Не замечая ничего вокруг и продолжая ритмично пританцовывать, они углубились в тень. Дрожащими от возбуждения руками Джулитта опутала Бенедикта прядями своих волос — так майское дерево опутывают пестрыми лентами. Его трепещущие пальцы заскользили по ее бедрам, ощущая прохладную шелковистость кожи. Затем они опустились на траву, в море щекочущих молодых стебельков. При сумрачном свете белели обнаженные бедра Джулитты с отчетливо выделявшимся между ними темным треугольником волос. В следующую секунду восставшая плоть Бенедикта в упоении погрузилась в разгоряченное тело Джулитты.
Ее шея мгновенно выгнулась, пальцы судорожно вцепились в рукава его рубахи.
— Я сделал тебе больно? — испуганно спросил Бенедикт, путем почти нечеловеческих усилий заставивший себя умерить свой пыл.
— Да, — ответила Джулитта и, выгнув бедра, прижалась к нему. — Но я убью тебя, если ты остановишься.
— Тогда я не буду останавливаться, — выдохнул Бенедикт, — либо предпочту умереть. — Склонив голову, он игриво пробежал языком по кромке ее губ, а затем жадно впился в них, заглушая крик, застрявший в горле Джулитты. Тело Бенедикта встрепенулось, бедра начали ритмично двигаться Джулитта с радостью приняла его разбухшую плоть, сплелась с ним воедино К резкой боли примешивалось ни с чем не сравнимое удовольствие. С головой накрытая нежной волной страсти, она разжала губы и издала томный стон.
— О, Бен! — сквозь слезы счастья прошептала Джулитта, уткнувшись лицом в его шею. — О, Бен, пожалуйста. — Ее тело извивалось в истоме. Она жаждала получить неизведанный плод и знала, что умрет, если не получит его.
Голос Джулитты, ее необузданность и невинность стали последней каплей: Бенедикт, с трудом переводивший дыхание, больше не мог ждать, не мог сдерживать себя. Опершись на один локоть, он пальцами другой руки нащупал маленький, но чувствительный комочек между ее ног и нежно погладил его. Несколько раз содрогнувшись всем телом, Джулитта затихла и словно оцепенела в его руках. В тот же миг Бенедикт, простонав ее имя, последним рывком насколько мог глубоко погрузился в ее недра и спустя секунду вознесся к пику блаженства. Напряжение исчезло. Их тела затрепетали в такт друг другу, словно одна большая волна выплеснулась на теплый прибрежный песок. Но даже высвободившись из объятий бешеной, безумной страсти, они не отпускали друг друга и еще долго лежали в траве, и еще долго обменивались ленивыми ласками и поцелуями, не замечая ни праздника, идущего своим чередом, ни звезд, сверкающих над их головами, словно кристаллики соли. Бремя ответственности за содеянное уже ложилось тяжелым бременем на души обоих, но ни он, ни она не решались нарушить счастье, подаренное судьбой. Сейчас окружающий мир уже не существовал для них.
— Так бывает всегда? — спустя некоторое время спросила Джулитта.
Бенедикт улыбнулся и намотал на пальцы ее рыжий локон.
— Нет, не всегда, — ответил он, в глубине души осознавая, что и на самом деле ничто не могло сравниться с тем, что произошло между ними. Канун мая, мягкая, податливая земля и прекрасная девственница! Он вдруг понял, что испытывал нечто большее, чем элементарное физическое влечение. Дело здесь было не только в по-весеннему разыгравшейся плоти. Джулитта! Единственная… любимая Джулитта! Бенедикт помрачнел, во рту появился привкус горечи.
Джулитта резко села.
— Значит, может быть и лучше? — с невинным любопытством поинтересовалась она, поправляя растрепанные волосы и застегивая лиф платья.
На одно, всего лишь мимолетное, мгновение пораженный Бенедикт затих, опешил, но тут же догадался, что Джулитта просто поддразнила его. Он потянулся к ней, но она тихо вскрикнула и попыталась увернуться, правда, не слишком уверенно. Ее рука как бы случайно скользнула по его расслабленной плоти, словно по мановению волшебства вернув ее к жизни. Вновь оказавшись в объятиях Бенедикта, Джулитта начала извиваться всем телом, но уже не пыталась бежать.
Минуту назад намеревавшийся, пока никто ничего не заподозрил, вернуть подругу в замок, Бенедикт не сумел устоять перед соблазном. В этот раз они любили друг друга по-другому, смеясь и обмениваясь дразнящими поцелуями и игривыми ласками. Джулитта оказалась способной ученицей: чувствуя, что партнер вот-вот прольется живительной влагой, она замирала неподвижно и лишь спустя некоторое время начинала двигать бедрами. Ритм движения ускорялся с каждой секундой, пока не взорвался ослепительной и горячей вспышкой.
