– Э… может быть? То есть наверное? Или нет? Тебе решать, – мямлю я.
– Слушайте, вы, двое, у меня есть стихотворение, которое идеально вам подходит, – говорит Пенелопа.
Я впервые замечаю, что у нее легкий певучий британский акцент.
Мы озадаченно идем за ней сквозь толпу, мимо бара, наружу, в патио, где стоит группа обнаженных греческих статуй. Пока мы идем, я не могу не бормотать, обращаясь к Раджу:
– Я к тому, что я не то что не хочу быть твоей девушкой, – объясняю я паническим шепотом. – Просто мы пока об этом в таких словах не говорили.
– Даже несмотря на то, что, возможно, поженимся в следующие выходные? – бьет меня наповал он.
Я изучаю его выражение лица: робкое, немного смущенное, но не рассерженное. Это хорошо.
– Тогда я твоя девушка, – говорю я. – Давай попробуем всерьез.
Он качает головой, как будто не может мне поверить.
– Девушка, – медленно произносит он, улыбаясь, словно привыкает так меня называть.
Пенелопа прочищает горло, и мы замолкаем. Она встает среди статуй, встречается с каждым из нас глубокомысленным взглядом и начинает читать стихотворение о новой любви:
Любовь моя, кто бы ты не,
мы голышом в еще одной желтой постели.
Скоро зима, я изучила довольно
кожи, похожей на небо,
по-моему. Все шторы Бруклина
кремовый лен, все завязаны
бантами, словно нервные языки,
вдоль белых карнизов.
Мы провели бабье лето
перекати-полем летя
по системе метро, по белым
тротуарам, садам и подвальные
спальни с пятнами от воды
на потолках, где тело мое, сломанная пружина,
корчится на новом матрасе.
Я хотела бы что-то значить
скоро. Пробуждаться
с потертым краем утра
и разгадывать
вместе полдень, есть апельсины в постели,
утверждать зубную щетку
в фарфоровом стакане, как флаг.
Любовь моя, кто бы ты не,
позволь изучить твою математику —
важные числа – дни рожденья,
братья и сестры, коды сигнализаций, любовники – сколько
месяцев здесь лежит хлеб, сколько
дней прошло со звонка твоей маме,
сколько тебе надо выпить, чтобы вести себя глупо,
сколько восторгов ты можешь найти во мне.
Белое небо над Бруклином, бесконечность
новой кожи. Я настрогаю
воды из этих туч – хотя я надеюсь
на лед, на весомость и яркое сопротивленье,
на белую кость сквозь кожу —
на твои кости, любовь моя, и на кожу твою.
Пугающее ощущение: услышать свои собственные мысли, те, в которых ты и сам себе не очень признавался, высказанные вслух в великолепных поэтических образах, в этом странном саду со скульптурами, в клубе с музыкой. Закончив, Пенелопа делает книксен. Радж выуживает из бумажника пятидолларовую купюру, по правилам мероприятия.
– Приятного вечера, детки, – говорит Пенелопа, проскальзывая мимо нас к бару в поисках другой группы слушателей. – Рада была повидаться, Радж.
– Это было прекрасно, – говорю я, когда мы остаемся одни.
– Да, правда, – соглашается он.
Повисает тишина, и я понимаю, что мы оба хотим сказать что-то еще.
– У меня от него такое чувство… – Я пытаюсь найти верные слова. – Точно такое чувство, как то, что у меня к тебе? Как будто что-то хорошее и правильное, и я хочу больше.
Он кивает.
– Да. Именно так. Странное ощущение.
– Странное, но вроде как совершенное, – размышляю я.
Мы стоим достаточно близко для поцелуя, но я не уверена, что у меня хватит смелости взять на себя инициативу. Я хочу защитить то, что у нас есть, от собственных резких порывов. Я не хочу опять все испортить, как в то утро в своей квартире. Может быть, мне не о чем беспокоиться, потому что Радж медленно наклоняется меня поцеловать, и я чувствую, как его ресницы щекочут мне кожу. Мне нравится, как его поцелуи разогреваются от нежности до увлеченности; одна рука скользит по моей спине, вторая гладит мне щеку. Когда мы наконец отстраняемся, я вижу, как он улыбается.
– Хочешь, пойдем отсюда? – спрашивает он, ероша волосы.
Я провела с ним уже достаточно много времени, чтобы понять, что он так делает, когда нервничает. Я пытаюсь его успокоить, снова его поцеловав.
– Конечно, – говорю я. – Пойдем. Ко мне?
