© Jon Paul, обложка, 2019
© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2019
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2019
Пролог
Вперед, милая, пригожая цыганка!
Шотландия, Приграничье Февраль 1526 года
– Твой отец – вор, – притянув к себе Тамсину, сказала бабушка, – шотландский плут и гаджо, не ром. Он хочет, чтобы ты жила вместе с ним в его большом каменном доме. Сегодня он приедет за тобой.
Тамсине еще ни разу не доводилось переступать порог каменного дома. Девочка задумалась о том, какие они, эти дома. Наверное, холодные и темные, лишенные тепла солнечного света и свежего запаха зеленых лесов, – того, что она так обожала. Тамсина не знала, как относиться к отцу-вору, кем бы он ни был – ромалом или шотландцем, однако улыбнулась бабушке, полагая, что та, как и дедушка, не отпустила бы ее с отцом-шотландцем, если бы он был таким уж плохим гаджо.
Нона Фо тоже улыбнулась внучке. Красивое, с высокими скулами, смуглое лицо женщины было изборождено морщинками. Волосы покрывал шелковый тюрбан фиолетового цвета. Глаза у бабушки были темными, в отличие от зеленых глаз Тамсины, унаследованных ею от отца, которого девочке довелось видеть лишь несколько раз в жизни.
– У Арчи Армстронга доброе сердце, – продолжила Нона. – Кто мы, ромалы, такие, чтобы осуждать человека за воровство? Оно позволяет ему заботиться о своей семье и мстить врагам, завладевая их имуществом. Он всегда хорошо относился к нашим людям, колесящим по дорогам Шотландии, и щедро платил нам за то, чтобы мы как следует заботились о тебе, моя маленькая Чалай, после того как… шесть лет назад умерла та, которая родила тебя…
Тамсина знала, что ее бабушка до сих пор оплакивает свою дочь. Нона никогда не произносила ее имени вслух и не надевала вещи красного цвета, который был любимым у ее дочери. Так ромалы выражают свою скорбь по отошедшим в мир иной. Тамсине тоже не разрешали носить красное, хотя девочка любила этот цвет и совсем не помнила своей мамы.
Дедушка и бабушка никогда не называли внучку Тамсиной – именем, выбранным родителями для дочери еще до ее рождения, – потому что оно напоминало им о покойнице. Тамсиной ее звал отец, когда изредка приезжал в цыганский табор, и так мысленно называла она себя сама. Девочке нравилось это имя. Ей было приятно осознавать, что родители выбрали его вместе.
Тамсина кивнула.
– Авали, хорошо, бабушка. Я поеду с отцом, если вы с дедом этого хотите.
По правде говоря, мысль о скором расставании с дедушкой и бабушкой пугала и печалила ее, но девочка всегда поступала так, как они ей велели.
– Твой отец хочет воспитывать тебя сам, деточка, – сказала Нона. – Думаю, после смерти обоих его взрослых сыновей он нуждается в ком-то, кто может принести хоть капельку счастья в его каменный дом, который он называет Мертон-Ригг. Ты будешь жить там на радость ему и нам.
– Мне придется остаться там навсегда? – неуверенным тоном спросила внучка.
– Мы пообещали твоему отцу отпустить тебя с ним, хотя ты еще слишком мала и для нас – самая яркая звездочка на нашем небосклоне. Именно за бледно-зеленые звезды в твоих прекрасных глазах мы назвали тебя Чалай, – добавила она. – Не переживай, мы будем видеться всякий раз, когда наша дорога будет пролегать через ваши края, моя дорогая. Только ты должна кое-что хорошенько запомнить…
Тамсина внимательно посмотрела на бабушку.
– Что запомнить?
Нона наклонилась поближе к внучке и проговорила:
– Твоя маленькая рука может кое-кого напугать, Чалай. Ты должна прятать ее от посторонних. Многие могут неправильно истолковать то, что увидят.
Тамсина кивнула и завела свою скрюченную руку со сжатыми в кулачок пальцами за спину.
– Хорошо, я буду так делать, бабушка.
– Некоторые ромалы верят, что у тебя дурной глаз, что ты родилась проклятой, – Нона Фо убрала темные кудряшки со лба внучки. – Подозреваю, что гаджо еще более суеверные, чем наши цыганские братья и сестры. Как может рожденный в любви ребенок принести в этот мир проклятие? Как могут это миленькое личико и ясные, красивые глазки принести кому-то неудачу?
– Я знаю, что некоторые люди говорят, будто бы я – вафри бак, источник несчастий, – кивнув, мрачно подтвердила Тамсина. – Дедушка часто сердится на них.
