Он принял душ и сразу ушел. А через пять минут после этого вернулась Фьямма, чтобы сделать то же самое.
Когда Фьямма пришла на работу, в приемной уже была очередь. Она опоздала, и это в такой день, когда ей нужно выкраивать между приемом пациенток, которым уже давно было назначено, хотя бы по четверти часа, чтобы принять тех, что пришли без записи, потому что у них возникли неотложные вопросы. Впрочем, в тот день срочная помощь требовалась, казалось, всем.
Фьямма быстро поздоровалась с секретаршей, прошла в кабинет и надела халат. Внимательно выслушав пациентку, страдавшую женским вариантом "комплекса Дон-Жуана", она пригласила Эстрелью.
Эстрелья сияла. Обняв ее, Фьямма почувствовала, что сердце Эстрельи готово вырваться из груди от счастья. Скинув шарф и каракулевую шубку, Эстрелья села перед своим психологом и наперсницей. Она начала с того, что прошлую ночь Анхель провел с ней, в ее доме, и что он почти готов к разводу...
Фьямма отметила про себя, что пациентка очень изменилась за последнее время. Стала уверенной в себе, говорила о том, что нравится или не нравится именно ей, и не приноравливалась ко вкусам других. Умела выразить свои чувства. Она еще очень зависела от Анхеля, но Фьямма была уверена: когда Эстрелья и Анхель будут жить вместе, Эстрелья преодолеет и эту зависимость. Возможно, сейчас ей еще мешает вынужденное соперничество с женой Анхеля. Слушая, Фьямма подливала в масляную лампу лимонную эссенцию, которую принесла ей в подарок Эстрелья. Когда она зажгла лампу, в кабинете запахло, как в лимонной роще.
Внезапно Эстрелья замолчала: она заметила на столе Фьяммы прекрасную, расчерченную тонкими линиями раковину — точно такую же подарил ей, заполнив линии-строки прекрасными стихами, несколько месяцев назад Анхель. Раковина, лежавшая на столе Фьяммы (она обнаружила ее незадолго до того в одном из ящиков с личными делами пациенток), выполняла роль пресс-папье. Эстрелья с детской радостью сообщила, что у нее есть точно такая же раковина, и тут же бросилась к дивану, на котором оставила свою сумочку. Порывшись в ней, Эстрелья извлекла замшевый мешочек (она всегда носила его с собой) с самым чудесным подарком Анхеля. Она вынула раковину из мешочка, положила ее на стол, и разговор тут же зашел о перламутровых чудесах — морских раковинах. Фьямма хорошо в них разбиралась — когда-то ее научил этому Мартин — и рассказала Эстрелье, как во время поездки на Мальдивы нашла очень редкие и ценные экземпляры. Она с удовольствием вспомнила эти удивительные белые острова, земной рай, где в бирюзовой воде плавали неописуемой красоты рыбки... А Эстрелья поделилась полученными от Анхеля сведениями о моллюсках — хотела показать Фьямме, что тоже кое-что знает. Она рассказывала, что существуют десятки тысяч видов и подвидов этих беспозвоночных, а Фьямма внимательно слушала, хотя то, что сообщала Эстрелья, было ей тоже хорошо известно. Они единогласно причислили моллюсков, спящих на морском дне, словно сокровища затонувших кораблей, которые никто не решается поднять, к числу самых удивительных обитателей морских глубин. Они вспомнили Babilonia formosae, Triphora, которую называют еще Campanile, — длинную, похожую на трубку, настоящую природную скульптуру, и Jenneria postulata, напоминающую влагалище. Поговорили о "буравчиках" и "конусах", о фарфоровых ракушках Адриатического моря... А потом посмотрели на часы, поняли, что их время кончилось, и разом рассмеялись. Они хотели поговорить о самом важном — разводе Анхеля, а вместо этого проболтали полчаса о ракушках. Подарок Анхеля, который Эстрелья достала, чтобы показать, какие прекрасные стихи он ей посвятил, так и остался лежать рядом с раковиной-двойняшкой. Уже в дверях Эстрелья вспомнила о нем и вернулась, чтобы забрать. Прощаясь, они снова обнялись. Эстрелья ушла, как и пришла, счастливая.
