— Конечно, детка. Все в порядке. Цветы очень красивые, не правда ли, Эйлит?
— Да, очень, — согласилась Эйлит и прикрыла веки: в глазах зарябило от многоцветия красочных ирисов, лилий и жимолости. — Я очень любила свой сад в Улвертоне.
Джулитта осторожно поставила кувшин на сундук у кровати. По комнате распространился нежный сладковатый аромат. Фелиция деликатно прокашлялась и, сославшись на неотложные дела по хозяйству, покинула спальню, оставив дочь и мать вдвоем.
Джулитта подошла к окну и выглянула во двор Конюхи только что оседлали лошадь. Бенедикт быстрым шагом вышел из дома и вскочил в седло. Джулитта невольно залюбовалась его грациозными уверенными движениями. Высунувшись из окна, она увидела, как он принял поводья из рук конюха и прогарцевал прощальный круг по двору. Проезжая под окном, Бенедикт поднял голову и заметил Джулитту. Улыбнувшись, он взмахнул рукой в знак приветствия. Она помахала ему в ответ.
Моджер стоял в дверях конюшни и хмуро наблюдал за происходящим.
Спохватившись, Джулитта быстро провела рукой по волосам, желая убедиться, не растрепалась ли коса, затем поправила мешковатое платье и вернулась в глубину комнаты. Поймав пристальный взгляд матери, она зарделась от смущения.
— Я просто прощалась с Бенедиктом, — сказала девочка и сама удивилась, поймав себя на мысли, что его имя так приятно ласкает слух. Она присела на кровать и взяла мать за руку.
Эйлит приподнялась на локте и окинула дочь проницательным взглядом.
— Бенедикт — жених твоей сводной сестры, — напомнила она. — Будь осторожна, Джулитта. Не совершай необдуманных поступков. Я не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки.
— Но я только помахала ему рукой. В этом нет ничего дурного.
— Что-то не припомню, чтобы ты так любезно прощалась с кем-нибудь другим.
Сдвинув брови, Джулитта принялась сосредоточенно разглядывать вышивку на занавесках.
— Теперь ответственность за тебя ляжет на плечи отца. Ему придется искать тебе мужа, а до тех пор ты должна вести себя достойно и не позволять вольностей.
— Ты даже не спрашиваешь, хочу ли я остаться с отцом! — с негодованием воскликнула Джулитта. — Ты сама говорила, что перестала уважать его. Почему же ты требуешь послушания от меня?
— Разве у тебя есть выбор? Может, ты предпочитаешь Улвертону монастырь или грязную канаву?
— Но ведь ты оказалась в канаве из-за него! — дерзко фыркнула девочка, но тут же испуганно прикусила язык. Возмущение мигом покинуло ее лицо. — Извини меня, мама, — жалобно проронила она, прижимая руку Эйлит к своей щеке.
Эйлит шевельнула пальцами и ласково погладила дочь по лицу.
— Ты меня тоже извини. Я перед тобой виновата. Очень виновата. Как я устала! — Эйлит отчаянно пыталась удержать тающие с каждой минутой силы. — Джулитта, тебе трудно понять… Теперь я знаю, что хотела получить от твоего отца больше, чем он мог бы мне дать… Это все равно, что связать тонкую шаль и ждать, что она согреет тебя в лютые холода. Но у тебя другая судьба — теплый мех на накидке спасет от любых морозов. Вы с Рольфом одной крови. Пусть тебе никогда не придется лежать в холодной постели и ждать, пока твой возлюбленный вырвется из объятий другой женщины и вернется к тебе. Я говорю это для того, чтобы ты не забивала себе голову мыслями о Бенедикте де Реми. — Эйлит закрыла глаза, но спустя некоторое время ее губы снова зашевелились, с трудом произнося слова: — Ты так молода, а я больше не смогу защищать тебя. — Ее ресницы затрепетали и медленно опустились.
Охваченная ужасом, Джулитта прижалась к материнской груди. Неужели она умерла? Эйлит слабо пошевелила рукой, пытаясь нащупать руку дочери. Джулитта обхватила ладонью ее пальцы с силой, присущей молодости. Она вдруг почувствовала себя легкой безвольной соломинкой, уносимой бурным потоком воды в неизвестность.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Бенедикт добрался до Улвертона к полудню. Лучи майского солнца, отражаясь от морской глади, слепили глаза. Покрывающая землю молодая зелень приятно оживляла окрестности.
У внешней ограды замка суетились рабочие. Они копали ямы под фундамент для каменной стены, которую собирались выстроить на месте обветшавшего частокола. Мужчины разделись до пояса — их жадно вбиравшие весеннее тепло тела покраснели от загара. Раздавался стук лопат и мотыг о камни, громкое сквернословие, смех. Бенедикт въехал в ворота и углубился в залитый солнцем нижний двор, направляясь к конюшне.
