Лилия Орланд - Любовь со вкусом шоколада

И я злилась, как будто мы с мажором были не одной командой, а настоящими конкурентами. И в некоторой степени так и было. Ведь «Виктория» – это его работа, его детище, кроме всего прочего, сделанное за моей спиной. Но самое главное – Никитин преуспел. В то время как я провалилась.

Теперь я понимала, что приедь мы на выставку только с сырками, нас ожидал бы неминуемый провал. Нет, они тоже пользовались спросом, их тоже хвалили. Весьма сдержанно.

А вот «Виктория» была настоящей победой. Конфеты соответствовали своему имени. Каждый, кто пробовал, приходил в неминуемый восторг, начинал поздравлять Никитина, просил рекламный буклет. Мажора одолевали потенциальные покупатели. Причём, в основном это были женщины. Они напропалую кокетничали с ним, жеманничали и словно ненароком касались рукавов его пиджака.

Нет, разумеется, я не ревновала. Ни в коем случае. Просто было противно от того, что этот… шоколадный босс расточал каждой встречной-поперечной свои улыбки и обещания, напрочь игнорируя меня.

Вообще, после того неудачного предложения Никитин практически на меня не смотрел, заговаривал только по делу и старался обходить меня стороной, а задания передавал через Ленку или Галухина. Кажется, его гордость пострадала куда серьёзнее, чем можно было предположить. Мажор обиделся. Или всё же… отступился?

И глядя, как он флиртует с обступившими его женщинами, убеждая попробовать конфеты, рассказывает какую-то выдуманную историю их создания, я поняла – ревную. И очень сильно. Мне сводило скулы каждый раз, как Макс улыбался очередной женщине. Хотелось выцарапать глаза ему, ей, да всему миру. А ведь я сейчас могла бы носить его кольцо…

Чёрт! Всё-таки я крепко влипла. И совсем запуталась.

Мне нужен был перерыв. От этой навязчивой картины непрекращающейся раздачи визиток и расточения улыбок. Я шепнула тёте Маше, что пойду в туалет, и двинулась вдоль рядов наших конкурентов.

Шагах в десяти обернулась, надеясь, что мажор будет смотреть мне вслед, беспокоясь, куда я ушла, но он смотрел не на меня. Рядом с ним стояли две молодые женщины, в деловых, но весьма сексуальных костюмах. Обе опирались на его предплечья и с завороженными улыбками слушали то, что Никитин им рассказывал. Дальше смотреть я не стала.

Пошла вперёд, лишь бы подальше от нашего места, от мажора, от самой себя. Меня толкали, затем извинялись или шипели что-то о сонной корове, но мне было всё равно. Выставка утопала в обилии ярких обёрток, манящих ароматов и различных деликатесов. Но я даже ничего не попробовала. Не было аппетита. Не хотелось вообще ничего.

Я даже отринула возникшую было мысль попробовать наши конфеты. Эту дурацкую «Викторию», которая почти наверняка обеспечит Никитину победу на выставке. Ну или в крайнем случае – второе место. И вообще, уверена, что эти конфеты мне не понравятся. С некоторых пор терпеть не могу сладкое.

Я бесцельно бродила по рядам, раздумывая о том, как по-дурацки всё сложилось. Несмотря на обилие людей, мне было очень одиноко. Наверное, я чувствовала себя, как пёс Макса, которого пришлось запереть в гостиничном номере. Всю дорогу, пока мы спускались по лестнице, слышали его горестный вой.

Никитину пришлось сунуть денег администратору, чтобы нас не выселили из отеля.

Я решила ненадолго вернуться к стенду, а затем пойти в гостиницу. Проверю, как там Друг, раз его хозяин занят охмурением незнакомых дамочек.

Возле нашего стенда царило оживление. Оказывается, комиссия как раз добралась сюда. Я успела на поздравление Максима Сергеевича, которому жали руку и оглашали победителем ежегодной выставки. Председатель жюри что-то вещал о том, как важна преемственность, и что Никитин не посрамит своих славных предков на поприще шоколадной промышленности. Кажется, давно я не слышала столько ереси.

Мажору вручили диплом, какую-то награду из оргстекла с разноцветными лентами, его сфотографировали для областной газеты. Все кругом аплодировали, а я стояла в стороне. Глядела на Макса и думала, что нам с ним не по пути. Может, по возращении домой мне стоит поискать другую работу?

Или же… решиться? Смирить свою гордыню, жажду соперничества и принять тот факт, что мажор всегда будет первым номером, а я вторым. Говорят, женщина и должна подчиняться мужчине, быть мягкой, поддерживать его, вдохновлять.

