– Однако не очень любезный у вас приятель, Александр, – садясь в уголок дивана, проворчала Надежда. – Так смотрит, будто я у него сто долларов давно заняла и никак не отдаю.
– Не обращайте внимания. Вообще-то, он добрый. Просто ситуацию неправильно понял.
– Какую ситуацию?
– По-моему, он принял вас за мою… как бы это сказать…
– Любовницу-подругу, что ли?
– Ну вроде того.
– А ему какое дело? Если б даже и впрямь я вашей любовницей вдруг оказалась? Он что, ваша ходячая мужская совесть по совместительству?
– Нет, он не совесть. Он друг семьи. Вернее, был им месяц назад.
– А потом что – перестал?
– Ну да. Автоматически. Семьи не состоялось, и дружба его, стало быть, в воздухе повисла. Не знает теперь, бедная, куда ей и пристроиться. Плохо это, когда дружба твоя никому не нужна…
– И вам не нужна, что ли?
– Да мне-то как раз нужна! Только он привык, знаете ли, к роли друга-оберега семейного, влез в нее по уши, даже что-то вроде ответственности за все это хозяйство в себе вырастил-прочувствовал. Вот и сердится теперь на нас с Алисой, что мы очаг порушили, у которого он тоже грелся. В самую душу, говорит, плюнули…
– Алиса – это ваша жена?
– Ну да.
– Бывшая?
– Выходит, что бывшая…
– А вот перипетии своей семейной жизни я бы на твоем месте ни с кем обсуждать не стал! Тем более с другой женщиной! – прозвучал от двери резкий высокий голос Пита.
Они и не заметили, как он тихо прокрался в свой кабинет. Замолчали пристыженно, будто и впрямь уличенные в стремительно произошедшем только что прелюбодеянии. Пит плюхнулся сердито в кресло напротив дивана. И не плюхнулся даже, а слегка в него запрыгнул, смешно приподняв толстый бабий зад.
– Пит, это не другая женщина. Ты не понял просто. Это Надежда. Та самая Надежда, моя спасительница.
– Да-а-а-а? – заинтересованно повернулся к Наде Пит. – Так это вы его, значит, скалкой?..
– Да, это была я! – сердито подтвердила Надежда. – Именно я огрела вашего дорогого приятеля скалкой в тот злополучный вечер. А еще именно ко мне ваш приятель приперся на следующий же день и заявил прямо при муже, что он у меня в квартире всю ночь провел. И семья моя тоже после этого напрочь распалась. Еще вопросы есть?
– Нет, вопросов больше нет, – улыбнулся ей сочувственно Пит. – Значит, наш Сашка и в вашей жизни успел потоптаться порядочно. Такой вот он у нас – топтун по чужим жизням.
«…Бедоносец», – хотела вставить Надежда, да передумала почему-то. Будто кто за язык поймал – погоди ярлыки клеить. Тут, похоже, и без тебя этих наклейщиков хватает.
– Мне вот интересно, Сашка, как ты там, в тех дворах, оказался-то? Чего тебя туда понесло? Я же машину поймал, до дому тебя в тот вечер довез, у подъезда специально высадил. И время было не позднее, светло еще было.
– Я не помню, Пит. Ей-богу, не помню. Меня уж и так и этак потом в полиции спрашивали – ну ничего не помню! Очнулся в темноте, лежал между урной и скамейкой какой-то, как бомжик несчастный. А потом встал и пошел. В голове ужасное что-то творилось, и перед глазами все прыгало. Помню, наизнанку еще выворачивало периодически, прошу прощения за подробности. А потом вижу: мой же дом стоит! И двор вроде бы мой, все такое знакомое… Ну я с радости и поднялся на третий этаж и ключи достал…
– …и получил вдобавок скалкой по голове! – закончила его рассказ Надежда. – Только я не поняла: вы в тот вечер вместе были, что ли?
– Да вместе, вместе, – с досадой отмахнулся Пит. – Подумаешь, посидели слегка по-мужски. Мы и выпили-то вроде умеренно. Только я в тот вечер спокойно домой приехал и ночевал в своей постели, а вот Сашку почему-то к вам принесло… Вы, Надежда, абсолютно уверены, что не были знакомы с ним раньше? Может, он бывал у вас все-таки?
– Прекрати, Пит! – сердито поднял на него глаза Саша. – И ты туда же! Еще скажи, что Надежда моя тайная подруга и просто устроила мне это алиби.
– Да ничего такого я вовсе сказать не хотел! – так же сердито ответил ему Пит, поелозив по креслу толстым задом. – Просто все странно как-то получается. Вот скажи, откуда рядом с дедом твоя куртка взялась? Ты можешь это объяснить? А бутылка разбитая с отпечатками твоих пальцев?
– Подбросил кто-то… – тихо подсказала из своего угла Надежда. – Кто-то очень хотел, чтобы у Саши были большие неприятности и чтобы растянулись они минимум лет на восемь-десять… А кто-нибудь видел еще в тот вечер, что вы «слегка пьянствовали»?
