Робин Шоун - Любовник

Не будем забегать вперед!

Вам ни к чему знать, сколько книг я перелистала, прослеживая историю мужской гетеросексуальной проституции. Особенно меня заинтересовал девятнадцатый век. Я обнаружила, что термин «жиголо» — изобретение двадцатых годов двадцатого столетия. Историки предпочитают думать, что в прежние времена такой практики не существовало, поскольку женщины традиционно не являлись владелицами своих состояний и не могли распоряжаться средствами по своему усмотрению, а следовательно, купить благоволение мужчин иначе, как посредством женитьбы и при помощи приданого, им было не на что.

Однако в словаре вульгаризмов Фрэнсиса Гроуса, впервые опубликованном в девяностых годах восемнадцатого столетия, мне на глаза попалось одно из определений таких мужчин; оно в ходу и поныне — «жеребец».

И вот, с одной стороны, наши прабабушки будто бы не имели средств на покупку сексуальных услуг понравившегося мужчины, а с другой стороны… Меня поражает, как мало все изменилось по прошествии викторианской эпохи. Ванные с кранами горячей и холодной воды, смывные туалеты, телефоны и электричество — все это уже существовало и было доступно тем, кто располагал деньгами.

Строились универсальные магазины, появились автобусы на конной тяге — омнибусы, которыми пользовались те, кто не мог позволить себе собственные конюшни или наемные кебы. В шестидесятых годах девятнадцатого века открылась лондонская подземка: служащие стали ездить из пригородов в центр на работу и обратно. По сути, у нас очень мало удобств, которыми не располагали наши предки столетие назад.

Гинекологи исследовали женщин при помощи зеркала, как и сейчас. Диафрагму, женский контрацептив, изобрел немецкий врач в 1870 году, и вскоре она стала необычайно популярна среди наших степенных викторианских предшественниц, хотя в США получила распространение только после 1920 года. Туалетная бумага уже существовала. Гигиенические прокладки тоже.

Другими словами, в эпоху королевы Виктории жизнь была не такой примитивной, как принято ныне считать. А женщины не такими сексуально пассивными, как утверждает современная наука. Обе эры отличаются одной особенностью: склонностью к подавлению собственной чувственности.

Так что возликуйте вместе со мной, читая рассказ о проявлении женской сексуальности. Это дар, который нужно ценить. Ибо, как любое другое данное человеку право, его очень легко отнять.

Смерть?

Желание?

Майкл не понимал, что привело его обратно в Лондон. Он сидел в ожидании, прислушиваясь к голосам окружающих, кончики зажженных сигар казались в полутьме голодными крысиными глазами. Мерцали свечи, поблескивал хрусталь, сверкали драгоценности. По резной дубовой лестнице вверх и вниз сновали женщины в броских шелковых платьях и мужчины в черных сюртуках и белых жилетах, но их шаги приглушал густой ворс красного ковра. В доме свиданий Габриэля шампанское лилось рекой в комнатах, пропитанных запахом любви.

Из задрапированного бархатом угла донеслось возбужденное женское хихиканье. Майкл остро чувствовал, о чем шепчутся мужчины за освещенными свечами столиками. О нем, о Майкле д'Анже, мужчине, которому некогда женщины платили за наслаждение, а теперь платит он сам.

— Mon frere . — Габриэль неожиданно возник за левым плечом Майкла, но не прикоснулся. Он уже давно ни к кому не прикасался. — Она здесь.

Майкл повернул голову и пристально посмотрел на него. «Мои ангелочки» — так двадцать семь лет назад назвала их хозяйка дома свиданий, после того как спасла от голода на улицах Парижа. Брюнет для женщин, блондин для мужчин. В то время они были тринадцатилетними беспризорными мальчуганами, а теперь им перевалило за сорок.

Но до сих пор они бежали от прошлого.

— Она одна? — спросил Майкл.

— Да.

Чресла Майкла напряглись в предвкушении. Однако боль разочарования не отпускала его. Она этого не заслужила — женщина, явившаяся к нему в поисках сексуального удовлетворения.

— Еще не поздно, — пробормотал Габриэль. — Я могу ее прогнать. Ей это пойдет на пользу.

Пять лет назад Майкл согласился бы. Пять лет назад он считал, что его тайна в безопасности. Но теперь слишком поздно. Они оба в ловушке: женщина — из-за желания наслаждений, а он — из стремления к мести.