У нас же с первых минут возникло жёсткое противостояние. Я думала, что мячик победы перекатывается из рук в руки, но просчиталась. Я побеждала лишь в отдельных сражениях, а Никитин выиграл войну. И станет выигрывать дальше.

Мне тяжело было это признать, но из Макса выйдет профессионал своего дела, он отличный руководитель, умеет объединить коллектив ради общей цели, у него есть харизма, его любят и ему верят.

Он предложил выйти за него замуж, хотя и не успел сказать тех, главных слов. Но, возможно, это потому, что я не дала ему такой возможности. Он просил дать ему шанс, хотел продемонстрировать, что его отношение ко мне заслуживает второй попытки. Нам могло быть хорошо вместе, если б я не расценивала каждый его шаг как толчок к дальнейшему противостоянию.

Может, мне пора уже выбросить белый флаг и сдаться?

Я сама не заметила, как вышла на улицу, пошла куда-то, слушая, как кипит вокруг меня жизнь. Вчера выпал снег, покрыв город белым покрывалом. Подняла повыше шарф и задышала в него, согревая дыхание.

В парке на заснеженной лужайке играли мужчина и собака. Человек лепил снежки и бросал псу, а тот старался поймать их пастью и громко лаял от восторга. Я узнала Макса и Друга. Неужели я так долго гуляла и пропустила окончание выставки?

Никитин обернулся и увидел меня. Он замер с очередным снежком в руках. Пёс прыгал вокруг него, пытаясь выхватить снег.

Думаю, эта встреча взглядов длилась лишь несколько секунд, но мне показалось, что прошла вечность. Верила ли я ему? Была ли готова забыть обо всём, что мешало нам, переступить через возведённые мною же преграды…

Друг в очередной раз подпрыгнул и повалил Макса в снег. Упав, тот рассмеялся и попытался обнять вырывавшегося пса.

Может, и не верила, но этот мужчина определённо заслуживал второго шанса. Я решительно зашагала к Никитину.

– Макс, – позвала, заставляя мажора подняться на ноги, – я согласна, я хочу попробовать ещё раз.

Он молчал и смотрел на меня. А Друг бегал вокруг нас кругами, оглашая окрестности радостным лаем.

Я с нетерпением ждала ответа Макса. А он задумчиво молчал и смотрел куда-то сквозь меня с лёгкой улыбкой на губах.

– Ты замёрзла, – вдруг сказал он, – пойдём в гостиницу.

Никитин двинулся вперёд по дорожке, Друг побежал за ним. А я стояла, застыв столбом, и не понимала – он не услышал?

– Макс, – крикнула вслед, – я люблю тебя!

Мажор на мгновение замер, запнулся, сбился с шага, затем и вовсе остановился. Я тоже замерла, почти не дышала, ожидая ответа. Никитин медленно обернулся, поднял на меня взгляд. Во рту мгновенно пересохло, и я сглотнула сухую слюну. В голове роились тысячи мыслей, но я не могла сосредоточиться ни на одной. Лишь он стоял перед глазами, всё остальное вдруг стало размытым, словно в расфокусе. Воздух между нами тоже застыл, стал густым и плотным, как прозрачный туман.

К Максу подбежал Друг и боднул его головой под колено. Никитин переместил взгляд на него, и наваждение исчезло.

– Пойдём, нас уже ждут, – он прицепил поводок к собачьему ошейнику, двинулся вперёд и больше не оборачивался.

Мне словно влепили пощёчину. Не знаю, сколько я там стояла, но когда отмерла, Макса и след простыл.

Я была совершенно одна на аллее. На город уже спустились сумерки. Зажглись фонари. Снежинки крупными пушистыми хлопьями опускались мне на лицо и таяли, стекая ручейками по моим щекам. Я стёрла их пальцами, и вдруг осознала, что это слёзы.

Я бродила по улицам, пока окончательно не стемнело. Продрогшая и опустошённая вернулась в гостиницу.

Тётя Маша, с которой мы делили номер, всплеснула руками.

– Ты что, Вика? Что случилось? На тебе лица нет.

– Всё хорошо, тёть Маш, – удалось улыбнуться, и даже голос мне не изменил. – Просто свернула не туда и заблудилась. Испугалась немного, да и замёрзла.

– Сейчас сделаю тебе горячего чаю, – добрая женщина принялась хлопотать с гостиничным чайником, а я начала раздеваться.