Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь

Но врач не впустил Катрин в ту комнату, где суетились черные рабы. Более того, он тщательно закрыл ее дверь, посадил молодую женщину на подушку рядом с камином и подбросил в него пучок веток. Они вспыхнули ярким пламенем. Он достал с этажерки медную шкатулку, ножницы и вернулся к молодой женщине, которая немигающими глазами смотрела на танцующие языки пламени.

– Позволь мне отрезать прядь твоих чудесных волос, – ласково сказал он.

Она молча ответила жестом, показывая, что он может делать все, что угодно. Он остриг возле левого уха золотую прядь, подержал ее немного в кулаке, глядя на балки потолка и произнося вполголоса непонятные слова, невольно заинтриговавшие Катрин, наблюдавшую за его действиями.

Внезапно он бросил прядь в огонь, добавив щепотку порошка из шкатулки. Простирая руки над пламенем, которое разгоралось все сильнее, становилось жарче и отливало великолепным зеленовато-голубым светом, он произнес своего рода заклинание. Затем наклонился к камину, пристально вглядываясь в огонь. В этой большой комнате, увешанной коврами, было слышно только потрескивание огня. Абу-аль-Хаир, возвысив голос, заговорил необычно торжественным тоном:

– Дух Зороастра, хозяина прошлого и будущего, говорит мне голосом огня, его божественного проводника. Твоя судьба, о молодая женщина, велит пройти тебе через ночь, прежде чем выйти к солнцу, как поступает наша мать-земля. Но ночь глубока, и солнце еще далеко. Чтобы дойти до него, а ты дойдешь, ты должна запастись мужеством, которого тебе пока недостает. Я вижу трудности, кровь… много крови. Мертвые вехами стоят на твоем пути, как огненные алтари на Персидской горе. Любовь тоже… но ты идешь мимо… все время мимо. Ты сможешь стать почти королевой, но ты должна все отбросить, если действительно хочешь добиться счастья…

Катрин закашлялась. Она почти задыхалась в сернистом дыму, выбивавшемся из камина. Предсказание производило на нее впечатление, и она тихо спросила:

– Правда, счастье еще возможно для меня?

– Самое большое, самое полное… но… как странно… Послушай, ты прикоснешься к этому счастью, когда увидишь, как горит хворост в костре палача…

– Палача?

Абу-аль-Хаир отбросил свою величавую строгость и вытер пот со лба широким рукавом.

– Я не могу тебе больше ничего сказать. Я видел солнце над большим костром, где горело человеческое тело. Ты должна набраться терпения и ковать сама свою судьбу. Смерть не принесет тебе ничего, кроме небытия, которое тебе совершенно не нужно…

Он подошел к окну и распахнул его, чтобы проветрить комнату от скопившегося сернистого дыма. Катрин встала и машинально поправила смявшееся платье. Лицо ее было неподвижно, глаза грустны.

– Я ненавижу этот дом и все, что с ним связано.

– Поезжай к матери на несколько дней. В тот дом, куда крестьяне принесли меня, как мешок! Наступило время сбора винограда. Повидайся со своими, с матерью и с моим уважаемым другом Матье.

– Мой муж не позволит мне уйти из дома.

– Одной – может быть. Но я пойду с тобой. Я уже давно хотел посмотреть, как в здешних местах убирают виноград. Мы отправимся сегодня вечером… но прежде ты вернешь мне флакон, который я имел неосторожность тебе дать.

Катрин покачала головой и слабо улыбнулась своему другу:

– Не надо! Я больше не буду пытаться им воспользоваться… Даю слово! Но я хочу оставить его у себя.

После полудня, когда Гарен отправился к Николя Ролену, Катрин покинула свой дом вместе с Абу-аль-Хаиром, передав предварительно через Тьерселена письмо для мужа. Через несколько часов они прибыли в Марсане, где Матье и Жакетта сердечно приняли их. В эту пору Марсане не очень подходил в качестве спокойного уголка, где можно было бы излечить больное сердце. Во время сбора урожая юноши и девушки из Морвана приходили сюда веселыми стайками помогать убирать виноград. Их было много во всех окрестных деревнях. Погода стояла теплая, и ночевали они во всех сараях и под навесами. Шум, гам, песни, шутки, более или менее фривольные, слышались целыми днями со всех сторон. Сборщики тащили наполненные черными гроздьями корзины, согнувшись под их тяжестью, и во все горло распевали песни:

Печаль этой песни была притворной, так как на самом деле песенка была веселой. Но где-то позади этой суматошной толпы всегда находились юноша или девушка, которые весело запевали:

Катрин держалась подальше от всей этой сутолоки. Целыми днями сидела она с матерью в верхней комнате дома за прялкой или у ткацкого станка, иногда бросая взгляд на желтеющие виноградники. По утрам она любила наблюдать, как под лучами солнца исчезает туман, по вечерам любоваться пылающим закатом солнца над виноградниками, которые медленно меняли свой цвет от золотого до пурпурного, и время проходило незаметно.