Майкл улыбнулся. Он знал, какой эффект производит его улыбка: рубцы на смуглой коже скорее отталкивали, чем привлекали.

— Не спеши, старина. Стоит ей увидеть мое лицо, и она сразу передумает.

— До прихода сюда она не была слепой. — Голос Габриэля посуровел. — Адвокат разъяснил ей, что к чему.

Неужели женщина способна пасть так низко? И жаждать наслаждения, зная, как он изуродован?

— Поэтому ты и не лебезил, Габриэль? — ехидно заметил Майкл. — Знал, что сделка все равно состоится?

— Пусть будет что будет. — Безукоризненные черты Габриэля освещало колеблющееся пламя свечи. — А если нет, мы вместе найдем иной путь.

Но иного пути не существовало, только тот, на который они свернули двадцать семь лет назад.

Майкл лихорадочно обдумывал, к чему приведет его план. И понимал, что ничто не способно предотвратить последствия его свидания. На карту во имя мести поставлена судьба невинной женщины.

Месть уже погубила шестерых. Одной больше, одной меньше — какая разница?

— Приведи ее сюда. Габриэль замер.

— Неужели в твоей душе нет места снисхождению?

Майкл горестно вздохнул. Мадам из дома свиданий посвятила его в искусство забвения. Он научился хоронить воспоминания об ужасах детства в аромате и вкусе женщины. В наслаждении, если не было покоя и надежности.

Ему стала невыносима жизнь, которую он вел последние пять лет, заключенный в теле, отрешившем его от единственного занятия, придававшего смысл существованию. Уж лучше умереть и прихватить с собой виновного в том, что он превратился в жеребца, которого продают первой попавшейся женщине — если она осилит цену и выдюжит первую ночь.

Майкл спокойно встретил немигающий взгляд Габриэля.

— А разве это не так?

Тот удрученно свистнул, и от этого затанцевало пламя свечи на их столике. Из-за соседнего поднялись мужчина и проститутка. Время пришло.

Теперь оно принадлежало Майклу.

Габриэль безмолвно растворился в тени. Через несколько минут он снова показался в дверном проеме, рядом с ним стояла женщина в серой бархатной оперной накидке с надвинутым на голову капюшоном. Ее наряд казался изящным, дорогим — призванным скорее скрывать, нежели демонстрировать. Женщина задержалась в дверях, как бы не решаясь войти в дом, где исполняются любые желания. У Габриэля не существовало никаких запретов.

В душе Майкла вспыхнула ярость и разгорелась жарче яркого пламени. Огонь не всегда убивает. Он не повторит своей ошибки. Его мужское естество невольно напряглось в предвкушении ночи. Майкл помнил, каково находиться в постели с жаждущей женщиной. И представил, как это будет происходить сегодня.

Не существовало такого наслаждения, которого он не мог бы ей доставить. Все части тела будут использованы, чтобы возвести ее к оргазму. Он воспользуется всем, чтобы дать ей как можно больше.

Жар поцелуев. Мучение ласк. Покусывания на грани наслаждения и боли. Легчайшие, как дыхание, поглаживания. Разведка пальцами и более глубокое проникновение членом.

Майкл жаждал мести, но, Бог свидетель, еще сильнее он жаждал разжечь в этой женщине страсть.

Он не пошевелился, когда она подошла к столику. Ее черты казались размытыми в тени капюшона, хотя она и не прятала лицо под вуалью. Майкл встретил ее пристальный взгляд и напрягся, почувствовав холодок страха. Как непохоже на Майкла д'Анжа! Не таков был мужчина, любовь которого женщины стремились перекупить, не останавливаясь перед ценой. Он не позволил себе отвернуться от ее изучающего взгляда, пусть видит, что приобретает за десять тысяч фунтов. Такую сумму предложил ее стряпчий за месяц службы.

В болтовне доступных дамочек и разглагольствованиях мужчин чувствовалось напряжение. Заключались пари, предлагались ставки.

Левый висок Майкла сдавило от острой боли, всполохи света мучительно раздражали его. В мозгу, как раскрашенные картинки в волшебном фонаре, проносились образы: смеющаяся юная девушка, раздраженная мадам. Извивающиеся черви, вздымающиеся груди.