Вздохнув, бабушка погладила внучку по щеке.
– Судьба за что-то наказала тебя, но будем надеяться, что она позаботится о тебе в будущем. Придется быть сильной и терпеливо сносить все испытания, пока однажды эта рука не станет для тебя подарком судьбы, а не бременем.
Тамсина опять кивнула в знак согласия, хотя и недоумевала, каким образом это может произойти. Вместо подарка она видела маленькую уродливую ручку, совсем не похожую на обычные руки. К тому же скрюченная рука была не такой полезной, и девочка мечтала, чтобы обе ее руки были нормальными, красивыми. Однако малышка знала, что это ее пылкое желание никогда не сбудется.
В тот же день, когда отец прискакал в табор, Тамсина, разглядывая его, подумала, что он похож на настоящего великана. Даже его зубы показались ей очень крупными, когда отец улыбнулся. Девочка застенчиво улыбнулась в ответ. Отец расхохотался. Дочь тоже рассмеялась.
Арчи Армстронг был высок, широкоплеч и весьма привлекателен. Светловолосый, зеленоглазый, розовощекий, он чем-то напоминал ей косматого золотистого медведя.
Девочка молча ждала, пока он разговаривал с дедом на непонятном ей шотландском языке. Отец протянул деду кисет, туго набитый серебряными монетами. Тамсина знала, что Джон Фо был графом в своих землях, расположенных далеко от Шотландии. Она была уверена, что дедушка с удовольствием спрячет этот мешочек с монетами под полом своей кибитки. Девочка надеялась, что дедушка подарит ей монетку. Тогда она сможет нанизать ее на шнурок и носить на шее. Бабушкино ожерелье украшало немало монет. Когда Нона двигалась, они позвякивали, сверкая, на ее пышной груди.
Наконец отец оседлал коня и нагнулся, протягивая руки к дочери. Бабушка не выпускала внучку из объятий, осыпая ее поцелуями, пока обе не расплакались.
Дедушка, попахивающий дымом, конским потом и железом, ковкой которого он занимался, нежно коснулся ее головки и сказал, что он и бабушка будут видеться с внучкой всякий раз, когда маршрут их странствий будет пролегать неподалеку от каменной башни Арчи. Потом он закрепил на шее Тамсины кожаный ремешок с нанизанными на него тремя серебряными монетами и подсадил девочку к отцу.
– Все будет хорошо, – сказала бабушка. – Поедешь туда и сама увидишь. Все будет хорошо.
Тамсина кивнула, сжимая здоровой рукой узелок со своими пожитками и пряча скрюченную ручку в складках плаща.
Когда они с отцом скакали, слезы катились по ее щекам, но девочка, сдерживая их изо всех сил, хранила гордое молчание. Спустя некоторое время Тамсина вытерла глаза кулачком, стараясь при этом скрыть от отца свое увечье. Она боялась, как бы отец не передумал везти ее в свой большой каменный дом, чего так желали бабушка и дедушка. Впрочем, больше всего на свете ей хотелось жить под звездным небом, путешествовать вместе с ними, невзирая на дождь или сильный ветер. Она вовсе не жаждала находиться взаперти в доме гаджо, где наверняка темно и пахнет сыростью, как в пещере.
Но отец ее так заразительно смеялся и дружелюбно улыбался, что у девочки полегчало на душе. К тому же дедушка и бабушка обещали часто приезжать к ней в гости, и, если ей будет плохо на новом месте, она попросит их забрать ее назад, в табор. А еще Тамсине любопытно было узнать, как живут шотландские воры и что представляют собой их каменные дома.
– Спаситель милосердный! Посмотри-ка туда! – воскликнул Арчи, повернувшись к мужчине, ехавшему рядом, и указал на группу всадников, которые двигались вдоль берега ручья по долине, расположенной между крутыми холмами.
Из-за резкого движения его руки маленькая девочка, сидящая у него на коленях, вздрогнула, и отец тут же приобнял ее. Тамсина молча взглянула на отца. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они покинули табор странствующих «египтян», как некоторые называли цыган.
Мужчина слегка улыбнулся. Дочь, не мигая, смотрела на него своими удивительными светло-зелеными глазами, обрамленными густыми черными ресницами. Эти глаза сверкали как два драгоценных камня на ее маленьком личике цвета меда. Девочка казалась отцу слишком серьезной и молчаливой. Ее доверчивость и готовность уехать с ним, ее нежная красота притягивали его все сильнее. Никого прежде он так не любил. Ребенок запал Арчи в душу.