лео, начинаю понимать Антонию. Лео очень умный. И, в отличие от меня и Франко, конкретный, но особенно привлекает в нем контраст спокойствия и непредсказуемости. Мне хотелось бы что–то сделать для него, чем–то удивить. После нашей встречи я об этом не перестаю думать и, кажется, кое–что придумала. Винсент писал, что живет в Болонье, и предлагал встретиться.

Тогда я ему не ответила, но сейчас решила позвонить. Они с братом — калабрийцы, не исключено, что у них есть информация, которая могла бы помочь Лео в расследовании преступлений в Пиластро. Теперь все мои мысли только об этом.

— Папа, это Антония, ты звонил мне?

В гостиной Бонапарта, ставшей моим феррарским домом, нет ни одного электронного устройства, только мой сотовый телефон. Даже как–то неловко использовать его здесь. Я сижу на диване, положив ноги на столик, под пристальным взором Наполеона и Жозефины. Коктейль подействовал: мне удалось расслабиться. Отправила Лео свою фотографию в новом наряде, в полной гармонии с интерьером.

— Как ты?

— Все хорошо, а ты? Что ты хотел?

— Хотел спросить, как дела, как Феррара. Что в этом такого?

— Непривычно, мне кажется, за всю жизнь ты ни разу мне не звонил.

Я действительно не припомню, чтобы Франко звонил мне спросить, как дела. Он и при встрече меня об этом не спрашивает.

— Ты все утрируешь, как твоя мать. Я сто раз тебе звонил, и не далее, как на прошлой неделе.