– Да все кафе видело… – развел короткие ручки в стороны Пит. – А все ты, Сашка, со своими фантазиями. Ну вот что, что тебе такое взбрело в голову, скажи? Ну подумаешь, Алиса деда обманывала! Да что от него, убыло, что ли? Она же, в принципе, для тебя и старалась! И вообще, из-за таких пустяков семьи не рушатся! Глупо это все… Она любит тебя, а ты… Из-за денег этих дурацких…
– Не из-за денег, Пит. Ни при чем тут дедовы деньги. И давай больше к этому разговору возвращаться не будем. И Надежде он вовсе не интересен.
– Ну почему же? – пожала плечами Надежда. – Очень даже интересен! Я тоже в этом деле человек не посторонний. Можно сказать, за истину пострадавший. Вы мне вот объясните: при чем тут убитый дед и семейная ссора из-за денег? Что у вас там произошло такое?
– А вот это вас, Надежда, вовсе никак не касается! Это уже наши дела, семейные! – подпрыгнул в своем кресле Пит. – Вы бы лучше туфельками своими поинтересовались, чем болезненное любопытство к чужой жизни проявлять! Оно хоть и не порок, конечно, но все равно вещь, по сути, отвратительная…
– Да? Ну, хорошо, – растерялась Надежда и даже покраснела слегка от такого обвинения. – Ну и что там, расскажите, с моими туфельками происходит?
– Да ничего такого страшного не происходит. Вылечим сейчас. Будут как новенькие. Долго еще проносите. Фирма очень хорошая, и вкус у вас, можно сказать, изысканный. Сейчас мастер сделает, сюда принесет.
– Спасибо, – улыбнулась она ему холодно-вежливо, замолчала и отвернулась к окну. Чего это она, в самом деле, разлюбопытничалась? Ну их всех – и Сашу этого, и друга его, колобка хамоватого. Не больно-то и хотелось, между прочим. И впрямь, пусть сами в своих семейных делах копаются, у нее и в собственных поле пока не пахано. Ей надо Витю как-то в дом возвращать, придумывать что-то надо. Она больше и слова им здесь не скажет. И вообще, очень уж неприятный Пит этот… Да она могла бы и сама прекрасно до дому дохромать, если уж на то пошло! И не надо было перед ней свою «Ауди» останавливать! Слава богу, вон и мужик какой-то в дверь заглянул, туфли ее принес…
Всю дорогу до дома она молчала сердито. Саша взглядывал на нее коротко и тоже заговорить будто не решался. А когда въехали в ее двор, решительно заглушил мотор, развернулся к ней всем корпусом, проговорил твердо:
– Надежда, давайте я вам все-таки помогу как-то! Не хочу я оставаться в вашей памяти паршивой овцой с клоком шерсти. Ну, пожалейте меня еще раз, ей-богу. Давайте я вам визитку свою оставлю… Ну так, на всякий случай, вдруг понадобится.
Она хотела ответить ему что-нибудь смешное, вроде того, что памяти ее абсолютно все равно, в каком таком образе он там отпечатается, но не успела. Просто поднятый вверх взгляд взял и уперся в окна ее квартиры, и она тут же подскочила на сиденье радостно: окна-то были настежь распахнуты! А это могло означать только одно – Витя вернулся! А кто, кто еще откроет окна в их квартире? Только Витя, ее законный муж…
Рывком распахнув дверь, она выскочила из машины и чуть не бегом помчалась к своему подъезду, так и не оглянувшись больше на озадаченного ее странным поведением спутника. Он действительно очень удивленно смотрел ей вслед, зажав в руке свою так и не востребованную визитку, потом пожал плечами, улыбнулся потерянно. Странная, странная девушка. Что он такого обидного ей сказал сейчас? Только то, что помочь хочет. Подскочила, убежала, как ненормальная, даже не попрощалась по-человечески…
Очень не понравилась ему эта Сашкина спасительница. Как и все кругом женщины, впрочем. Потому что у всех у них водился один объединяющий их жуткий недостаток – они ничуть не были похожи на Алису. Не было ни у одной из них таких желто-пшеничных, вьющихся природными колечками волос, не было бледно-голубых прозрачных глаз, не было крошечных коричневатых веснушек на лице, таких многочисленных, что весной кожа ее приобретала удивительный оттенок золота. Не загара, а именно золота, драгоценного благородного металла. Захватывающее зрелище – лицо Алисы весной. Да и летом тоже трудно оторвать от него взгляд. И осенью, и зимой… Может, где-то и жили на свете девушки с подобными лицами, а может, даже и в их городе жили, но были они наверняка жалким подобием Алисы. Она была одна такая! Он это точно знал, он с самого детства это знал. С первого еще класса. Никто не знал, а он знал. Он, маленький толстый мальчик Петя, смешной и неуклюжий «жиртрест», «колобок», «Винни-Пух», или как там еще дразнят в школах таких вот маленьких толстых мальчиков…