Не успел он ослабить поводья, как изнывающие от жары лошади погрузили морды в каменную кормушку с водой. Бенедикт позволил им сделать несколько глотков и отогнал прочь: слишком много воды могло привести к кишечным коликам. Ему навстречу уже спешил конюх.
— Господин Рольф в замке?
Конюх бросил настороженный взгляд поверх плеча юноши и быстро опустил глаза.
— Нет, сэр.
Оглянувшись, Бенедикт проследил за взглядом и увидел свою невесту Жизель. Их свадьбу назначили на осень. Мать Жизели наконец решила, что в свои девятнадцать лет дочь созрела для того, чтобы вступить в брак и зачать ребенка.
— Отец отправился на прогулку к морю, — объяснила она. — Ты войдешь в дом?
Высокая и стройная, с красивыми золотисто-каштановыми волосами и ясными серыми глазами, Жизель, несомненно, была недурна собой. Изящный, немного заостренный носик и узкие высокие скулы подчеркивали прелесть маленького аккуратного рта. Жизель переняла от матери привычку поджимать губы, когда считала себя обиженной или же когда, окинув кого-либо из окружающих оценивающим взглядом, сразу выносила суждение о нем. Раз или два Бенедикту великодушно позволяли поцеловать эти губы, но особого восторга он не испытал. А потому не предпринял попытки поцеловать их сейчас, тем более в присутствии конюха.
— Нет, мне нужно повидать его немедленно. Дело не терпит отлагательств. Но, может, ты окажешь мне любезность и принесешь кружку сидра?
Жизель разочарованно кивнула головой, повернулась и пошла прочь. От Бенедикта не укрылось промелькнувшее в ее глазах острое любопытство.
— Извини, я пока не могу тебе ничего рассказать, — бросил он ей вслед. — Сначала я поговорю с твоим отцом.
Жизель обернулась, и теперь в ее глазах было не только любопытство, но и беспокойство. Бенедикт велел конюху оседлать Сайли. К тому времени, когда Жизель вернулась во двор, юноша уже сидел на свежей лошади, сбросив накидку и жилет. Он склонился в седле, принял из рук невесты кружку и в три глотка опустошил ее до дна: немного кисловатая прохладная жидкость смыла с губ привкус пыли и освежила дыхание.
— Хорошо! Спасибо тебе.
Брезгливо сморщив нос, Жизель забрала кружку и, не разжимая губ, изобразила на лице любезную улыбку. Бенедикт впервые за пять дней подумал о том, что за время пути его одежда, вероятно, порядком испачкалась и пропахла потом. После памятного похода в саутуоркские бани ему лишь изредка выпадала возможность ополоснуть лицо и руки.
Лошадь, нетерпеливо пританцовывая, резко мотнула головой — во все стороны полетели брызги слюны. Опасаясь за свое безупречно чистое голубое платье, Жизель поспешно отскочила в сторону.
— Я распоряжусь, чтобы к твоему возвращению служанки приготовили ванну. — Она поджала губы и смерила Бенедикта холодным взглядом из-под опущенных ресниц. У него не было никаких сомнений, что едва он переступит порог ее дома и примет ванну, как за ним начнут следить и приглядывать, контролируя каждый жест, каждый шаг, каждое слово. Бенедикт мрачно усмехнулся: Жизель, несомненно, не позволит жениху ни единой вольности до тех пор, пока брачные узы не затянутся петлей у него на шее Неизвестно даже, позволит ли она прикоснуться к себе после свадьбы. Однако при мысли о теплой душистой ванне и чистой одежде он испытал прилив благодарности, улыбнулся Жизели и лишь затем пришпорил Сайли.
Застоявшийся в конюшне конь стремительно рванулся с места. С откровенным отвращением поведя носом, Жизель развернулась и поспешила вернуться в башню.
Узнав у крестьян, что Рольф поехал в сторону одной из прибрежных рыбацких деревушек, Бенедикт доскакал до мельницы, а там свернул на тропу, усыпанную песком и мелкой галькой. По обе стороны виднелись посадки маслин, пшеницы и ржи. Нежно-зеленые стебельки плавно покачивались на ветру. С моря доносились громкие крики суетливо метавшихся над водой чаек. Высоко в небе величаво парил белохвостый орел. На лугу овцы мирно пощипывали побеги молодого клевера. В тени сидел пожилой пастух, его обветренное морщинистое лицо почернело от загара. Вскоре Бенедикт увидел на горизонте силуэт всадника и пришпорил коня.