Надя села прямо, встряхнула головой. Только этого ей сейчас не хватало – чужих мужиков вспоминать! Ей Витю ждать надо, в квартире прибирать да ужин готовить. Гнездо, в общем, поддерживать в прежнем порядке, несмотря ни на что. А ей лица всякие видятся да песни поются. Ерунда, чушь собачья. Сейчас она встанет, хозяйством займется, разложит все по полочкам, как когда-то психолог один умный советовал. Если, говорил, на душе вашей сумятица, начинайте, говорил, в доме все аккуратненько по полочкам раскладывать. А потом и сами не заметите, как и в душе все в порядок выстроится. Образуется, в общем.
Вставать с дивана, вообще-то, не хотелось. Пришлось сделать это чуть ли не силой. Чуть ли не за волосы пришлось с дивана себя тащить, как барону Мюнхгаузену. Стянула, конечно, а что толку? В следующую же минуту все начало валиться из рук, и глаза не то видели, и голова сразу разболелась. Вон Витин пуловер толстой вязки небрежно брошен на спинку кресла – забыл он его, что ли? Или просто в чемодан не вошел? А вон его белый носок в углу валяется. Выпал из законной пары, наверное, как и сам его хозяин. Да еще и ваза цветочная попалась под руку, на пол полетела. Хорошо, не разбилась. А может, и плохо. Счастья не будет. И вообще, ну ее, эту уборку. Все равно в душе никакого покоя не образуется, а наоборот, растет и растет собой недовольство. Вот что-то не так она сейчас делает, все равно не так. Раньше даже уборка была в охотку – включала музыку развеселую на полную мощность и носилась по квартире с ведром да тряпочкой, кренделя ногами выписывая, да еще и подпевала во все горло. Может, потому, что цель хорошая была – семью построить? Или мужу хотела показать, какая она прыткая да хозяйственная женушка – все в руках горит? Вот и показала на свою голову. Так показала, что он совсем ушел. Гад такой. Вот не будет она уют наводить – пропади оно все пропадом! Раз гнезда не состоялось, и так сойдет. И вообще, ей холодно, плохо и одиноко, и поговорить с кем-то хочется, и поплакать в жилетку.
Схватив ключи с гордо висящей в прихожей лосиной рогатины, Надежда быстро спустилась на первый этаж, позвонила в Веткину дверь.
– У тебя коньяк есть? – огорошила она подругу вопросом, проходя на кухню и на ходу подхватывая из ее рук Машеньку.
– Ни фига себе… Ты – и выпивку требуешь?! А что случилось такое, интересно? Небеса на землю упали? Или, наоборот, мы все сейчас на небо взлетим? Может, я не в курсе дел каких? Телевизор с утра не включала.
– Да ладно тебе, Ветка. Не видишь, психоз у меня? Прямо трясет всю. Или депрессия, может?
– Тогда отдай ребенка обратно. И скажи, отчего психуешь и депрессируешь. Обидно, что Витя слинял?
– Ну да, наверное. Только, знаешь, мой психоз как будто бы шире и глубже, чем просто обида на Витю. Объемнее как-то. Будто я шла-шла куда-то и вдруг об глухую стену лбом шарахнулась. Что это со мной, Ветка?
– Ой, да ничего особенного. С жиру, наверное, бесишься. Молодая, здоровая, красивая, никакими долгами ни перед кем не обремененная.
– А меня сегодня с работы уволили.
– Ну и что? Другую найдешь. Еще лучше. За что, кстати, уволили-то?
– Да я к дознавателю ходила, по делам того парня, помнишь? У них там чепуха какая-то с доказательствами получается, вот и пришлось идти, все сначала рассказывать. И про Сашу, и про скалку.
– Про какого Сашу?
– Ну, так этого парня зовут.
– А ты с ним и поближе познакомиться успела?
– Ага. И с ним, и с другом его. Только не понравился он мне, Ветка, друг этот. Темнит чего-то. И на меня вдруг так вызверился, будто я Сашу той ночью не спасала, а, наоборот, на погибель черную толкала. Странно даже. Да и вообще, я не поняла толком, конечно, что у них там произошло… Что-то семейное, они все про деньги какие-то поминали… Одно только поняла: кто-то этого парня, Сашу, сильно подставить хотел с убийством этим. По полной программе. И не получилось. Из-за меня и не получилось.
– Ну и что? Не получилось, и слава богу.
– Да ты не понимаешь, Ветка. Самое обидное знаешь что? Они ведь теперь так и не найдут настоящего убийцу! Зачем им рыться в этом деле? Подумаешь, старый дед. Спишут на наркоманов или еще чего придумают. По крайней мере, мне так показалось.
– А тебе, я так понимаю, сильно охота в нем порыться?
– Да черт его знает! Просто… Просто интересно стало, и все.