Прежде чем пригласить следующую пациентку, Фьямма подошла к столу, взяла раковину и положила себе на ладонь. Она хотела снова убрать ее в ящик стола, чтобы та случайно не упала и не разбилась. Фьямма нежно погладила блестящую поверхность, вдруг показавшуюся ей шероховатой. Она снова и снова проводила по раковине пальцами, но ощущение не исчезало. Фьямма поднесла раковину ближе к глазам, и ей показалось, что вдоль прочерченных на ней природой линий выгравированы крохотные буковки. Она достала маленькую лупу и поднесла ее к раковине. Это была не ее раковина. И тогда Фьямме показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она еще раз поднесла лупу к глазам: на поверхности раковины было написано стихотворение. Написано почерком, который она прекрасно знала, потому что это был каллиграфический почерк ее мужа. Фьямме пришлось сесть, чтобы не упасть. Она начала лихорадочно сопоставлять поведение Мартина в последние месяцы с теми историями, что в подробностях рас-сказывала ей Эстрелья. Все поплыло у нее перед глазами, словно она закружилась на карусели, с которой нельзя сойти. Да нет, она ошибается, она все приду-мала! Фьямма заставила себя успокоиться и прочесть стихотворение. После этого сомнений не осталось. Эти стихи мог написать только Мартин. Его стиль Фьямма не спутала бы ни с чьим другим. Слезы застилали ей глаза соленой пеленой, грусть сжимала сердце. Ей было больно узнать об измене мужа, несмотря на то, что сама она уже несколько месяцев изменяла ему. Но даже в своей измене она винила мужа. Конечно, говорила Фьямма себе, если бы муж давал мне все, в чем я нуждалась, разве бросилась бы я в объятия Давида? Какая глупость, какая нелепость! Помогать пациентке соблазнить собственного мужа! Делать из нее искушенную любовницу! Да как можно было за все эти месяцы не догадаться о том, что происходит? Фьямма чувствовала себя униженной, раздавленной. Чем она хуже Эстрельи? Почему Мартин обратил внимание на эту женщину — закомплексованную и не уверенную в себе? И как мало походил холодный и сдержанный Мартин Амадор на героя романтических историй, которые рассказывала Эстрелья! Этот нежный и деликатный мужчина не мог быть ее мужем!
Первым порывом Фьяммы было бросить все, немедленно отправиться в редакцию "Вердад" и потребовать у Мартина объяснений. Потом ей захотелось как можно скорее добраться до дому, открыть кран душа, свернуться калачиком на полу, плакать и ждать, пока струи горячей воды не промоют ее изнутри. А потом ей уже не хотелось ничего, кроме как примчаться на улицу Ангустиас и спрятать лицо на груди у Давида.
Она не сделала ни первого, ни второго, ни третьего. Весь день она принимала пациенток и, плача над их бедами, выплакивала собственную боль.
Закончив прием, Фьямма набрала номер Мартина. Он ответил сразу — знал, что жена никогда не звонит без важной причины. Голос у нее был усталый и безжизненный, почти неузнаваемый, слова падали как тяжелые камни. Фьямма сказала, что им нужно поговорить, и попросила заказать на вечер столик в "Заброшенном саду".
Мартин с готовностью согласился и поинтересовался, как Фьямма себя чувствует. Она, не ответив на вопрос, быстро попрощалась и повесила трубку — не хотела, чтобы Мартин понял, что она вот-вот расплачется. Не нужно, чтобы он догадался о чем-нибудь. По крайней мере пока.
Она спрятала раковину в свою сумочку, со злостью думая, что муж ее — такое же ничтожество, как и все остальные: подарка оригинального и то не может придумать, повторяется. Преподнес Эстрелье такую же раковину, что и Фьямме восемнадцать лет назад. Ей тогда этот подарок показался таким оригинальным и романтичным, таким искренним проявлением любви, что она хранила его, как реликвию, все эти годы. Правда, саркастически добавила она, для Эстрельи Мартин потрудился немного больше: если для Фьяммы он нацарапал стишки на листке бумаги, то для Эстрельи не поленился выгравировать их на раковине.
Ей припомнились истории, рассказанные разве-денными пациентками и подтверждавшими ее собственные мысли: большинство мужчин отправляются с новыми избранницами в те же места, где бывали когда-то с прежними (причем в той же последовательности), и дарят им те же подарки, что уже когда-то дарили другим. В тот самый день Дигна Мария Рейес рассказала, что ее муж отправился с молоденькой подружкой в Египет, и это была уже третья поездка, повторявшая их с Дигной Марией совместные маршруты. "А следующая будет в Таиланд", — сказала сеньора Рейес и попросила Фьямму записать ее слова в записную книжку, чтобы потом убедиться в ее правоте. Сейчас Дигна Мария уже может над этим смеяться, а сначала каждое путешествие мужа было ей как нож в сердце. Так же, как сейчас для Фьяммы эта раковина.