— Когда? — требовательно спросила она, ничуть не смутившись.
— Я позвоню тебе. Очень скоро.
Он был доволен первой встречей со старой знакомой. Понял, что здесь можно рассчитывать на отзывчивость. Он ей позвонил очень скоро, потому что точно оценивал ситуацию: если не ты и не сейчас — найдется другой и сейчас.
Он пригласил ее к себе домой. Тоже среди дня, когда обитатели квартиры были в очередном забеге по Москве. Подмел коридор, почистил ванную и туалет, хотя было не его дежурство, не пожалел освежителя воздуха для кухни, чтобы вытравить запах суточных щей, которые варила соседка — сторожиха из зоопарка. Свою комнату он отмыл до блеска и натер паркет.
Валентина пришла в восторг от того, где стоит его дом, какие лестницы сохранились в подъезде, пусть и расхристанном и с отколотыми витражами на окнах.
— Как я люблю старую Москву! — воскликнула она, входя в пахнущий кошками подъезд.
Дима провел ее к себе в комнату, и она, уставившись на стену, где висела пищаль позапрошлого века, доставшаяся Диме от деда, который тоже жил в этом доме, замерла от восхищения.
— Митечка, а ведь антикварная вещь.
— Да, дедово наследство. Если бы не революция...
— И весь этот дом принадлежал твоему деду? — Она прижала руки к груди, как делала ее мать, восхищенная или потрясенная чем-то.
Он пожал плечами, давая ясно понять, что она спрашивает совершенно лишнее.
Валентина быстро закивала, и он увидел, как вместе с кудрями затряслись щеки.
Он пригласил ее к накрытому столу, снял салфетку с блюда. Огромная пицца лежала на нем и кусочки копченой колбасы истекали жиром.
— Извини, обед холостяка.
Она молча улыбнулась, с восхищением озираясь по сторонам.
— Но холостяка, понимающего толк в удовольствиях. — Он убрал салфетку с бутылки. — Я думаю, простое крестьянское вино «кьянти» подойдет к итальянской пицце?
— Ох... — выдохнула она.
— За нас с тобой, за наши отношения. — Он сделал паузу. — Которые мы начинаем.
Валентина порозовела и подняла свой бокал.
— За наши отношения. Долгие.
Они выпили.
Дима еще раз налил бокалы до краев.
— А теперь я скажу тебе, как стану тебя называть. Я не буду называть тебя Валентиной, скучным пресным именем. Я буду называть тебя Люшкой. Это значит ЛЮ-бимая деву-ШКА. Поняла?
Этим именем Дима Летягин называл всех женщин, с которыми сходился. Он придумал это общее имя, опасаясь перепутать в постели.
Он улыбнулся, вспоминая начало их отношений. В постели эта Люшка была не хуже других, а в чем-то даже лучше. Он любил инициативных женщин. Так что же, выходит, он теперь с ней надолго? Или вообще навсегда? Неисповедимы пути Господни.
Последняя мысль была совершенно справедлива. Потому что именно в этот момент его машина, летевшая с предельной скоростью, ударилась о разделительный бордюр и взлетела в утреннее солнечное небо, перевернулась, осыпая красными и желтыми осколками пластмассы гладкое полотно дороги, и села на брюхо.
Дима, как ни в чем не бывало, отстегнул ремень безопасности и вышел из того, что раньше называлось машиной. Оглушительно скрипя тормозами, водители высовывались из кабин. Как это может быть — мужик живой?
18
Ира Зотова много раз думала о том, что занимается не тем, чем могла бы. Водить носом по бумаге и исправлять ошибки полуграмотных мужиков и баб? Мало радости. И мало денег. Если бы у нее были деньги, она бы открыла консалтинговую фирму или школу редакторов, да что угодно, лишь бы стать хозяйкой своего дела. Много раз они сидели с Татьяной за бутылкой красного сухого вина и говорили, как было бы здорово создать нечто. Она бы, Татьяна, давала уроки рисования, а Ира... Но, судя по тому, как повернулась жизнь, ее молитвы услышаны.
Ира вспомнила, как родители ее бывшего и очень давнего мужа предлагали ей пойти работать в солидное учреждение секретаршей. По тем временам для девочки без образования это была просто находка.
Но Ира сказала: нет. Причем, настолько решительно, что свекровь изумленно посмотрела на нее, поджала губы и процедила:
— Да кем ты себя воображаешь?