– Ну вот! А говоришь – психоз да депрессия! И ничего подобного вовсе в тебе и нету, Надька! Раз интерес какой-никакой есть, то депрессии, значит, нету! Вот и отвлекись на свой этот интерес. Даша Васильева ты наша вместе с Виолой Таракановой. Как и они же, с жиру бесишься.
– Что, предлагаешь частным сыском заняться?
– А что, и займись. По крайней мере, от проблем своих отвлечешься. Ладно, иди домой, сыщица ты моя психованная. Мне пора свой детский сад спать укладывать. Иди, а то они с тобой не уснут. А потом мне еще и работать полночи. Эх, мне бы твои заботы, Марь Иванна.
«И впрямь, что ли, Дашей Васильевой заделаться?» – с грустью подумала Надежда, медленно поднимаясь по ступенькам. Только зачем ей все это надо – вот вопрос. Ну, узнает она в конце концов, кто подставил этого Сашу под убойную статью, – дальше-то что? Кто он ей, этот Саша? Сват, брат? Да у нее даже и телефона его нет, визитку-то она не взяла… Хотя телефон – не проблема. Завтра можно пойти к этому Питу и узнать. Вот хорошо было этой книжной Даше Васильевой – у нее забот никаких не было! Жила себе в особняке, развлекалась помаленьку чужими страстями-преступлениями, выводила всех на чистую воду… А ей, Надежде, вообще-то, на работу новую устраиваться надо. У нее особняков нету и средств к существованию тоже особенных нету. Так, по мелочи, только чтоб совсем не оголодать. Но сразу работу искать – это так скучно… Да и настроение не то. Да и психоз с депрессией должны пройти, иначе и не устроишься. К работодателю на собеседование надо приходить с веселым глазом, будто бы ты вся такая из себя задорная и жаждой деятельности сильно пылающая. Так что недельку-другую она вполне может позволить себе, что-то навроде отпуска. Заодно и с состоянием своим разберется. А может, и Витя уже вернется, и не надо будет ни с чем уже разбираться, и все пойдет своим чередом…
Открыв дверь, Надя вошла в квартиру, остановилась у темного окна. Задумалась. Да-да, именно все пойдет своим чередом, как и раньше. Веточка к веточке, палочка к палочке, и идет себе строительство. Простая теорема. Аксиома даже. Трезвая и адекватная. Она будет так же готовить вкусные обеды и ужины, наводить в доме порядок, ждать Витю с работы, прыгать вокруг него в коротком халатике, будет считать калории и бороться с «поясом шахидки» на талии, чтоб не смотрел Витя на это безобразие с насмешливым отвращением, переносить которое больно до невозможности, потом так же старательно будет бороться с морщинами, потом со старостью. И это называется – вить гнездо?! Господи, какая тоска! Откуда она вдруг взялась, эта тоска? Она что, разлюбила Витю? Господи, а был ли вообще мальчик-то? Может, мальчика-то никакого и не было, а? И любви никакой не было? И гнезда не было?
Передернув плечами, Надя отошла от окна, уселась в кресле в излюбленной своей позе – подогнув под себя ноги. Витя всегда ее ругал, когда она так садилась. Говорил, не женственно. Ну и пусть. Нашарив под собой пульт, она включила телевизор. Экран тут же вспыхнул, явив ей интеллигентное умное лицо исполнителя хороших и добрых песенок, и в комнату полилась легкая и нежная мелодия, и вот уже и слова до боли знакомые льются ритмично мелодии вслед: «…Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти…»
Она и сама не заметила, как начала подпевать тихонько. Только думалось ей в этот момент уже вовсе не о Вите…
Пит смотрел на нее удивленно и очень недоброжелательно. Можно даже сказать, злобно смотрел. А еще говорят, что все полные люди – добрые по натуре. Может, наоборот? Действительно, с чего это им добрыми быть? Все ходят кругом красивые-стройные, глаз радуют, а на полноту этот чужой глаз посматривает лишь снисходительно – ничего, мол, и такое в природе случается. Очень уж обидной бывает такая снисходительность. Надя и сама от нее убегала, истязая бедное тело голодовками.
– А зачем вам его телефон вдруг понадобился? – глядя на нее снизу вверх, быстро спросил Пит и торопливо поднялся на несколько ступенек крыльца своего ремонтно-обувного заведения.
Надежда томилась у этого крыльца в ожидании Пита уже добрых сорок минут и очень обрадовалась, увидев знакомого мужчину-колобка в толпе людей, спешащих на свои рабочие места. Очень уж он выделялся. Невыгодно, конечно, выделялся. Она даже подумала, что вот если взять и обрядить его в женское платьице, то настоящая тетка из него может получиться. Даже волосы вон пыльным нимбом вокруг головы торчат, как после шестимесячной химической завивки. И животик складочкой, и росточек – полтора метра, не больше. Жалкое, в общем, зрелище. Потому она и позволила ему встать на три ступеньки повыше, чтоб смог хотя бы смотреть на нее сверху вниз. Может, подобреет на капельку.