Дядечка оказался очень занудным, долго выражал свое спорно-сомневающееся мнение по каждому пункту договора, чем привел Надежду в состояние тихой ярости. Пытался еще и заигрывать: лукаво стрелял похотливыми глазками и манерничал, пересыпая щедро свою речь неуклюжими комплиментами. Да еще и время двигалось неумолимо к двум часам. Кое-как вручив дядечке в совместных муках рожденный проект договора, Надежда вздохнула облегченно и проводила посетителя до дверей. Дядечка обещал подумать до завтра. Скорее всего, он подпишет его именно в этой редакции. Просто ему надо еще раз все обдумать, сосредоточиться. А в обществе такой красивой девушки он ни подумать, ни сосредоточиться ну просто никак не может.

Последний раз мило оскалившись, Надежда с облегчением закрыла за ним дверь. Пора было приступать к нарушению трудовой дисциплины, то есть исчезнуть незаметно часов до пяти, оставив дверь кабинета открытой, компьютер – включенным, пиджак – висящим на спинке стула. Даже и сумку свою дамскую можно на виду оставить, рассовав по карманам ветровки все самое ценное. Авось повезет и ее начальница не потеряет.

Дознавателем оказался тот самый прилепившийся к Александру слева в тот злополучный день. Надежда плюхнулась с разбегу перед ним на жесткий стул, выложила свой паспорт и предупредила, что у нее очень мало времени на всю его дознавательную дополнительную процедуру и что ничего нового она сообщить ему и не может – все уже в протоколе записано.

– Да? А у меня вот тут другие данные, – пожал плечами молодой дознаватель, беря в руки какую-то бумагу. – Вот друг подозреваемого утверждает, что пьянствовали они в тот день до глубокой ночи и совсем в другом районе. Не в том, где вы проживаете, уважаемая Надежда Андреевна. А как раз в том, где проживал убитый Соколов Федор Тимофеевич. Так что оказаться в вашем районе подозреваемому было весьма и весьма затруднительно, да еще в таком состоянии.

– Так это что, по-вашему, я все придумала, что ли? И Роза Геннадьевна придумала? И Ветка?

– Ну, ваша Роза Геннадьевна, допустим, лица завалившегося к вам в квартиру мужчины не видела. А другая соседка – ваша подружка…

– И что с того?

– Да ничего! Вы не волнуйтесь так, пожалуйста. Мы сейчас просто уточняем алиби подозреваемого, и все.

– А почему он у вас числится в подозреваемых, интересно?

– Да потому и числится, что дедок был убит при помощи бутылки стеклянной водочной, а на горлышке бутылки пальчики вашего друга остались.

– Ой, как все красиво и просто! Парень, значит, дедушку убил и рядом с ним отпечатки пальцев своих заботливо оставил. Специально для вас. И вообще, почему это вы его моим другом называете? Он мне вовсе никакой не друг!

– А почему тогда так яростно его защищаете? Вон, запыхались даже, пока сюда бежали.

– Ну, знаете! – задохнулась праведным гневом Надежда. – Вы вообще… Да вы даже неправильно допрос ведете! Все неправильно! Я знаю, мы это в институте проходили! И я еще на практике в убойном отделе потом две недели была.

– Ну что ж, коллега, значит. Уже хорошо, – улыбнулся ей широко дознаватель. – И правильно, коллега, что вас в органах после практики на работе не оставили. Уж шибко вы эксцентричная, коллега.

– Это что, вы скалку имеете в виду? Так я же говорю: пошутить хотела… Я мужа ждала, а тут он…

– Понятно, понятно. Мужа ждали. А время попутать не могли с расстройства? Ну вы же были в состоянии не обычном, по-женски взволнованном.

– Ничего я такого попутать не могла. И не надейтесь даже. И Ветка его видела. Он ввалился ко мне в квартиру ровно в половине одиннадцатого!

– А раньше вы с подозреваемым не были знакомы?

– Он не подозреваемый, у него алиби есть. А вы… Вы все равно неправильно ведете дознание. Или вы что, хотите сказать, что мы с Веткой придумали ему это алиби, да?

– Ничего такого я не хочу сказать. Я просто спрашиваю. Так не были знакомы?

– Нет. Не была. Мне и без такого знакомства жилось замечательно. И все у меня было хорошо.

Надежда вздохнула горестно, опустила плечи, начала теребить в руках паспорт. Дознаватель взглянул на нее с сочувствием, спросил тихо, почти по-дружески:

– А сейчас что? Все плохо, да?

