— Я хочу видеть свою дочь.
— Я уверена, что она скоро приедет, — сказала Джулитта, снова укладывая ее на подушки. — Вы еще чувствуете боль?
Рука Арлетт медленно сползла к низу живота и, вздрогнув, замерла.
— Да, она по-прежнему там. Но сейчас затаилась. — Ее пальцы судорожно вцепились в одеяло. — Иногда она просыпается и начинает безжалостно меня мучить. Мне не следовало отправляться в дорогу, но я хотела увидеть монастырь. — Ее затуманенный взор заметался по комнате и остановился на Джулитте. — Люди говорят, что ты вся в отца. Ты действительно похожа на него внешне, да и ваши характеры схожи. И все же ты другая, не такая, как он.
— Но почему? — в голосе Джулитты прозвучали враждебные нотки. Она слишком хорошо знала мнение Арлетт о своей персоне и не хотела выслушивать его еще раз.
— Будь ты такая, как он, ты не привезла бы меня в Бриз, не сидела бы у моей постели и не ждала, пока я проснусь. Я не хочу обманывать ни тебя, ни себя: мы никогда не питали друг к другу теплых чувств. Но я должна признать, что в тебе есть то, чего нет в Рольфе: постоянство. Очевидно, ты унаследовала его от матери.
— Постоянство во мне? — Джулитта горько улыбнулась. — Думаю, вы заблуждаетесь.
— Нет, я права.
Джулитта печально покачала головой.
— Скорее я унаследовала от нее своенравие и независимость. — Чувствуя, что на глаза вот-вот навернутся слезы, она поспешила сменить тему разговора. — Вам что-нибудь нужно?
Арлетт тяжело вздохнула и беспокойно заметалась по подушке.
— Мне нужно видеть свою дочь. Пусть Господь заставит ее поторопиться и поскорее вернуться из Руана. А сейчас я хотела бы поговорить с отцом Гойлем. Мне необходим душевный покой.
Опустив голову, Джулитта направилась к двери. Разумеется, она могла бы послать за священником служанку, но ей хотелось поскорее выбраться из этой комнаты: близость умирающей тяготила ее. Ей казалось, что там, на огромном и холодном ложе, лежала не Арлетт, а Эйлит, ее родная мать.
Джулитта как раз пересекала внутренний двор, разыскивая отца Гойля, когда в проеме ворот показались силуэты всадников. За ними ехал запряженный четырьмя лошадьми большой дорожный фургон. Еще несколько всадников замыкали кавалькаду. Джулитта застыла на месте и всмотрелась в лица въезжающих. Ее сердце тревожно заныло.
Между тем Бенедикт соскочил на землю и передал своего любимого серого жеребца Сайли конюху. Ветер растрепал жгуче-черные волосы молодого человека, бронзовое от загара лицо поблескивало в лучах солнца.
Джулитта не могла оторвать от него глаз. Все в нем — и выразительные брови, и проницательные карие глаза, и чувственные, подвижные губы — казалось ей до боли знакомым и милым. Только выглядел Бенедикт усталым и непривычно мрачным. Судя по всему, бдения у могилы святой Петронеллы и дорога утомили его. Он был одет в стеганый жилет, который обычно носили воины, на боку висел меч — эти меры предосторожности когда-то порекомендовал ему Рольф, справедливо считавший, что желающих напасть на солдата всегда гораздо меньше, чем тех, кто не прочь поживиться за счет миролюбивого торговца.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Бенедикт увидел Джулитту. Его глаза округлились от удивления, губы беззвучно зашевелились, произнося ее имя. Ошеломленный, он наконец сумел выговорить его вслух:
— Джулитта?!
Она осознавала, что их окружали десятки любопытных глаз; сейчас люди видели лишь дочь господина, выказывавшую должное почтение мужу своей сестры, но с каждым мигом ситуация становилась все опаснее и опаснее: сплетники могли припомнить слухи относительно позапрошлогоднего майского праздника. Поэтому Джулитта даже не решилась по-родственному расцеловать Бенедикта в обе щеки, а осталась стоять на месте.
— Жизель приехала с тобой?
Бенедикт недоуменно сдвинул брови и помрачнел.
— Да, она в фургоне.
Стараясь не смотреть на него, Джулитта сделала несколько шагов к фургону. Оттуда, опершись на руку слуги, уже вышла Жизель, свежая и безупречная, как статуя девы Марии. Невозможно было поверить в то, что она только что прибыла из Руана и протряслась в фургоне целый день. Отблагодарив слугу такой же холодной, как у матери, улыбкой, Жизель направилась было к дому, но, увидев Джулитту, резко — остановилась.
