– Ну, тогда слава богу… – выглянул он наконец из ванной.
Надежда только ахнуть успела, взглянув на него коротко – дорогой серый костюм смотрелся теперь на Саше нисколько не лучше синего сатинового пиджачка верзилы-слесаря, был перемазан то ли ржавчиной, то ли еще чем похуже. Черные грязные разводы на лбу и щеках делали его лицо изысканно-суровым, похожим на красивую мордаху грозного Рембо из старых добрых американских боевиков. Правда, в них Рембо так никогда не улыбался, будто выплескивал быстро и щедро в собеседника порцию неожиданной радости. А у этого – рот до ушей. Приятно, черт возьми. Раз – и плеснуло в тебя свеженькой радостью! Хорошо. Аж дух захватывает…
– Мы скоро закончим, Надь! – заверил ее Саша. – Ты иди пока, я поднимусь потом. Еще же воду собирать надо будет…
– Ага. Я сейчас поднимусь к себе, вытащу Ветку из ванны, переоденусь и снова приду. Надо еще ведро с собой прихватить и тазик. И тряпок всяких побольше. Тут же ужас что такое творится…
– Ничего, справимся! – снова улыбнулся он ей и исчез торопливо, откликнувшись на грубый нецензурно-бравый призыв второго, видимо, слесаря, не столь вежливого, как встретивший Надежду в дверях верзила. Потом он еще выговаривал Саше что-то трехэтажное и цветисто-заковыристое – она уж не стала слушать, выскочила пробкой за дверь. Терпеть не могла крепких выражений. Не из женской нежности, а с детства их не любила. Папины друзья так же вот заковыристо изощрялись, когда они с мамой пытались вытащить его из их разгульной компании…
А всего через полчаса, пыхтя от усердия и сталкиваясь время от времени поднятыми вверх попами, они уже собирали воду большими тряпками, на которые Надежда не пожалела двух довольно добротных еще простыней, и рассуждали с удовольствием о том, что слава богу – Ветка живет на первом этаже, а иначе пришлось бы с соседями долго объясняться. Заодно Надежда рассказала Саше и Веткину грустную историю. И про мужа-подлеца, и про отсутствие в ее жизни алиментов и всякой другой родственной помощи, и про ночное шитье дешевых нарядов.
– А она все равно молодец, твоя Ветка. Трудно, а держится. Маленький стойкий оловянный солдатик. Я в детстве, знаешь, очень любил такую сказку.
Они поднялись во весь рост одновременно, так же одновременно потянулись вытереть вспотевшие лбы ладонями, да спохватились вовремя – руки-то грязнее некуда… Лукаво улыбнувшись, Надежда проговорила весело:
– Слушай, Саш, а ты ничего странного не заметил?
– А что такое?
– Что, что… Мы с тобой на «ты» перешли и сами не заметили когда!
– Ну, было бы странно, знаешь, выкать женщине, которая задирает по самое ничего юбку и шлепает по щиколотку в воде! Да еще и на шпильках!
– Когда это я юбку задирала, интересно? – возмутилась искренне Надежда.
– Задирала, задирала! Я видел, когда с антресолей ящик с инструментами снимал.
– А ты! А ты! Ты на Ветку в трусах смотрел, вот!
– А она что, в трусах была, да? Хм, жалко, я не заметил…
Они хихикнули в унисон и снова согнулись закорючками, завозили по полу тряпками, сгоняя воду в одну общую лужу. Вскоре Надежда уже протирала Веткин пол насухо, а Саша старательно отмывал в ванной детские игрушки, драил их мыльной щеткой и громко объяснялся с кем-то по мобильнику, зажатому между ухом и плечом.
– На завтра, на завтра все переносим! Да, у меня непредвиденные обстоятельства случились! Именно так! Ну, значит, завтра проведем сразу два совещания. Все, все, я очень сейчас занят, не могу говорить.
«Видел бы твой собеседник, чем ты сейчас занят!» – усмехнулась про себя Надежда, одновременно чувствуя в душе благодарность. Вот Витя ни при каких условиях не стал бы Веткиной проблемой заниматься. Да еще и костюмчик пачкать! Витя очень свою чистоплотность да ухоженность уважал. Хотя чего это она о нем в прошедшем времени?..
Провозились они с Веткиным попорченным хозяйством еще долго, до самого позднего вечера. Сама хозяйка успела за это время и согреться, и детей в Надеждиной квартире спать уложить, и нарисоваться в собственных дверях бледным изваянием, плотно упакованным в розовый банный Надеждин халат. Спросила тихо и скромно:
– Ребята, а может, чаю?
– Ничего себе, чаю! Мы тут устряпались уже все, а она – чаю! Ты нам посущественней чего-нибудь давай! – возмущенно повернулась к ней Надежда.
– Это что, в смысле выпить, что ли? Так у меня водка есть, я Машеньке на компрессы покупала.