Бросив рассеянный взгляд поверх плеча Бенедикта, Джулитта оцепенела от ужаса: в нескольких шагах от них стояли еще недавно мило беседовавший с Арлетт клюнийский монах и ошеломленный увиденным отец.
Огонь в долю секунды превратился в лед. Испуганно вскрикнув, девушка попыталась оттолкнуть Бенедикта, но он, возмущенно застонав, прижался к ней еще крепче. Дико вскрикнув, она предприняла еще одну отчаянную попытку высвободиться из его объятий.
Бенедикт открыл было рот, собираясь спросить, что произошло, но Рольф, не позволив ему вымолвить ни слова, прорычал:
— Мне следовало бы убить тебя. Вставай.
Юноша устало закрыл глаза, но даже не сделал попытки отодвинуться от дрожащего тела Джулитты. Просто понурил голову и тяжело вздохнул.
— Не могли бы вы отвернуться? — спросил он тихо.
— Зачем? Неужели ради приличия? — с горечью процедил Рольф, однако все-таки выполнил просьбу и увлек за собой монаха.
Бенедикт отпустил Джулитту и, усевшись, начал приводить в порядок одежду. Пока он натягивал на обнаженные бедра штаны, она трясущимися руками пробовала застегнуть платье, но пальцы отказывались повиноваться. Бенедикт, напротив, выглядел спокойным и сдержанным. Наклонившись к Джулитте, он помог ей затянуть шнурок на лифе, поцеловал ее в щеку и лишь после этого поднялся на ноги и подошел к Рольфу и отцу Жерому.
— Она ни в чем не виновата, — заявил он. — Не наказывайте ее.
— Любая женщина в канун мая испытывает похоть, — задумчиво промолвил монах, искоса глянув на костер, вокруг которого с новой силой разгорелось праздничное веселье. — Ты, сын мой, поддавшись соблазну плоти, рисковал душой своей и тем самым совершил большой грех в глазах всевышнего.
Бенедикт стиснул зубы Слова монаха лишь усугубили угрызения совести, бросили щепоть соли на открытую рану. Стоявший неподвижно, как каменное изваяние, Рольф не произнес ни слова. Бенедикт с трудом повернулся к нему.
— Во всем виноват только я. Мы не собирались совершать ничего дурного, все произошло случайно.
Рольф кивнул.
— Случайно? — воскликнул он. — Значит, желание свалилось на тебя неожиданно, как снег на голову, и ты так растерялся, что не смог противостоять ему?
— Я…
— Господи! Бен, ничего не происходит случайно, помимо нашей воли!
В этот момент к ним робко подошла Джулитта и остановилась рядом. С распущенными волосами, в испачканном об траву мятом платье, выглядела она жалко. Ее трясло.
— Я тоже виновата, — подняв глаза на отца, сказала она. — Как уже сказал Бен, у нас и в мыслях не было ничего дурного, но я не сожалею о случившемся и с радостью понесу наказание.
— Боже, неужели у тебя не осталось и капли стыда? Неужели ты не раскаиваешься? — Голос отца Жерома гудел, словно иерихонская труба. — Ты же совершила прелюбодеяние с мужем своей сестры! Непотребная девка!
— Он изначально принадлежал только мне. По крайней мере, я знала об этом с самого детства. — Губы Джулитты изогнулись в кривой усмешке. — Мне безразлично то, что вы со мной сделаете. Я никогда не раскаюсь в содеянном!
— В таком случае, ты еще глупее, чем я думал, — процедил Рольф, мертвой хваткой вцепившийся дочери в руку. — Сейчас ты вернешься со мной в замок. А завтра я решу, как с тобой поступить. Что же касается Бенедикта… — он помолчал. — Немедленно убирайся с глаз моих долой.
— Сэр, она не виновата, — прохрипел юноша. — Прошу, не наказывайте ее.
— Тебе следовало подумать о последствиях, прежде чем снимать штаны, — пренебрежительно обронил Рольф.
Бенедикт не напился на празднике, но сидр все-таки помутил ему рассудок и развязал язык.
— А о чем думали вы, когда сначала овладели матерью Джулитты, а затем разрушили ее жизнь?
С таким же успехом он мог закатить тестю увесистую оплеуху. Пальцы Рольфа еще сильнее сжали запястье Джулитты — вскрикнув от боли, она прикусила нижнюю губу.