– Ага… От меня же муж ушел… Сразу после вашего прихода и свалил. Вы же сами все видели. Получилось все так по-дурацки, будто этот ваш… ну… подозреваемый… будто он ночевал у меня…

– А что, не ночевал разве?

– Да ночевал, конечно! Но вы же так все изобразили, будто… Обхихикали все сами… Вот мой муж и оскорбился! И вы тоже хороши! Нашли место для шуток!

– Не поверил, значит?

– Ну да, не поверил. А может, просто повод нашел, как Ветка говорит…

– А вы его… того… со скалкой-то часто встречали? Может, он не от вас, а от скалки сбежал?

– Ой, ну далась вам эта скалка, господи! Чего вы к ней привязались-то? Подумаешь, скалка…

– Ну уж, не скажите! Если б вы бедного пьяного ввалившегося к вам мужика ею по голове вовремя не шарахнули, не было бы у него теперь никакого алиби. Вот могли бы вы, к примеру, просто перед его носом дверь захлопнуть? Да запросто! А теперь с этой скалкой вы нам всю картину попортили.

– Ага! Не удалось невиновного в тюрьму засадить! Неувязочка вышла, да? Выскочила баба со скалкой и попортила вам всю картину! Черт побери, обидно-то как!

Дознаватель взглянул на нее хмуро поверх очков, поерзал на своем жестком стуле, принялся что-то писать торопливо на разлинованном длинном листе бумаги. Надежда молча наблюдала, как из-под руки его ложатся между линеечками аккуратные бисерные строчки, как он морщит старательно лоб и важно подтягивает губы в твердый розовый бантик – ни дать ни взять писатель какой в муках творческих… Подумалось вдруг ей: хорошо, что она по этой стезе юридической после института не двинулась. А ведь звали. Упорно предлагали ей тогда место в убойном отделе после практики. Говорили, что у нее склад ума очень мужской, даже талантливо-аналитический будто. Сейчас бы вот сидела так же, водила ручкой по разлинованным строчкам да мучилась мыслью досадливой, где бы раскопать другого подозреваемого по этому делу. И никакой аналитический талант ей бы не понадобился.

– Что, тяжко работается, да? – тихо-сердечно спросила она у дознавателя. – Начальство ругает, раскрываемость низкая?.. А вы плюньте на все, идите в юрисконсульты! Знаете, там посвободнее как-то. Дело свое делаешь хорошо – и никем не клят, не мят…

Однако дознаватель ее сочувствия не принял. Только глянул поверх очков сердито и коротко, торопливо дописал последние строчки.

– Ладно, Надежда Андреевна, ознакомьтесь, прочтите внимательно. Главное мы установили: местонахождение подозреваемого в своей квартире в момент убийства вы настоятельно подтверждаете.

– Да, подтверждаю. Где надо расписаться? Тороплюсь я…

Выскочив на улицу, она быстро поймала частника-извозчика и всю дорогу благодарила провидение, что не послало оно в этот час ни одной, даже самой маленькой, пробки на дороге – сплошной только зеленый свет. Бывает же такое везение – вместо двух запланированных часов ее преступное отсутствие на рабочем месте сократится до одного часа. Всего лишь! Это и не преступление даже получается, а так, маленькое на него покушение. Но провидение, видимо, рассудило по-своему. Хоть благодарность ее и приняло, но поступило именно так, как обычно и поступает: не успеешь обрадоваться одному хорошему обстоятельству, казалось бы, для тебя определяющему, а на деле выходит, что зря ты ему и радовалась. Ты его, провидение, благодаришь страстно, а оно судьбу твою еще полчаса назад решило, и совсем не в лучшую для тебя сторону, и подпись с печатью на ней уже поставило.

– …Надя, а директриса тебя уволила, – виновато протянула секретарша Сонечка, доставая из зева принтера только что отпечатанный листочек и протягивая его Надежде в руки. – Вот, я уже и приказ напечатала. Ты где была-то? Я тебя искала-искала… Даже к подружке твоей на третий этаж бегала. Начальница тут так орала, что тебя на рабочем месте нет.

– Я в полицию ездила. Вообще-то, у меня уважительная причина… Да хотя и черт с ним! Уволила и уволила. Днем раньше, днем позже, какая разница…

– Надь, а может, ты сходишь к ней? Объяснишь по-человечески? Может, она передумает?

– Нет, не пойду. Зачем? Да и не передумает она. Вдруг такого случая больше не представится, чтоб была причина меня выпереть? Ладно, пусть будет так. Хотя жалко, конечно. Вот уж говорят: пришла беда – отворяй ворота.