Когда она решила расстаться с мужем, даже бабушка говорила: повремени, посмотри, еще попробуй... Мальчик неплох, семья хорошая, но Ира знала одно: он ей не нужен. Еще она поняла тогда — не хочет она быть ничьей женой. Ей нравилось встречаться с мужчинами, которые не взваливали на нее груз собственных неудач, не требовали утоления тоски. Она хотела от встреч праздника. Будней достанет и собственных.
Может быть, ее детство, прожитое без отца, без мужчины в доме, таким образом отразилось на характере?
Размышляла ли Ира об отце? Да, очень давно, в детстве. Бабушка быстро пресекла ее фантазии на эту тему, сказав ей:
— У тебя был отец, как и у всех детей. Детей без отцов не бывает. Но он уехал из Москвы еще до твоего рождения. Не по своей воле. Может, он и жив. Я все тебе сказала. Больше добавить нечего.
Пытаясь представить себе незнакомого ей отца, Ира воображала его человеком из далекого прошлого, такого далекого, откуда нет возврата. Иначе почему бы ему не приехать в Москву к ним с бабушкой?
Потом, когда она стала взрослой, бабушка рассказала, что Ирина мать очень любила этого человека. А плох он или хорош — это дело матери.
Но, поскольку Ира не знала и матери, она решила оставить все попытки выстроить прошлое. Лишь одно она усвоила: мать, похоже, все в своей жизни решала сама.
Ей нравилось, как она складывает свою жизнь. Она никогда не предъявляла ни к кому никаких претензий, не воздевала руки к небу, обвиняя судьбу в том, что ей чего-то недодали. Она смотрела на свое появление в этом мире очень просто: двое — мужчина и женщина — решили выпустить ее в эту жизнь. Можно ли требовать что-то еще? Да и от кого, кроме как от себя? Как распорядишься своей жизнью, так и проживешь.
19
— Иннокентий Петрович, а вообще-то, почему я должна вам поверить, что вы мой отец? Понимаете, отчество у меня Борисовна, а внешнее сходство — мало ли на земле похожих людей? — Она с интересом посмотрела на Иннокентия Петровича. Он сидел напротив и жевал кусок мяса. В столовой Мехового Дома готовили прекрасно, сотрудники ничего не платили за обеды и пятичасовой чай. Такую систему Замиралов ввел для своих людей. Интересно, сколько он вычитает из их зарплаты. Он словно угадал ее мысли и сказал:
— Из зарплаты я вычитаю только двадцать процентов стоимости еды, а восемьдесят доплачиваю сам. Чтобы человек хорошо работал, он должен хорошо питаться. Закон природы. Согласна?
— Да, конечно, но мы немного отклонились от темы. Ну допустим, вы мой отец. У вас ко мне замечательное предложение. Но я хочу знать о вас больше. Бабушка кое-что мне говорила, но очень, очень мало. — Замиралов вскинул брови. — Нет, нет, ничего плохого. Просто, что моя мать сильно любила одного человека.
— Понимаешь, Ира, иногда жизнь распоряжается человеком так, что он вынужден уехать и не возвращаться.
Ира молчала, она понимала, о чем он. Даже из опыта своей жизни она знала, что проходит время и вместе с ним уходит и человек, встретившийся тебе в том конкретном времени.
Замиралов посмотрел на нее, пытаясь догадаться, о чем она думает, и сказал:
— У меня есть доказательства. Ты их получишь. Ты достаточно взрослая для этого. Вернемся в мой кабинет, и я тебе кое-что дам.
Дальше они говорили о работе, а когда девушка-официантка принесла кофе, крепкий, с густыми пышными сливками, обсудили предстоящую поездку Иры в Орландо.
— Я знаю, — сказал он, — ты не была за границей с таким ответственным поручением, как мое, но ты справишься. Тони Атвуд тебе поможет. Он мой партнер, ему выгодно, чтобы все прошло на высшем уровне.
Она кивнула.
Они вернулись в кабинет. Замиралов подошел к большому сейфу у дальней стены. На сейф сквозь серо-зеленые жалюзи падали солнечные лучи. Погромыхав ключами, а потом металлическим запором, открыл дверцу. Порылся внутри и открыл еще один металлический ящичек, потом еще. Она усмехнулась. Спрятано как яйцо Кащея Бессмертного. Замиралов и сам походил на Кащея, наверное, стал таким после больницы. А может, он из тех, кто никогда не мог «нагулять» вес. Интересно, каким он был, когда его любила мать?
Иннокентий Петрович повернулся к Ире.
— Вот. — Он протянул ей пакет, перевязанный бельевой резинкой.
Она удивилась. Здесь все так церемонно, современно, и вдруг старинная бельевая резинка поверх толстого бумажного пакета.