Жакетта Легуа не задала ни единого вопроса дочери, увидев ее побледневшее и исхудавшее лицо. Мать всегда угадывает страдания своего ребенка, даже тогда, когда их старательно скрывают. Она нежила и холила Катрин, как выздоравливающую больную, и никогда не заводила разговора ни о Гарене, которого никогда не любила, ни о Саре, глубоко ее разочаровавшей. Катрин приехала домой в поисках семейного тепла, хотела полностью отвлечься от среды, куда попала в результате своего странного брака, а Жакетта изо всех сил старалась помочь ей в этом… Дядюшка Матье и его арабский друг пропадали где-то с утра до вечера. Пока хотя бы один луч солнца освещал виноградник, Матье с засученными рукавами обегал его из конца в конец, помогая то здесь, то там освободить корзину или наполнить повозку. А Абу-аль-Хаир, сменив свои причудливые тюрбаны на шерстяную крестьянскую шапочку и обув грубые глубокие ботинки, доходившие ему до щиколоток, надев на тонкое шелковое белье длинную блузу из сурового полотна, бродил целыми днями по пятам за своим другом, скрестив руки за спиной, явно заинтересованный всем происходящим, и подбирая несобранные гроздья винограда. Поздним вечером они возвращались домой без сил от усталости, раскрасневшиеся от жары, грязные, но счастливые, как короли…

Катрин между тем не питала иллюзий относительно того, сколько продлится ее спокойная жизнь. Прошла неделя, а из Дижона не докатилось никаких вестей. Одно это уже было необычайным. Рано или поздно Гарен сделает попытку вернуть ее, поскольку она была залогом самой выгодной сделки, когда-либо заключенной им. И каждый вечер, ложась спать, она удивлялась, что день прошел, а темный силуэт не появился на дороге.

Но первым объявился не Гарен. Серию визитов в Марсане открыл брат Этьенн. Отсутствие Катрин обеспокоило монаха. Он наведался три-четыре раза в особняк де Бразена, но напрасно. Его встреча с Катрин в огороде дядюшки Матье тоже не дала результата. Молодая женщина заявила без обиняков, что не имеет ни малейшего намерения возвращаться в Дижон, что она и слышать не хочет ни о дворе, ни о герцоге Филиппе, а еще меньше – о политике. Она горько сожалела, что Арно освободили из тюрьмы, поскольку это лишь ускорило его женитьбу на Изабелле де Северак. Она сердилась на брата Этьенна за то, что он принял участие в этом освобождении, оказав ей в конечном счете медвежью услугу.

– Я не гожусь для подобных интриг, – сказала она ему, – от меня будут только одни неприятности.

К ее великому удивлению, монах не настаивал. Он извинился за беспокойство, простился с ней, но, прежде чем удалиться, тихо проговорил:

– Ваша подруга Одетта скоро покинет свой замок в Сен-Жан, который герцог отбирает у нее. Она должна вернуться в дом своей матери. В последний раз, когда я ее видел, она была очень грустна и расстроена. Должен ли я сказать ей и королеве Иоланде, что ее судьба вас больше не интересует?

Катрин почувствовала угрызения совести. Она показалась себе эгоистичной и легкомысленной и поняла, что не имеет права из-за своих любовных разочарований становиться жестокой по отношению к тем, кто ей доверял.

– Ничего ей не говорите, – сказала она, подумав. – Ни ей… ни королеве. Я пережила тяжелое моральное потрясение, мне нужен покой и уединение, чтобы поправиться. Дайте мне еще немного времени.

Улыбка исчезла с приветливого лица брата Этьенна, сменившись озабоченным и ласковым выражением.

– Я понимаю, – сказал он уже с добротой. – Простите меня за мою настойчивость… но не оставляйте нас слишком надолго…