– Да, – говорит он. – Я с удовольствием.
Я вызываю Uber. На заднем сиденье машины между нами потрескивает предвкушение. Я сползаю по сиденью, чтобы положить голову на плечо Раджу. Он кладет пальцы на изгиб моего колена. По радио играет инди-поп, словно мы в музыкальном клипе. Радж мягко целует меня от виска до уха; я придвигаюсь к нему, и мы обнимаемся.
На первый взгляд ничего нового: я много с кем обнималась на заднем сиденье ночных Uber’ов. Разница в том, что на этот раз есть странное ощущение возможности. Это может оказаться последний раз, когда я в первый раз приведу парня к себе домой. Часть меня боится сделать не то и испортить момент, но другая часть чувствует себя как никогда уверенно – я не могу сделать не то, потому что все, что происходит между нами, так замечательно правильно. Я ему нравлюсь. Он меня понимает. Можно забыть про вялую химию и машинальные поцелуи прошлых моих свиданий: вот так должно быть на свидании. А самое лучшее что? Что это Радж, с которым мне не просто так легко, но который еще и запустил пальцы за вырез моего платья. Прикосновение у него магнетическое.
Когда водитель высаживает нас у моего дома, не возникает даже вопроса, поднимется ли Радж ко мне. Его рука лежит у меня на талии, пока я вожусь с замком.
Когда мы заходим, я делаю жест в сторону холодильника:
– Хочешь, э, пива? Воды? Сельтера?
– Все хорошо, – говорит он. – Знаешь, не надо меня типа принимать. Я здесь ради тебя.
– Погоди, – говорю я, внезапно озаренная идеей.
Меня охватывает желание сделать этот вечер особенным. Я уменьшаю яркость света, чтобы сгладить резкость белых стен. Зажигаю на кофейном столике свечу; мерцающий золотистый свет и опьяняющий аромат сандала создают более мягкую атмосферу. Я включаю колонки и ставлю жаркий плейлист R&B, который иногда слушаю, когда я одна. Снимаю серьги и кладу их на тумбочку.
Радж даже не пытается изобразить вежливость и сесть на диван. Он идет за мной, когда я сбрасываю туфли и заползаю на кровать. Я рада, что потратила время на то, чтобы придать ей уютный и гостеприимный вид. Я откидываюсь на большие подушки; он опирается на локти и вытягивается. Я жду еще одного поцелуя, как в машине, но это новое ощущение близости что-то пробуждает в Радже. Его губы прижимаются к моим более страстно; руки становятся смелее; он держит меня крепче, чем раньше. Мое платье соскальзывает с плеч, и он целует открывшуюся голую кожу.
Мне в его объятиях тепло и легко, поэтому я сажусь и снимаю платье через голову. Встряхиваю волосами, чтобы они рассыпались по спине. Мне нравится его голодный одобряющий взгляд. Он в ответ стаскивает футболку, обнажая темные волосы на груди и прекрасных пропорций руки, о которых я столько думала. Последние несколько недель у меня в мозгу все время звенело от стресса, но сейчас звон пропадает. Все, что меня заботит, – это ощущение губ и кожи Раджа на моей коже.
Я тянусь к пряжке его ремня, и мои пальцы останавливаются на гладком металле.
– Можно? – спрашиваю я.
– Вперед, – кивает Радж.
Я расстегиваю пряжку и молнию, и он стягивает штаны, но остается в черных боксерах. В прошлом, с другими парнями, я иногда переходила от поцелуев к раздеванию механически, как будто отрабатывала список. Бывало, я ощущала это невысказанное давление, заставлявшее меня продолжать, хотя хотелось замедлиться. Но чаще мне просто не хотелось затягивать. А сейчас я чувствую наслаждение оттого, что понемногу открываю тело Раджа. Есть что-то роскошное в том, чтобы никуда не торопиться в постели. По тому, как нежно его руки касаются моей груди, бедер и ягодиц, я понимаю, что он чувствует то же самое. Я исследую равнину его груди, изгиб его спины, дорожку волос внизу живота.
Его пальцы скользят сквозь мои волосы, его тело восхитительно совмещается с моим, но я хочу большего. Я двигаюсь напористее; по тому, как его бедра бьются о мои, я понимаю, что он тоже меня хочет. Я чувствую, как его теплая рука проскальзывает под мое шелковое белье, и у меня перехватывает дыхание. Я тоже вожусь с его резинкой.
– Я так тебя хочу, – тихо произносит он.
– Достать презерватив? – спрашиваю я.