— Сестра?! Чем обязаны твоему визиту? — подчеркнуто вежливо спросила она. — Что привело тебя в Бриз?
— Твоей матери стало плохо в монастыре, — не вдаваясь в подробности, сообщила Джулитта. — Я тоже случайно оказалась там и привезла ее сюда… Сейчас она послала меня за отцом Гойлем.
— За отцом Гойлем? — Жизель побледнела, ее хрупкие пальцы сжали висящий на груди серебряный крест. Другая рука потянулась к привязанному к поясу флакону со святой водой. — Она очень плоха? — Джулитта неопределенно покачала головой.
— Не знаю. Мне она сказала, что нуждается в душевном покое. И очень хочет видеть тебя.
Жизель побледнела еще больше.
— Я должна немедленно пойти к ней. — Она бросила умоляющий взгляд на мужа, который вышел из-за фургона. — Моя мать…
— Да, дорогая, я слышал, — равнодушным тоном перебил ее Бенедикт.
— Если бы я знала, что она серьезно больна, то ни за что бы не поехала в Руан! — По-прежнему сжимая в руке крест, Жизель быстро, почти бегом, направилась к башне. Ее накидка развевалась на ветру как знамя. Словно не замечая Бенедикта, Джулитта поспешила следом.
— Джулитта, задержись, пожалуйста, — крикнул он.
Джулитта словно физически ощущала его взгляд, направленный ей в спину, и продолжала идти, но затем все-таки застыла на месте и стояла так, не оборачиваясь.
— Зачем? — спросила она, обводя взглядом двор. — Разве нам есть что сказать друг другу?
Бенедикт скрипнул зубами и нагнал ее.
— Есть. И немало. Правда, я не знаю, с чего начать.
— Тогда не начинай. — Она прикусила губу и очень кстати вспомнила услышанное от Арлетт выражение. — Мне потребовалось много времени, чтобы обрести душевный покой. Я не хочу больше терять его, не хочу страдать и мучиться.
— Но мне кажется, нам все-таки стоит поговорить.
Вокруг царила суета. Конюхи распрягали лошадей, слуги выгружали из фургона вещи. Один из них подошел к Бенедикту и о чем-то спросил, но тот только нетерпеливо отмахнулся от него.
Джулитта закрыла глаза, собираясь с силами.
— Незачем начинать все заново, — устало вымолвила она и снова двинулась вперед. — Я этого не вынесу. — Каждый шаг давался ей с трудом, отзываясь острой болью в сердце.
Растерянно переступая с ноги на ногу, Бенедикт смотрел ей вслед. Сначала ему хотелось догнать ее, схватить за руку, повернуть к себе лицом и заставить выслушать его. Но он усилием воли подавил порыв, осознавая, что для такого личного разговора вокруг слишком много свидетелей. Юноша запустил пальцы в волосы, как это делал Рольф в минуты раздумья, и вполголоса выругался. В ту злополучную майскую ночь они с Джулиттой, взявшись за руки, прыгнули в бурную реку, но ее потоки, увы, разлучили их, выбросив на противоположные берега. Теперь ему предстояло построить через эту реку мост, чтобы в следующий раз он и Джулитта могли, по крайней мере, встретиться на нем, не рискуя снова упасть в воду. При этом Бенедикт понимал и то, что, возможно, желал неосуществимого, и то, что ему предстояло возвести еще один мост: между ним и женой.
В Руане они с Жизелью стояли на коленях перед могилой святой Петронеллы и молили о милосердии. Со дня их свадьбы прошло почти два года, а Жизель никак не могла забеременеть. Чаще всего они спали порознь, и именно она вычисляла те редкие ночи, когда Бенедикт мог отведать супружеских радостей. Только не во время церковных праздников и Великого Поста, ни в коем случае днем. Даже при свете свечей Жизель предпочитала оставаться в рубашке, стыдясь своего обнаженного тела. При любых попытках Бенедикта нарушить установленные правила она принималась плакать, а с утра пораньше кидалась к исповеднику, чтобы покаяться в грехах, и требовала того же от мужа.
Пошатнувшееся здоровье матери кое-что изменило. Арлетт неоднократно намекала, что хотела бы подержать на руках внука или внучку. Теперь Жизель молилась еще усерднее, чаще допускала к себе супруга и пила настой норичника, свято веря, что он поможет ей зачать. С той же целью они посетили могилу святой Петронеллы.