– Ага, выпить! Я про еду говорю, а не про выпить! – снова накинулась на нее Надя.
– А что? И выпить тоже можно! – подал голос из ванной Саша. – С устатку, так сказать. По-моему, мы по сто фронтовых граммов с тобой точно заслужили!
– Фу… – сморщила нос Надежда и передернулась от отвращения. – Нет уж, это без меня. Да и тебе не советую! Вот остановит тебя гаишник, а ты вывалишься к нему с запахом, да еще и в таком затрапезном виде… Мало тебе было неприятностей? Снимай-ка лучше костюм, я его почистить попытаюсь, пока Ветка картошку жарит.
– Как это – снимай? А я в чем буду? – развел руками Саша.
– Да я тебе сейчас рубашку и штаны Витины принесу!
Не слушая его возражений, она быстро поднялась в свою квартиру, прокралась, чтоб не разбудить детей, к платяному шкафу, вытащила с полочки старую фланелевую Витину рубашку в клеточку и синие тренировочные штаны с лампасами. Потом прыснула тихонько, представив Сашу в этом одеянии, и так же прокралась к выходу, повернула бесшумно ключ в дверях. Могла бы и не стараться – Артемка с Машенькой спали на ее диване как убитые, сопели громко и почти в унисон. Умаялись с приключениями.
Когда Саша вышел из ванной в Витиных трениках, Надя изо всех сил постаралась сохранить на лице серьезную мину, но легкомысленный девчачий смех так и попер из нее нестерпимыми волнами. Хотя чего тут смешного, скажите? Треники как треники, ну, коротковаты малость. А больше все равно ничего приличного нет. Витя весь свой гардероб умудрился запихнуть в два больших чемодана. Только зимнюю одежду на потом оставил. А трениками этими побрезговал, наверное. Оно и понятно – чего ж он в новую жизнь да в старых штанах…
Костюм Сашин она почистила, конечно, как смогла. Сухого места на брюках и пиджаке после ее стараний почти не осталось. Что ж, придется ему, бедному, всю ночь теперь с ними сидеть. Ждать, когда костюм высохнет. И пусть. И хорошо. Она вдруг улыбнулась сама себе в зеркало, поймав за хвост это самое «хорошо». И погрозила себе пальцем сердито. Чего это с ней? Что за легкомыслие такое, откуда оно вдруг взялось? Гнезда не свила, муж к другой ушел, с работы выгнали… Чему она сейчас так радуется? Не присутствию же здесь этого странного парня, голос которого доносится сюда из Веткиной кухни? Или все-таки?.. Вот уж действительно: чудны дела твои, господи!
В квартире сильно еще пахло сыростью, и они решили открыть окна и входную дверь, чтоб вытянуло немного. Сами уселись на кухне, расположились чинно за накрытым Веткой столом. В самый его центр она поставила бутылку водки, как заправская выпивоха пристукнув донышком о столешницу. Посмеялись дружно. Бывает, что засияет вдруг нежным светом над такими неожиданно припозднившимися ночными посиделками особенная какая-то аура, спустится сверху теплым мягким покрывалом на собравшихся за общим столом, и никак не объяснишь себе образовавшихся тоненьких ниточек душевного комфорта, протянувшихся от одного к другому в маленьком пространстве стола. Они тонки и летучи, нежны и капризны, и возникают будто сами по себе, ниоткуда. И почему-то никогда она, эта особенная аура, не соизволит явиться именно там, где ее ждут намеренно и готовятся к застолью заранее и очень уж тщательно. Не появляется, и все, хоть ты тресни, как бы ни пыжились собравшиеся натужной своей веселостью…
Саша разлил водку по рюмкам, улыбнулся Наде и Ветке своей замечательной улыбкой и сказал тост:
– Ну, девочки, за добрый день! И за жизнь… За нее, трудную и с ошибками, за нее, с неприятностями и удачами. За нее, прекрасную и счастливую. Вперед…
Надежда тоже опрокинула в себя рюмку. Впервые в жизни. И лихо так у нее это получилось! Закрыла глаза, словно прислушиваясь, что происходит у нее внутри. Ничего такого особенного не происходило, конечно. Ну, сверкнуло короткой вспышкой в желудке, потом разлилось легким теплом. Ничего, в общем, страшного. И все равно она чувствовала себя предательницей. Что-то такое сидело в ней, пришептывало маминым сердитым голосом: с ума сошла, чего творишь с собой такое?.. У тебя муж Витя трезвый-адекватный, а ты… а ты! Она торопливо открыла глаза, взглянула виновато на Сашу с Веткой, весело уплетающих картошку, будто и они могли услышать этот внутренний ее полустыд-полушепот. А подняв глаза чуть повыше, расширила их от ужаса и снова закрыла. Вот оно, началось! Вот оно, наказание за предательство – пьяные глюки уже тут как тут… Или не глюки? Или в самом деле…